Адмиралы и корсары Екатерины Великой - Александр Широкорад

Турция стала усиленно готовиться к войне. Так, султан Мустафа III (годы правления 1757–1774) приказал хотинскому паше увеличить гарнизон крепости до 10 тысяч человек.

Поводом для разрыва с Россией для турок стал инцидент в Балте. Ко времени налета гайдамаков местным правителем был некий Якуба, в свое время бывший осведомителем русского правительства. Но теперь его перекупил известный французский разведчик барон Тодт, который выполнял обязанности французского консула при дворе Гиреев. Именно Тодт составил депешу, которую Якуба отправил в Бахчисарай и Стамбул.

Но русская разведка не дремала и оперативно добыла письма и шифр Тодта к французскому министру иностранных дел Шуазелю. 11 августа 1768 г. граф Панин отправил из Петербурга в Константинополь Обрескову письмо: «Мы нашли способ не только получить копии с нескольких писем французского в Крыму эмиссара Тота к статскому секретарю дюку Шоазелю, но и разобрать еще шифры взаимной их корреспонденции; я прилагаю здесь одну с самой последней депеши, по содержанию которой уверитесь ваше превосходительство, что она есть подлинная».

Но было уже поздно. 14 сентября 1768 г. султан сменил рейсэффенди. 25 сентября Обресков был позван на аудиенцию к новому визирю. Приемная визиря была наполнена множеством людей разных чинов, и когда Обресков начал приветственную речь, визирь оборвал его словами: «Вот до чего ты довел дело!», и начал читать бумагу, дрожа от злости. В бумаге говорилось: «Польша долженствовала быть вольною державою, но она угнетена войском, жители ее сильно изнуряются и бесчеловечно умерщвляются. На Днестре потоплены барки, принадлежащие подданным Порты. Балта и Дубоссары разграблены, и в них множество турок побито. Киевский губернатор вместо удовлетворения гордо отвечал хану, что все сделано гайдамаками, тогда как подлинно известно, что все сделано русскими подданными. Ты уверил, что войска из Польши будут выведены, но они и теперь там. Ты заявил, что их в Польше не более 7000 и без артиллерии, а теперь их там больше 20 000 и с пушками. Поэтому ты, изменник, отвечай в двух словах: обязываешься ли, что все войска из Польши выведутся, или хочешь видеть войну?»

Обресков ответил, что по окончании всех дел русские войска совершенно очистят Польшу, в чем он обязывается, и прусский посланник поручится. Визирь велел ему выйти в другую комнату. Через 2 часа к Обрескову вошел переводчик Порты и объявил: «Ты должен обязаться также, что русский двор отречется от гарантии всего постановленного на последнем сейме и от защиты диссидентов, оставит Польшу при совершенной ее вольности».

Обресков ответил, что об этом никогда и речи не было, и потому он не может знать мнение своего двора, но если Порте угодно, то пусть предъявит свои требования в письменном виде, он отошлет их к своему двору и немедленно сообщит Порте ответ. Переводчик пошел к визирю и возвратился с объявлением, чтобы Обресков дал сейчас же требуемое обязательство, иначе будет война. Обресков ответил, что дать такое обязательство не в его власти. В ответ по приказу визиря посол и 11 человек его свиты были арестованы, под улюлюканье толпы проведены через весь Стамбул и заключены и Семибашенный замок (тюрьму Еди Куллэ). Это был турецкий способ объявление войны.

Протесты английского и прусского послов об освобождении Обрескова турки оставили без последствий. Однако вскоре Обресков через английского посла наладил шифрованную переписку с Петербургом.

О реакции Екатерины на действия турок лучше всего говорит ее письмо в Москву графу П. С. Салтыкову: «Возвратясь первого числа ноября из Царского Села, где я имела оспу, во время которой запрещено было производить дела, нашла я здесь полученное известие о заарестовании моего резидента Обрескова в Цареграде, каковой поступок не инако мог принят быть как объявление войны… На начинающего Бог! Бог же видит, что не я зачала; не первый раз России побеждать врагов; опасных побеждала и не в таких обстоятельствах, как ныне находится».

В письме к послу в Англии графу И. Г. Чернышеву императрица выразилась еще более решительно: «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память не скоро исчезла. Я нахожу, что мы освободились от большой тяжести, давящей воображение, когда развязались с мирным договором; надобно было тысячи задабриваний, сделок и пустых глупостей, чтобы не давать туркам кричать. Теперь я развязана, могу делать все, что мне позволяют средства, а у России, вы знаете, средства не маленькие».

