Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г. - Светлана Бондаренко

Чем привлекает нас Соколов как художник? У него великолепно развитое пространственное воображение. Взгляните на диковинные, фантастические конструкции — творения наших потомков. Мы не знаем, что это за сооружения, мы можем только догадываться, каким целям они служат, но как превосходно чувствуется в их странных поворотах, неожиданных формах скрытая целесообразность, мощь, скрытая разумность их создателей. Цветовые контрасты, непривычные и кажущиеся неправдоподобными, подчеркивают странность изображаемых пейзажей, и в их бросающейся в глаза чуждости опять-таки чувствуется богатая фантазия. Соколов широко пользуется цветом, чтобы создать у зрителя впечатление незнакомости материалов естественных и искусственных объектов, которые он изображает. Красноватый отблеск Марса на поверхности его древнего искусственного спутника, зеленый блеск Сатурна, озаряющий скафандры космонавтов, жуткие желто-багровые трещины в коре остывающей звезды, яркий фиолетовый рассвет над неведомой планетой с ее кристаллической растительностью — разве это не будоражит воображение? Не зовет человека туда, «на место»?

Представленная здесь серия репродукций очень характерна для Андрея Соколова. Она как бы утверждает его уверенность в том, что придет время, и коммунистическое человечество будет хозяином во Вселенной. Серия охватывает основные вообразимые этапы освоения космоса: от первых следов человека в лунной пыли до старта экспедиции к следующей галактике.

Дорогой Бобкинс!

Согласие Соколова я протелеграфировал. Он готов и всё такое, и еще бы он не был готов, мы бы его с кашей съели. Но о том, какая именно картина вас там интересует, я не знаю, это уже на совести московских корреспондентов ваших.

О «Наблюдателе» (так я переименовал «Седьмое небо»). Если тебя интересует бьющая кругом ключом жизнь, то ты будешь иметь полную возможность вывалить свои внутренности в «Дни Кракена» и в «Магов». А мне хотелось создать повесть об абстрактном благородстве, чести и радости, как у Дюма. И не смей мне противоречить. Хоть одну-то повесть без современных проблем в голом виде. На коленях прошу, мерзавец! Шпаг мне, шпаг! Кардиналов! Портовых кабаков!

Содержание второго номера альманаха я точно не знаю, давно там не был. А первый том — «Далекая Радуга», большой рассказ Емцева и Джереми, «Новая сигнальная» Гансовского, подборка рассказов Варшавского, подборка рассказов Брэдбери, большая статья о Леме Громовой, рецензия на «Экипаж „Меконга“» Джереми. Второй — ориентировочно — «Возвращение со звезд» Лема, «Далекая Радуга», какие-то рассказы, статья Дмитревского и Брандиса, чья-то рецензия на кого-то. Кстати, нашу статью я снял, там многое устарело, и ее надо очень сильно переделать. А, там еще будет рассказ Днепрова «Разговор с чужой тенью». Но всё там так безобразно и нерешительно тянется, что у меня опустились руки, и я туда просто не желаю ходить сейчас. Оказалось, например, что первый номер ни в каком не в производстве, а вот уже неделю на столе у директора издательства, и он не торопится. Прах с ним. Рассказ о молитве давай скорее. Жду с нетерпением.

Рецензию Травинского жду с нетерпением. Это будет здорово.

Пью я вовсе не так много, как ты, видимо, создал себе впечатление. Я рассказал тебе о вечерах, с кем я встречаюсь, и только. А пью — мало пью. С гомерическими порциями наших друзей не сравнить.

Спасибо за «Пилигримов». Все-таки прекрасная вещь. Люблю. Буду читать в понедельник нашим ребятам.

«Кракена» уделать в этом году надо непременно. И подготовь почву у Травинского, либо у Дмитревского, чтобы дать его в «Звезду» или в «Неву».

Всё. Ленка идет на улицу, опустит.

Целую, привет всем. Твой Арк.

Дорогой Борис.

Для начала подтверждаю то, что ты, вероятно, уже сам знаешь, — что ты скотина. На письма надо отвечать, особенно сейчас.

Засим даю тебе отчет о расширенном совещании секции нфп СП, имевшем место вчера, на котором я присутствовал. Совещание это имело цель, как об этом заявил Тушкан, подготовить материал для выступления Л. Соболева на предстоящем съезде писателей[26] в части нашего жанра. Имели место: Тушкан, Казанцев, Гуревич, я, Жемайтис, Толя Днепров, Забелин, трое ребят из «На суше и на море», Ким, Лейтес, Томан, Ляпунов, Глеб Голубев, Этингоф, Жигарев, две девочки из Дома детской книги и еще какие-то подонки. Да, Колпаков. Странная история получилась с приглашениями. Пригласительные билеты получили все, кроме молодых фантастов (не считая Толи). Меня а день пригласил по телефону Ляпунов. Теперь, после того что там произошло, я начинаю видеть (правда, очень смутно) известный смысл в этом.

