Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник) - Энтони Беркли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мистер Тодхантер хмурился, думая, что мистер Читтервик оказался не тем, за кого себя выдавал.
Думал он и о том, не бросить ли ему, пока не поздно, эту затею. Мистер Тодхантер не был готов к тому, чтобы разрекламировать в ежедневных газетах свои услуги в качестве благодетельного убийцы: обращайтесь, не пожалеете! – тем более что, как выяснилось, спрос на них, мягко говоря, совсем невелик. И не только облегчение сопутствовало этой мысли, но, странное дело, и разочарование тоже.
5
Бывает, человек отправляется на поиски, но не находит того, что ищет, а потом возвращается и узнает, что вот оно, дома, некий добрый друг принес на блюдечке с голубой каемочкой.
Во вторник вечером после провала с мистером Читтервиком мистер Тодхантер решил отказаться от своего великого замысла. А на следующее утро Феррерс, литературный редактор «Лондонского обозрения», предложил ему невзначай именно то, что требовалось. Пока мистер Тодхантер подыскивал подходящую жертву, рыская по столбовым дорогам и окольным путям, она сидела себе посиживала прямо на его тропке.
По своим местам все расставил случайный вопрос. Прежде чем отправиться к Феррерсу, чтобы выбрать на рецензирование очередную книгу, мистер Тодхантер прошел другим коридором, чтобы зайти поболтать к давнему другу и одному из ведущих авторов журнала, благодаря которому, по сути дела, и началось сотрудничество мистера Тодхантера в «Лондонском обозрении». Но друга в его кабинете он не нашел, а на двери висела табличка с другой фамилией.
– Кстати, – в просторном кабинете Феррерса с окнами на Флит-стрит заметил мистер Тодхантер, кладя свою древнюю коричневого фетра шляпу на кипу газет, – кстати, а Огилви что, болен? В кабинете его нет.
Феррерс поднял глаза от статьи, которую сокращал, орудуя синим карандашом.
– Болен? Ну нет. Он последний, кого ушли, только и всего.
– Ушли? – озадаченно переспросил мистер Тодхантер.
– Уволили! Вышвырнули нашего беднягу Огилви, попросту говоря. Сунули ему вчера чек на полугодовую зарплату и велели выметаться.
– Уволили Огилви! – Мистер Тодхантер был потрясен. Умница Огилви с его крупной головой и пером трезвым и проницательным всегда казался ему неотъемлемой частью «Лондонского обозрения». – Бог мой, а я думал, тут без него никак…
– Просто срам! – закипел вдруг Феррерс, вообще-то воплощенная сдержанность в брюках. – Выставили за дверь!
– Но из-за чего? – спросил один из литературных обозревателей, который рылся в свежих романах, горой лежащих на столе у окна.
– Да из-за проклятых закулисных интриг. Вам, молодой человек, этого не понять.
Обозреватель, который, между прочим, был на три месяца старше редактора, благодушно усмехнулся:
– Прошу прощения, босс. – Он тешил себя иллюзией, что обращение «босс» Феррерсу неприятно.
– Послушайте, давайте вернемся к Огилви, – попросил мистер Тодхантер. – Так из-за чего, вы сказали, ему пришлось уйти?
– Внутренняя реорганизация, дружище! – с горечью произнес Феррерс. – Вам известно, что это означает?
– Нет, – ответил мистер Тодхантер.
– Ну, насколько я разумею, это значит уволить всех, у кого есть характер, а блюдолизов оставить. То, что нужно для такого журнала, как наш, верно? – Феррерс искренне гордился «Лондонским обозрением» с его репутацией солидного, по старинке добропорядочного журнала, которую он стремился поддерживать даже после того, как еженедельник перешел под контроль газетно-журнального концерна «Объединенная периодика», определенно намеренного опустить планку.
– Но как же теперь Огилви?
– Кто ж его знает… А ведь у него жена и дети.
– Но надеюсь, – чрезвычайно расстроенный, проговорил мистер Тодхантер, – он без труда сможет найти работу где-то еще?
– Работу? Ох, сомневаюсь. Он ведь уже не мальчик. А потом быть уволенным из «Объединенной периодики» – честь сомнительная. Кстати, это и вас касается, молодой человек, – кивнул Феррерс своему литобозревателю.
– Платите побольше, и я не дам вам шанса уволить меня, – парировал тот.
– Какой смысл? Ни разу я не добился от вас такой рецензии, как мне нужно!
– Да, потому что вам нужно, чтобы моя колонка еженедельно источала елейные похвалы в адрес наших крупнейших рекламодателей и лопалась от толстых, жирных, многословных цитат! – вспылил обозреватель. – Я уже говорил вам: такое я кропать не согласен.
– А я, молодой человек, уже говорил вам, что вы плохо кончите. Надо реально смотреть на вещи.
