Тайны архива графини А. - Александр Арсаньев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я оглянулась на ветхое родовое гнездо покойного Павла Семеновича и подумала, что, возможно, мне придется использовать его в качестве неприступной крепости, забаррикадировавшись изнутри до приезда помощи из города. И вновь пожалела об отсутствии у меня пистолетов. Одного выстрела в воздух было бы достаточно, чтобы надолго отбить охоту у «народных мстителей» расплатиться со мной за жизнь своего господина.
По моим расчетам, мужики не могли появиться здесь раньше, чем через час, и у меня было время подумать, каким образом защитить себя и подготовиться к обороне.
– Идиот, – шепотом бранилась я, бродя по комнатам в поисках оружия, – нужно быть сумасшедшим, чтобы принять меня за убийцу.
На мое счастье, Павел Семенович был охотником, во всяком случае, в его кабинете я обнаружила два ружья в неплохом состоянии и запас пороха, пыжей и мелкой дроби.
«Не бог весть какое, но все-таки оружие, во всяком случае – это лучше, чем кочерга», – успокаивала себя я, хотя на душе у меня скребли кошки и для спокойствия оснований было меньше, чем когда бы то ни было за всю мою жизнь.
Через час вотчина Синицына представляла из себя неприступный форт, насколько это позволяли мои физические силы и соответствовало моим представлениям о фортификации.
Я почувствовала себя эдаким куперовским Зверобоем в ожидании отряда гуронов, и это заставило меня позабыть о мистическом страхе перед мертвыми, один вид которых еще недавно приводил меня в трепет. Гостиная была единственной в доме комнатой, закрывавшейся изнутри, и мне ничего не оставалось, как избрать ее местом своей обороны.
К ее дверям я придвинула всю находившуюся в доме мебель и сундуки, что смогла сдвинуть с места. Но в основном рассчитывала на ружья и на то впечатление, что произведут на мужиков звуки их выстрелов.
Время от времени я поглядывала в окна, с минуты на минуту ожидая появления моих «гуронов» с вилами и топорами. И, несмотря на всю свою решимость, молила Бога, чтобы они оказались трусами.
«Сохрани нас Бог от русского бунта», – не очень верно процитировала я вновь вошедшего в последнее время в моду Александра Пушкина и впервые в жизни всем своим нутром поняла смысл этих грозных строк-предупреждения.
Мне казалось, что воздух за окном наполнился каким-то тревожным желтовато-сиреневым светом, и солнце отвернулось от земли, не желая наблюдать предстоящей резни.
Время, казалось, остановилось. Каждые пять минут я смотрела на часы и даже подносила их к уху, чтобы удостовериться, что они не сломались и не отказались мне служить в самый ответственный момент.
Но брегет звонко и равнодушно отстукивал секунды и не желал ради меня передвигать свои стрелки хотя бы на гран быстрее положенного.
В тот момент, когда мои нервы были натянуты до последнего предела, страшный раскат грома, казалось, расколол небо пополам, и начался первый по-настоящему весенний проливной дождь, конца которому не предвиделось…
«Степан теперь точно не доедет», – сказала я себе мысленно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Разверзлись хляби небесные – кажется, так говорят в народе.
Именно с этих русских слов начинается третья глава первой повести или романа, не знаю, как точнее назвать, написанного около ста лет тому назад по воспоминаниям юности Екатериной Алексеевной Арсаньевой. И эти совершенно русские слова после сплошного потока французской речи производят впечатление молнии, сверкнувшей среди темного предвечернего неба.
Дождь хлестал за окном с такой силой, что, казалось, вырвалась на волю некая неведомая стихия, закованная до времени во спасение человечества, а теперь за грехи наши отпущенная на свободу. И она не успокоится до тех пор, пока последний человек не покинет эту грешную землю, лишенный света, тепла и хотя бы маленького клочка суши.
Я не могла вспомнить ничего подобного за всю свою жизнь. Даже думать о том, что полиция хотя бы попытается добраться до меня в такую погоду, было бы верхом легкомыслия. С другой стороны, и мужики до конца этого вселенского потопа вряд ли решились бы на приступ.
