Островитяне - Евгений Замятин

Впрочем, относительно дома викария Дьюли голубые и розовые ошибались: то, что там произошло,- были сущие пустяки. За утренним завтраком миссис Дьюли читала газету и нечаянно опрокинула чашку кофе - ведь это со всяким может случиться. Главное, что скатерть была постлана только в субботу,- и только в следующую субботу полагалась по расписанию новая. Немудрено, что викарий был в дурном расположении духа и писал комментарии к "Завету Спасения", а миссис сидела у окна и смотрела на красные трамваи. Затем она отправилась в т о т дом, спросила о чем-то хозяйку и немедленно пошла назад - быть может, получивши ответ, что при мистере Кембле находится т а женщина или что мистеру Кемблу значительно лучше. Но это, конечно, только предположения,- и единственно достоверно, что ровно в три четверти первого миссис Дьюли была дома и ровно в три четверти первого начался второй завтрак: ясно, все обстояло благополучно.

Все шло согласно расписанию, и вечером у викария состоялось обычное понедельничное собрание Корпорации Почетных Звонарей прихода Сент-Инох и редакции приходского журнала. Было несколько розовых и голубых; был неизменный Мак-Интош в сине-желто-зеленой юбочке; леди Кембл не пришла.

Все сидели как на иголках, у всех на языке был Кембл - Кембл. Но с викарием очень-то не поспоришь: перед ним лежало расписание вопросов, подлежащих обсуждению - семнадцать параграфов,- и уж нет, ни одного не пропустит.

- Господа, прошу внимания: теперь самый серьезный вопрос...

Это был вопрос о поднятии доходности "Журнала Прихода Сент-Инох". Викарий только что приобрел для журнала серию "Парижских приключений Арсена Лишена". Впоследствии - это, конечно, повысит тираж, но пока нужно возместить расход, нужны объявления, объявления и объявления.

- Мистер Мак-Интош, мы ждем вашей помощи!

Мистер Мак-Интош торговал дамским бельем, у него были прекрасные связи. Он быстро дал три адреса и старательно выискивал еще,

- Ба! - вспомнил он.- А резиновые изделия Скрибса?

Викарий поднял брови: здесь было одно серьезное обстоятельство.

- Мистер Мак-Интош, помните: мы ручаемся за качество рекомендуемого. "Журнал Прихода Сент-Инох" не может...

- О, за изделия Скрибса я ручаюсь... - горячо возразил Секретарь Корпорации Почетных Звонарей.- Я самолично...

Но викарий остановил его - легчайшим, порхающим движением руки, каким в проповедях изображал он восшествие праведной души к небу. Изделия Скрибса были приняты; викарий записывал соответствующие адреса...

Поздно, когда ее уже перестали ждать, пришла леди Кембл. Как и всегда, голова была подтянута вверх невидимой уздой, и только лицо - еще мумийней, и еще острее вылезали кости - каркас сломанного ветром зонтика...

Как божьи птицы-голуби, слетевшиеся на зерна, розовые и голубые закрутились около леди Кембл: ну что? ну как?

Черви лежали недвижные, вытянутые - и наконец с трудом дрогнули:

- Я только думаю: что сказал бы мой покойный муж, сэр Гарольд...

Она подняла глаза вверх - к обиталищу Бога и сэра Гарольда, из глаз выползли две разрешенные кодексом слезинки, немедля принятые на батистовый платок.

Две слезинки почтены были глубоким молчанием. В стороне от всех миссис Дьюли мяла и разглаживала голубоватый конверт. Молчали: что же тут придумаешь и чем поможешь?

И вдруг вынырнула футбольная голова Мак-Интоша: он был как всегда незаменим.

- Господа, это тяжело - но мы должны просить викария пожертвовать собой. Всякий, кто слышал вдохновенную проповедь викария на воскресной службе, поймет, что только каменные сердца могли бы... Господа, мы должны просить викария, чтобы он пошел в т о т дом, и я уверен - мы уверены...

- Мы уверены! - подхватили розовые и голубые.

Прежде чем ответить, викарий сделал паузу и высморкался, что стояло у него в рубрике: искреннее волнение. Что же - он всегда готов на жертвы. Но уж если и это не поможет - тогда придется...

Миссис Дьюли мяла и разглаживала узкий конверт, озябло поводила плечами: вероятно, простудилась. В жаркую пору, знаете, это особенно легко.

Вокруг порхали, поклевывали розовые и голубые.

9. ХОРОШО-С

Диди встала позже, чем обычно,- было уже за полдень, что-то напевала и расчесывала перед зеркалом непослушные мальчишеские кудри. На ней была любимая черная пижама: корсаж разрезан до пояса и слегка стянут переплетом шнура, и сквозь черный переплет - розовое. В этом костюме и с подрезанными волосами - девочко-мальчик - она была как средневековый паж: из-за таких строгие дамы легко забывали рыцарей и так охотно выкидывали веревочную лестницу с балкончика башни.