Первым мероприятием Екатерины было формирование Государственного совета. 4 ноября 1768 г. состоялось первое заседание Совета в составе графа Кирилла Григорьевича Разумовского, генерал-аншефа князя Александра Михайловича Голицына, графа Никиты Ивановича Панина, графа Захара Григорьевича Чернышева, графа Петра Ивановича Панина, вице-канцлера князя Михаила Никитовича Волконского, графа Григория Григорьевича Орлова, князя Александра Алексеевича Вяземского.

Императрица начала заседание словами: «По причине поведения турок, о чем граф Н. И. Панин изъяснит, я принуждена иметь войну с Портой, но иначе вас собрала для требования от вас рассуждения к формированию плана: 1) какой образ войны вести; 2) где быть сборному месту; 3) какие взять предосторожности в рассуждении прочих границ империи».

Когда императрица кончила, граф Панин стал читать изложение событий, приведших к войне: выходило, что Россия не упустила ни одного случая уничтожить все недоразумения мирным путем, что Порта – зачинщица войны. После Панина граф Чернышев прочел изложение войны России с Турцией при императрице Анне, в заключение он объявил, в каком состоянии находится теперь войско и в каких местах расположено.

На вопрос, какую вести войну, собрание единогласно объявило, что надо вести войну наступательную. Говорили, что надо бы предупредить неприятеля. Тут Орлов сделал неожиданное предложение: «Когда начинать войну, то надлежит иметь цель, на какой конец оная приведена быть может, а ежели инако, то не лучше ли изыскать другой способ к избежанию». Панин был, видимо, смущен этим предложением своего противника, тем более что Орлов, как хорошо знали, заявлял мнения императрицы, а если и свои, то с ее согласия. Панин отвечал не на вопрос. «Желательно, – сказал он, – чтобы война могла кончиться скоро; к этому способ, собравши все силы, наступать на неприятеля и тем привести его в порабощение». Орлов заметил на это, что вдруг решительного дела сделать нельзя. «Надобно стараться, – отвечал Панин, – войско неприятельское изнурять и тем принудить, дабы оно такое же произвело действие в столице к миру, как оно требовало войны».

Положили разделить армию на три части: на корпус наступательный до 80 тысяч человек; оборонительный, или украинский, до 40 тысяч и обсервационный от 12 до 15 тысяч. В конце заседания Орлов предложил послать в виде вояжа в Средиземное море несколько судов и оттуда сделать диверсию неприятелю, но чтоб это было сделано с согласия английского двора. Это предложение было оставлено до будущего совещания.

На следующий день, 6 ноября, рассматривался вопрос о возможности вторжения турецких войск в Польшу на соединение с конфедератами, что было крайне важно в политическом и военном отношении. Для предотвращения этого было решено брать Хотин. В это заседание Екатерина уже сама предложила на обсуждение вопрос Орлова о цели войны в такой форме: «К какому концу вести войну и в случае наших авантажей какие выгоды за полезнее положить?» Отвечали, что при заключении мира необходимо выговорить свободу мореплавания на Черном море и для этого еще во время войны стараться об учреждении порта и крепости, а со стороны Польши установить такие границы, которые бы никогда не нарушали спокойствие. На этом же заседании назначены были старшие генералы: для наступательного войска – князь Александр Михайлович Голицын, для оборонительного – граф Румянцев.

Начавшаяся война с Турцией вынудила Сенат объявить в 1768 г. еще один набор из расчета один человек на 300 душ со всех податных элементов и одновременно набор однодворцев для укомплектования ландмилицких полков. По последним двум наборам армия и флот получили 31 159 человек. Всего в 1768 г. было взято 50 747 человек, из них 3003 человека с однодворцев.

В 1769 г. Военная коллегия оказалась вынужденной увеличить заявку на комплектование войск в пехоту и кавалерию до 31 860 человек, в артиллерию – 5586 человек и на флот – 1136 человек. Указом 9 сентября 1769 г. норма призыва определялась в размере один человек на 150 душ, что давало общую численность рекрутов в 46 583 человека. Из этого числа в армию направлялось 45 084 человека (из них однодворцев 2001 человек) и на флот – 1499 человек. В годы войны число призываемых продолжало увеличиваться. Так, если в 1770 г. набор проводился из расчета один человек на 150 душ, что давало 49 583 человека, из них с однодворцев 3003 человека, то в 1771 г. был объявлен набор из расчета один человек на 100 душ и с однодворцев один человек со 121 души.