Россия в глобальной политике. Новые правила игры без правил (сборник) - Сборник

Что касается России, то, лишь перейдя от экспортно-сырьевой к высокотехнологичной экономике, она способна стать полновесным глобальным центром силы. Это предполагает энергичные усилия по выходу из наметившегося экономического и политического застоя, грозящего перейти в упадок. Но он невозможен на путях великодержавной риторики, самолюбования на основе метафизических духовных традиций, экономической автаркии и наращивания военного потенциала сверх пределов разумной достаточности. Все это скорее усугубит проблемы России, даже если и вызовет на время патриотический отклик общества. Для реального экономического прорыва прежде всего нужны политические и институциональные реформы демократического характера: реальное разделение и регулярная сменяемость властей, честные выборы, четкое отчуждение чиновников и депутатов от бизнеса, активное гражданское общество, независимые СМИ и многое другое. Никаким иным способом в России не появятся крупные инвестиции и высокие технологии – они не будут генерироваться из внутренних источников, не придут с Запада и не будут присланы из Китая, который сам является получателем этих активов от стран инновационной экономики.

Пожалуй, мало кто из критиков нынешней философии и политики «евразийства», консерватизма и национал-романтизма смог бы более ясно и убедительно выразить идею европейского выбора, чем сам Владимир Путин. Несколько лет назад (в 2007 г.) он писал: «Этот выбор во многом был задан национальной историей России. По духу, культуре наша страна является неотъемлемой частью европейской цивилизации… Сегодня, выстраивая суверенное демократическое государство, мы в полной мере разделяем те базовые ценности и принципы, которые составляют мироощущение большинства европейцев… Мы рассматриваем европейскую интеграцию как объективный процесс, являющийся составной частью нарождающегося миропорядка… Развитие многоплановых связей с ЕС – это принципиальный выбор России».

Согласно этой идеологии, которая является фундаментом общественной жизни и менталитета, Россия должна вернуться на европейский путь, который не следует путать с торговыми потоками и маршрутами трубопроводов. Вектор развития вовсе не обязательно предполагает интеграцию России в Евросоюз или Евроатлантическую зону свободной торговли и инвестиций. Вполне вероятно сохранение России (основываясь на экономике высоких технологий) вместе с рядом постсоветских республик как самостоятельного центра силы в тесном сотрудничестве с США, ЕС, Китаем, Японией, Индией. Европейский путь – это прежде всего преобразование российской экономической и политической системы на основе передовых европейских норм и институтов, разумеется, сообразуясь с российскими потребностями и национальными традициями.

Разные реальности

Игорь Окунев

Западная реакция на украинский кризис связана в первую очередь с тем, что Россия и ее руководство рассматриваются в устаревшей парадигме. После падения Советского Союза Россия воспринимала себя как страну, победившую авторитаризм и изоляцию, и пыталась шагать в ногу с развитым миром. Запад между тем трактовал распад Советского Союза не как победу россиян над коммунистическим режимом, а как поражение России в холодной войне. Попытки Москвы напомнить о равноправном партнерстве воспринимались, как правило, с вежливой улыбкой победителя. Но важнее внутренние причины, вынудившие российское общество сменить окуляры, сквозь которые оно смотрело на мир.

Другая реальность

Путин первых двух сроков – начальник-перфекционист, стремящийся стоять над идеологическими спорами элит и общества. Он долго разговаривает с народом, убеждает противников, пытается выступать арбитром. Но уже с первых дней в его воображении живет другой образ России: державы-победительницы в самой страшной войне мировой истории, которая стала жертвой предательства со стороны внешних партнеров-конкурентов и внутренних врагов. Поэтому лейтмотивами его президентства становятся единство страны и победа России во Второй мировой. Русское самопожертвование во имя мира – освобождение планеты от фашизма – становится главным фетишем страны, объединяющим, по мнению новых идеологов, прошлую и нынешнюю Россию, той самой потерянной национальной идеей, сплачивающей народ и обозначившей новые границы «нас» как постсоветской общности и «их» как наших врагов. В рамках этой парадигмы россияне стали осознавать свое единство (в том числе с народами ближнего зарубежья) через совпадения оценки исторического прошлого.