Обозреватель, непочтительно хмыкнув, вернулся к своим романам.
Мистер Тодхантер распахнул дверцы большого книжного шкафа, где хранились присланные на рецензию книги, не подпадающие под разряд «беллетристика», но глаз его на сей раз не зажегся. Принадлежа к тем несчастным, кто вопреки доводам рассудка чувствует себя ответственным за всех попавших в беду или в стесненное положение, он всерьез расстроился из-за увольнения Огилви и затруднений, которые тому предстояли, и чувствовал, что обязан что-то предпринять.
– А кто уволил Огилви, Армстронг? – обратился он к Феррерсу.
Армстронг был новый управляющий «Объединенной периодики».
Феррерс, взявшийся было за синий карандаш, снова поднял глаза от статьи.
– Армстронг? О нет. В подобных вопросах его слово пока еще мало значит.
– Значит, лорд Феликсбурн?
Лорд Феликсбурн был владелец концерна.
– Нет. Это… Нет, пожалуй, мне не стоит об этом говорить. Но имейте в виду, дело грязное.
– А есть шанс, что следом уберут вас, Феррерс? – поинтересовался литературный обозреватель. – Знаете, я был бы рад, если б у нас наконец появился редактор, который не мешал бы мне хотя бы раз в месяц от души сказать, что дрянной роман плох.
– Разве я мешаю вам писать что хочется? По-моему, не мешаю.
– Нет, не мешаете! Вы просто вычеркиваете мои лучшие куски! – Обозреватель пересек кабинет, через плечо редактора заглянул в правку и с воплем отчаяния ткнул в нее пальцем. – Господи, вы что, выкинули и этот абзац?! Да за что, ради всего святого, за что? Это даже не резкость! Я только и сказал, что…
– Послушайте-ка, Тодхантер. Вот что тут у Байла написано: «Будь это первый роман мистера Фиркина, можно было бы найти оправдание потоку напыщенностей, приправленному штампами, словно крем комками, ибо это означало бы только одно: автор еще не дал себе труда подумать, как овладеть орудием своего ремесла; но это шестой роман мистера Фиркина, и к этой попытке автору следовало приступать, хотя бы овладев английской грамматикой. Что же касается остального, то если и кроется некий смысл под этим потоком слов, отыскать его мне, увы, не удалось. Хотелось бы, чтобы те из моих собратьев, кто, впечатлясь умением мистера Фиркина распространяться сколь угодно долго и все-таки ничего не сказать, расточал щедрые хвалы его ранним книгам, соблаговолили пояснить мне, чего ради этот роман написан. Или это секрет, известный только издателям мистера Фиркина?» И он еще говорит мне, что это не резкость! Ну скажите, как вы поступили бы на моем месте?
– Пожалуй, и правда чересчур откровенно… – с укором, смягченным виноватой улыбкой, признал мистер Тодхантер.
– О чем и речь! – И Феррерс размашисто украсил злополучный абзац еще двумя синими крестами.
Обозреватель, человек сильных страстей, в гневе притопнул ногой.
– Ну, знаете, Тодхантер! Уж вам бы следовало меня поддержать! Конечно, написано откровенно. А почему бы и нет, черт побери? Давно настала пора открыть миру глаза. Репутация Фиркина несусветно раздута. Писатель он никудышный. А все тошнотворно приторные рецензии на его книги публикуются только потому, что половине критиков лень продираться сквозь его писанину и они предпочитают отделаться похвалой, тогда как вторая половина считает по глупости, что неумеренная болтливость – признак гения, и не способна в полной мере оценить творца, который в книге в четыре раза короче выразит вдвое больше. Или же, есть еще вариант, критик идет на поводу у тех читателей, которые за свои деньги предпочитают томик потяжелей и увесистость принимают за достоинство. Черт возьми, да пора уже проткнуть этот пузырь!
– Все это очень мило, молодой человек, – ответил Феррерс, на которого эта тирада впечатления не произвела, – но есть способы проткнуть пузырь, не прибегая к топору мясника. Если я вашу филиппику опубликую как она есть, назавтра в редакцию придет дюжина посланий от добросердных старушек, которые станут пенять мне, что нечестно нападать на бедного мистера Фиркина, который столько труда потратил на свою книгу и не сделал вам ничего плохого, и намекать, что неплохо бы подыскать такого рецензента, который не размахивает топором, руководствуясь своими пристрастиями.
– Но у меня нет никаких пристрастий! – вскипел обозреватель.
– Да, я это знаю, – умиротворяюще отозвался Феррерс, – а они – нет.
Мистер Тодхантер почти наугад снял книгу с полки и тихонько вышел из кабинета. Удаляясь по коридору, он слышал взволнованный голос мистера Байла:
