Хроника раскрытия одного преступления - Ольга Лаврова

Ну, к примеру, хотел денег. Это ж очевидно. Да и велика важность, раз все равно грозит высшая мера. Признайся он сейчас еще в пяти убийствах - будет ему та же высшая мера! Не две, не три - одна и та же. К чему, спрашивается, столько усилий?

И начали мы подумывать: а есть ли что-нибудь там, под внешней оболочкой? Вдруг да вообще пусто?! По укоренившейся привычке мы непременно ищем человека. Хоть остатки человека, хоть какую-никакую растленную, но душу. Но в конце концов у всякого правила бывают исключения. Не ищем ли мы нечто отсутствующее?

Решили принять как гипотезу: взамен души у Красовского нуль - и, исходя из этого, отбирать и монтировать материал. Если ошибемся, впереди еще суд окончательная проверка всему...

Разительно несхожи были Мезис и Красовский на следствии. Красовский практически не изменился, не стронулся с позиции, занятой после задержания. Те же самые повадки, постная мина, понурая поза, напускное смирение с оттенком детскости: не судите строго, вы дяди взрослые, а я мал, несмышлен, не мудрено, что ошибся. Ему было около тридцати.

Мезис претерпел коренную ломку. Он вошел в кабинет Раупса каменным истуканом, и даже правдивость его производила отталкивающее впечатление, потому что правда была чудовищна, а рассказывал он ее с ледяным равнодушием.

Но от допроса к допросу совершались сдвиги. С лица Мезиса исчезла алкогольная одутловатость, оно постепенно пробуждалось, появилась мимика, отражавшая проблески сознания и эмоций. Прежде гладкая и монотонная речь его начала спотыкаться на подробностях. Не из желания утаить. Следя за ним на экране, вы физически ощущали, как он заново (и по-новому) переживает эти подробности - и утрачивает равнодушие. И обретает способность чувствовать, страдать, раскаиваться. В нем просыпался человек. Теперь его правдивость невольно подкупала, и тон Раупса делался иным не только "ради кино"...

- Красовский утверждает, что у него не было намерения убить Карпова и что это сделали вы по своей инициативе. Так ли это?

Мезис недоверчиво вскинул глаза.

- Нет. Это не так...

Повисла пауза. Мезис переваривал услышанное и недоуменно:

- Зачем же тогда вилами... - и опять пауза, и те страшные мгновения словно вновь протекли здесь, в кабинете следователя. - Зачем вилами колоть его в грудь... несколько раз?

- А кто колол?

- Николай колол. И я колол.

- Значит, заранее у вас была договоренность убить шофера такси?

- Ну конечно. А то, что Красовский говорит, что мы не собирались его убивать, - это ложь.

- Как вы думаете, почему он так ведет себя, почему сваливает на вас вину?

- Почему?.. Не знаю... я удивляюсь этому... Может быть, потому, что ничего не получилось?..

- Вы дружили с Красовским?

- Да, - помолчал и уточнил, - то есть мне казалось.

По лицу Раупса скользнула тень сожаления.

- Он был для вас авторитетом?

Конечно был, еще бы! Лет на пять старше и несравненно хитроумнее, Красовский бесспорно подчинил Мезиса своему влиянию и увлек перспективой сказочного богатства.

- Вы доверяли суждениям Красовского? - повторил Раупс, видоизменив формулировку.

Так естественно было ухватиться за возможность хоть чем-то оправдать себя: да, поддался влиянию Красовского, он втянул, соблазнил. И это не противоречило бы истине. Но Мезис уловил скрытый смысл вопроса и не принял "подсказки" следователя.

- Винить некого. Только себя, - ответил он после тяжкого раздумья.

Судьба Мезиса до ужаса проста и примитивна. Мы и рады бы проанализировать его психологию, определить этапы деградации личности, но в этом просто нужды нет - весь путь Владимира Мезиса к преступлению чуть ли не целиком укладывается в один глагол "Пил". Непрерывно пил с детства и до того дня, как взял в руки вилы.

По-настоящему он протрезвел только за решеткой. И тут в голове его медленно заворочались мысли. О жизни. О смерти. О том, что он человек. И о том, почему поступил бесчеловечно...

И вот с одной стороны был Инар Карпов. Его дети, жена, мать. Трагедия. С другой - Владимир Мезис. Тоже трагедия. Конечно, трагедии несравнимые, несопоставимые, спору нет. И все-таки!.. Сколько бы мы ни твердили себе, что Мезис злодей, убийца, все равно его было жаль. Возможно, кого-то это удивит, даже разгневает. Но кто-то и поймет нас, прочтя выдержки из последних допросов Мезиса и Красовского.

- Как вы полагаете, почему Красовский выбрал в сообщники именно вас?

- Ну... все-таки он у нас бывал... Видимо, доверял мне...

- Красовский, почему вы выбрали в соучастники Мезиса?

- Я хотел один на это дело решиться... Как раз уже решил... Собственно говоря, не решился, а так у меня мысли крутились. Потом смотрю, он что-то так, не работает, от милиции скрывается. В смысле, не скрывается, но так... Да просто я его мало знал и, как говорится, знал, что он на все способен, что ли, или как бы выразиться...

- Мало знали, но знали, что на все способен... Откуда у вас такая жестокость, с которой вы убивали Карпова?

Вопрос не задевает Красовского даже "по касательной".

- Ну... это все стихийно, случайно получилось. Вот. И невольно. Так я это подразумевал. Так...

- Объясните, Мезис, откуда у вас та жестокость, с которой вы убивали Карпова?

Мезис молчит. Долго молчит, весь ушел в себя. И вдруг, подняв глаза, как открытие:

- Все-таки не так просто убить человека... Как я себя знаю, я жестокостью никогда не отличался. Я отличаюсь жестокостью, только когда в пьяном состоянии. Но и тут до такой степени никогда... - Сухое подавленное рыдание. Тут, видно, капля за каплей, конечно, и набралось... Не могу объяснить... Эти пьянки. Да, наверно, пьянки.

- Что вы можете сказать о Красовском?

- Интересный человек был...

- Почему вы говорите "был"?

Что тут ответишь? "Потому что его скоро расстреляют, и меня тоже"? Язык не поворачивается. Мезис говорит другое, на горькой и звонкой ноте:

- Я тоже, может, был интересный человек!..

- Как вы можете охарактеризовать Мезиса?

Бегающие глазки Красовского останавливаются, он смотрит в сторону (не ведал, что прямо в объектив), и взгляд приобретает высокомерное выражение.

- Как охарактеризовать? Что для дома, для родины, как говорится, для людей полезного, мне кажется, он ничего не приносил и не принес бы. Так кажется. Это я всю жизнь работал фактически...

- Красовский говорит, что вы не могли для людей и для родины ничего дать и не дали.

Мезис напрягается, словно превозмогая боль. Согласиться, что ты с рождения, изначально не был способен ни на что доброе?

- То, что я не дал, - да... Но почему я не мог дать?!

- Как вы относитесь к тому, что совершили, Красовский?

- Что это же никуда не годится, ясное дело. Это самое, что ни есть... особенно в наше время.

(После допросов Красовский придирчиво слушал запись своих показаний. Было видно: иногда доволен собой, иногда - нет. Прослушав "никуда не годится... особенно в наше время", одобрительно кивнул: "формулировка" понравилась.)

- Как вы относитесь к тому, что совершили, Мезис?

Мезис берет со стола коробок спичек, секунды две смотрит на этикетку, повернутую вверх ногами.

- Днем я еще как-то держусь, - тихо говорит он. - Потому что в камере мы сидим вчетвером. Там то шахматы, то шашки, домино, книги. Туда-сюда, как-то отвлечься можно... Но ночью... Мне ребята все время утром говорят: опять кричишь!

- Почему же вы пошли на это преступление?

- Если бы я на один день протрезвел, я бы ни за что не пошел!

Теперь и Раупс молчит. Только пальцы Мезиса медленно вертят спичечный коробок, и бряканье пересыпаемых спичек кажется неестественно громким.

- Желаете что-либо сказать в оправдание себе?

- Что мне говорить, когда человека убили.

- Не один же убивали.

Не спасательный круг предложен - тонкий прутик, но, по пословице, утопающий должен хвататься и за соломинку. Мезис не хватается.

- А может, я убил, может, мой удар был смертельный?.. Да, это может быть.

- Конечно, жить хочется... - Брякают, брякают спички. Но вот и они стихли. Гнетущая тишина. Потом судорожный вздох: - Но человека все-таки убили. Отвечать нужно! - И коробок падает на стол.

Рука Раупса выключает магнитофон. Все. Самый последний допрос окончен.

Сказано немного (если перевести на количество фраз), но разговор томительно длинный; по одному рождаются слова, и каждое стоит раздумий и мучений.

Так жестоко и объективно осудить себя мало кто способен. Преступник, даже кающийся, всегда ищет оправданий и стремится вызывать сочувствие у других. Это психологически понятно и закономерно: как жить, испытывая к себе отвращение и ненависть? Единственное спасение - переложить на кого-то хоть долю ответственности за содеянное, найти какой-никакой довод в свою защиту!

Жалеть себя и стараться за что-нибудь спрятаться от окружающих, от собственной совести - поголовное свойство нарушивших закон и наказанных. Мезис в этом отношении являет собой редчайшее исключение.