Итак. Докладывал Брандис. Обыкновенное брандис-дмитревское библиографическое выступление, с преимущественной оценкой вещей по научности и ненаучности. Впрочем, нас он похвалил, подробно (насколько это можно было в таком докладе) остановившись на «В», «С», и «ПиК» отдельно. Затем выступали:

Ким: заграница ведет в фантастике широчайшее антисоветское и антикоммунистическое наступление. Привел несколько примеров, причем рассказывал с большим вкусом и азартом, как мог бы лакомка рассказывать о китайской кухне. Заявил, что наша фантастика, если не считать Лагина и Томана, не очень-то.

Лейтес: подтвердил Кима, после чего много и долго распространялся, как нехорошо в фантастике опровергать Эйнштейна, развивая мысль Брандиса о том, что «мы не против любой гипотезы и любого допущения, на то и фантастика, но, товарищи, нельзя же так».

Ляпунов: очень интересно рассказал о фантастике в кино, какие у кого планы в этом отношении, что печатают за границей, привел некоторые данные. С 58 года и поныне выпущено у нас советских вещей — 78 отдельных книг и 208 рассказов в периодике, иностранных вещей — 9 отдельных книг и 70 рассказов в периодике.

Днепров: тоже подтвердил Кима и рассказал еще несколько произведений. Вообще он главным образом помалкивал. Между прочим, как раз в эти часы в том же здании шел пленум Московской организации ССП.

Жемайтис: дал оценку книг, выпущенных в «Мол. Гв».

Тушкан: зачитал список книг, которые будут представлены Соболеву как пример лучших в НФП. Я этот список, к сожалению, не слышал, потому мы что меня в это время одолевал Жемайтис, спрашивающий, хорошо ли он выступал, и я встрепенулся, только услышав «Страну багровых туч».

А затем Тушкан сказал, обращаясь к Брандису: «Я не согласен с вашей оценкой „Попытки к бегству“, это плохая повесть». Брандис пожал плечами.

Днепров: реплика. Мы говорили о контрнаступлении против американской антисоветчины, так вот «ПкБ» это пока единственный, может быть еще слабый, пример такого контрнаступления в сов. нфп.

Тушкан: не понимаю конца этой вещи, не понимаю, что в ней происходит. Впрочем, мы попросим Стругацкого самого рассказать. В публике шуточки.

Девочка из Дома ДК: построила выступление на письмах юных читателей, было очень интересно и забавно, потом как-нибудь расскажу, сейчас не до этого.

Жемайтис: реплика: мы ценим и любим Стругацких, у нас бывают разногласия и споры, но мы считаем, что споры — это хорошо.

Стругацкий: сначала в порядке реплики ответ Киму и Днепрову. Западным фантастам очень легко стирать с лица земли целые континенты и создавать эффектные картины вторжения генерала Новикова и маршала Фэна в США. Это легкий путь, а вот выработать столь же эффектные методы контрпропаганды на основе советского гуманизма и разумного оптимизма не так просто, мы не можем позволить себе, чтобы пропаганда ненависти к империализму и фашизму обернулась пропагандой ненависти к целым народам. Теперь о «ПкБ». Мы считаем, что враг не только вовне (империализм), но и внутри нас — мещанство, трусость и прочее. Ретроспективно говоря, мы в «ПкБ» попытались дать бой обоим врагам сразу. Это антифашистская вещь с одной стороны, а с другой — мы показали, что истинный коммунист не может дезертировать в коммунизм, даже когда изнемог в борьбе. Если он не выпустит последних патронов в борьбе с фашистами, коммунизма не будет. Орал я, кажется, ужасно, и Лейтес с опаской на меня поглядывал. Не знаю, Григорий[27] Павлович, сказал я, почему вы не поняли таких простых вещей, может быть, потому, что читали в спешке, готовясь к этому совещанию, а я беседовал о ней в двух школах и трех институтских коллективах (на один я соврал), так там все хорошо поняли.

Тушкан: начал оправдываться, потом махнул рукой.

И вот тут началось самое страшное. Выступил Казанцев.

Первая половина его выступления была целиком посвящена Альтову и Журавлевой. Вторую я уже не слушал, потому что мучился, не зная, как поступить. Вот тезисы того, что он говорил. Альтовское направление в фантастике, слава богу, так и не получило развития. И это не удивительно, потому что в массе советские фантасты — люди идейные. Альтов на совещании в 58 году обвинял «нас с Днепровым» в том, что мы (Днепров и он, Казанцев) присосались к единственной, всем надоевшей теме — столкновение двух миров. Нет, товарищ Альтов, эта тема нам не надоела, а вы — безыдейный человек (стенографистки пишут наперебой. Вообще всё стенографировалось). В «Полигоне „Звездная река“» Альтов выступает против постулата скорости света Эйнштейна. Но в тридцатых годах фашисты мучили и преследовали Эйнштейна именно за этот его постулат. Все вещи Альтова так или иначе играют на руку фашизму (стенографистки пишут! Не думай, я не преувеличиваю, мне самому показалось, что я во сне). Мало того, все вещи Альтова так далеки от жизни, настолько пусты и лишены жизненного содержания, что можно смело назвать его абстракционистом в литературе, это мазила, дегтемаз и прочее.