В соседнем номере тяжело ворочался Кембл: третий день освободилась комната рядом с Диди - и третий день он здесь жил - или нет: куда-то летел на взбесившемся автомобиле, летел через что попало - летел как во сне. Впрочем, скоро все это кончится. Вот только заработать еще фунтов тридцать, и тогда можно будет снять один из тысячи одинаковых домиков - и снова под ногами будет твердо.

- Миленький Джонни,- беседовала Диди с фарфоровым мопсом,- уж ты, пожалуйста, на меня не сердись, если я немножко выйду замуж. Ведь ты меня знаешь? Ну, так и молчи, и улыбайся, а теперь...

В № 72 стучали. Должно быть - Нанси из нового revue.

- Нанси? Войдите.

Дверь скрипнула, Диди вышла из-за ширмочки и увидела - викария Дьюли. Он вскинул вверх брови изумленными треугольниками, издал негодующий: ах! - и попятился к выходу в коридор.

- Я чрезвычайно извиняюсь - я думал, что уже раз больше двенадцати, когда уже все... - Он взялся за ручку двери, но за ту же ручку схватилась и Диди.

- Нет, нет, пожалуйста, не стесняйтесь, ради Бога - садитесь. Это мой обыкновенный утренний костюм - и не правда ли, очень милый фасон? Я так много о вас слышала - я очень рада, что вы наконец...

Что ж, надо было собой жертвовать до конца: викарий сел, стараясь не глядеть на обычный утренний костюм.

- Видите ли... Мисс? Гм... Диди... Я пришел по поручению одной несчастной матери. Вы, конечно, не знаете, что значит иметь дитя...

- О, мистер Дьюли, но у меня есть... Вот мой единственный Джонни, и я его страшно люблю... - Диди поднесла мопса к треугольно поднятым бровям викария Дьюли.- Не правда ли, какой милый? У-у, Джонни, улыбнись! Поцелуй мистера Дьюли, не бойся - не бойся...

Холодными улыбающимися губами Джонни приложился к губам викария. И вследствие ли неожиданности - или вследствие прирожденной вежливости, но только викарий ответил на фарфоровый поцелуй Джонни.

- О, какой вы милый! - Диди была в восторге, но викарий держался совершенно другого мнения. Он негодующе вскочил:

- Я зайду к вам, миссис... миссис, когда вы будете не так весело настроены. Я вовсе не расположен...

- О, мистер Дьюли, к несчастью - я, кажется, всегда весело настроена.

- В таком случае...

Мистер Дьюли отправился в соседний номер - к Кемблу. Здесь почва была более благодарная. Кембл выслушал всю речь мистера Дьюли, усиленно морщил лоб и кивал: да, да. Впрочем, иначе и быть не могло: речь викария была строго логическая, и он увлекал за собой Кембла, как по рельсам, викарий торжествовал...

Но на последней станции неожиданно произошло крушение, Кембл соскочил со стула.

- Мистер Дьюли. прошу вас не выражаться так о... о Диди, которую я просил быть моей женой.

- Же-женой? - но тотчас же викарий оправился: - Но ведь вы же все время соглашались со мной, мистер Кембл?

- Да, соглашался,- мрачно кивнул Кембл.

- Так где же у вас логика, мистер Кембл?

- Логика? - Кембл сморщился, потер лоб - и вдруг, нагнув голову, как бык, пошел прямо на викария.- Да, женой! Я сказал - моей женой... Да! И простите - я... я хочу остаться один, да!

- Ах, так? Хо-ро-шо-с! - Викарий вышел с высоко поднятыми бровями согласно рубрике: холодное негодование.

10. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ УТЮГ

Был уже июнь. Деревья в парках, к сожалению, потеряли свой приличный, подстриженный вид: цвели олеандры, вылезали изо всех сил, как попало, в абсолютном беспорядке. По ночам заливалось птичье, совершенно не считаясь с тем, что в десять часов порядочные люди отходили ко сну. Порядочные люди сердито хлопали окнами и высовывались в белых колпаках.

Впрочем, надо сознаться, анархический элемент был даже и в Джесмонде, и этот элемент - происходившее одобрял всецело. Умудрялись избегнуть бдительного взора парковых сторожей и после десяти оставались в кустах слушать пение птиц. Кусты интенсивно жили всю ночь, шевелились, шептались, а месяц всю ночь разгуливал над парком с моноклем в глазу и поглядывал вниз с добродушной иронией фарфорового мопса.

Все это производило какую-то странную болезнь: и кусты, и жара, и месяц, и олеандры - все вместе. Диди капризничала и хотела неизвестно чего, и Кембл терялся.

- Жарко. Я не могу... - Диди расстегивала еще одну пуговицу блузы, и перед Кемблом мерно колыхались волны: белые - батисты, и еще одни - розовые, и еще одни, шумные и красные - в голове Кембла.