Только сейчас Запад вдруг понял, что Путин, а вместе с ним и Россия живут в другой реальности (в этом смысле Ангела Меркель была права, когда пожаловалась Бараку Обаме после телефонного разговора с российским президентом). О чем говорят русские, когда требуют защитить одних украинцев от других? Была попытка свести все к простой схеме межнациональной розни – русские защищают русских от украинцев. Однако Украина расколота не по этническим, религиозным или социальным признакам, а по отношению к прошлому, что и порождает противостояние «советских» с «бандеровцами».

В свой третий срок Путин устал быть «идеальным чиновником». Необходимость консолидации элиты вокруг лидера, которую решено провести на антизападной риторике, перманентное и усугубляющееся недопонимание с западными партнерами, а также желание войти в историю собирателем русского мира побудили его искать новый образ. Из отца нации, стоящего над схваткой, Путин быстро стал лидером консервативного большинства, оказавшись в зависимости от него. Слагаемые новой идеологии нашлись легко. Антизападничество (как реакция на высокомерие победителей в холодной войне), традиционализм (как антитеза европейскому идейному маятнику, зашедшему слишком далеко в либеральную сторону), национальное единство на основе общей исторической памяти.

Украинская революция подорвала все три элемента этой идеологии. Страна, находящаяся на линии размежевания России и Запада, могла быть либо нейтральным мостом, соединительным звеном, либо крепостью одной из сторон. Поэтому война (в какой-то момент в самом буквальном смысле) на Украине началась тогда, когда и Европа, и Россия поставили ее в ситуацию «кто не с нами, тот против нас», подорвав единственную возможную концепцию государственной целостности – идею контактной зоны Запада и Востока. Майдан выбрал Запад и его ценности, нарушил табу дистанции народа от власти и ассоциировался с силами, апеллирующими к символам, лидерам и идеям пособников фашизма.

Десинхронизация Украины

По мнению Дэвида Истона, то, как политическая система реагирует на запросы и чаяния общества, не менее важно, чем то, как она институционально устроена. Если запросы соответствуют результатам, роли – их исполнению, а структуры – функциям, политическая система пребывает в динамическом равновесии, и не столь важно, каков в данный момент политический режим и как выглядит дизайн государственного управления. Самой известной в политологии попыткой осмыслить динамику политического кризиса является так называемый Стэнфордский проект Габриэля Алмонда. Состояние равновесия запросов и результатов в политической системе он описывал через термин «синхронизация».

На Украине мы стали свидетелями типичной десинхронизации политической системы, когда в открытом обществе при наличии легитимной демократической власти произошел казус с соглашением об ассоциации с Европейским союзом. Общество ждало и было готово к такому соглашению, хотя и не отдавало себе отчета в его последствиях. Сама власть подготовила почву для относительного консенсуса в отношении данного документа. Отказ подписать его в последний момент без внятного объяснения причин стал откровенным вызовом общественному мнению: продукт, вышедший из черного ящика политической системы, резко диссонировал с ожиданиями.

В ответ на десинхронизацию системы появились агенты мобилизации общесистемных требований. В эволюционном политическом процессе каждый спорный вопрос обсуждается отдельно, а общество пытается найти точку компромисса. Однако, если реакция системы неадекватна запросу, общество от конкретных требований переходит к общесистемным. Агентами мобилизации стали и тройка Яценюк – Кличко – Тягнибок, и лидеры «Правого сектора». Общесистемные требования не направлены на поиск общественного консенсуса, а предписывают смену власти или кардинальный пересмотр политики. В этом смысле они всегда революционны и не вписываются в общественный диалог, к которому привыкла власть.

Произошла поляризация общества. От эволюционного развития и поиска компромисса, характерного для синхронизированного государства, общество перешло к формулированию экстремальных требований, сделав своих лидеров заложниками обострения. «Фронтмены» Майдана понимали пагубность радикальных шагов, но отдавали себе отчет в том, что их легитимность зиждется на выполнении перегретой воли масс. Именно в поляризации общества и, как следствие, радикализации политического процесса – главная причина длительности и губительности политических кризисов.