Поэтому я покинула свой наблюдательный пункт у окна, тем более что за окном не было видно ни зги.
Мертвые тела по-прежнему лежали посреди комнаты, и я уже почти привыкла к их присутствию, насколько может человек привыкнуть к присутствию в доме смерти.
Время подходило к обеденному, если считать на европейский манер. А по российскому укладу к этому часу полагалось поесть уже не раз. Молодой организм несмотря на все сегодняшние потрясения не желал мириться с пустым желудком и с каждой минутой все решительнее заявлял свои претензии.
Проще говоря, я проголодалась, как волк. И даже дюжина покойников уже не в состоянии были испортить мне аппетита.
Но в гостиной при самом тщательном осмотре мне не удалось найти ничего съестного, кроме графинчика с водкой и нескольких покрытых плесенью сухарей.
Мое заточение могло затянуться надолго, а из истории мы знаем, что многие города противостояли самому грозному противнику долгие месяцы, но сдавались на милость врага только благодаря истощенным запасам пищи и воды.
И если голодная смерть мне пока не грозила, то жажда мучала уже всерьез. И я рискнула, временно разбаррикадировав дверь в гостиную, прошмыгнуть в коридор, а оттуда – в кладовую, где обнаружила помимо неограниченных запасов вкусной колодезной воды несколько копченых окороков, домашних колбас и прочей снеди.
Несколько раз я возвращалась за новыми партиями. И через некоторое время была готова выдержать даже двухнедельную осаду, ни разу не покинув места своего неожиданного заточения.
Разумеется, я не думала, что оно продлится так долго, но, с другой стороны, разве я могла предположить еще несколько часов тому назад, что когда-нибудь могу оказаться в столь экзотическом положении?
«Человек предполагает, а Бог располагает», «Береженого Бог бережет»… Эти и другие подобные им поговорки приходили мне в голову, когда я пополняла запасы провизии и пресной воды.
Перетащив из кладовой большую часть съестного, я, наконец, успокоилась, забаррикадировала с удвоенной энергией дверь и приступила к обеду, мысленно попросив прощения у покойных.
Обильная трапеза благотворно сказалась на моей нервной системе, и я вновь ощутила себя сильным человеком, а не игрушкой в руках надменной особы по прозвищу «судьба».
Угроза нападения мужиков с каждой минутой становилась все иллюзорнее, и через некоторое время я уже перестала воспринимать ее всерьез.
И взамен былой тревоги вернулись мысли о покойном друге и желание докопаться до истинной причины его гибели.
Я еще раз осмотрела гостиную и тела жертв преступления. И теперь уже не сомневалась, каким образом они были умерщвлены. Павел Семенович получил пулю в шею, именно этим объяснялось такое количество крови на полу. Никакое другое ранение не способно настолько обескровить человека. Что касается слуги Павла Семеновича, то я не обнаружила на его теле никаких ранений, кроме огромной опухоли на голове. Видимо туда пришелся удар невероятной силы, которого вполне хватило, чтобы лишить жизни этого старого больного человека.
Как ни странно, я не обнаружила в комнате следов борьбы. И сделала вывод, что или нападение было совершенно внезапным, или ни Павел Семенович, ни его верный холоп не ожидали от «гостя» ничего подобного. То есть убил их хорошо знакомый им человек, которого приняли безо всякого опасения.
И следы угощения на столе только подтверждали мой вывод. На нем до сих пор стояли водочные стаканчики, а дверца буфета, в которой находился заветный графинчик, оставалась открытой до сих пор.
У меня создалось ощущение, что Павел Семенович направлялся именно к буфету, когда выстрел в шею сразил его наповал. Пуля вошла в шею сзади, и уже на выходе порвала сонную артерию. А по следам копоти вокруг рваной раны я поняла, что выстрел был произведен практически в упор.
Я не могла ничего сказать по поводу смерти слуги – то ли он попытался защитить своего хозяина, то ли бросился звать на помощь… А может быть, наоборот – услышав выстрел, неожиданно для гостя вошел в гостиную и, потеряв дар речи и способности сопротивляться, не двинулся с места и с изумлением смотрел в глаза своему убийце, когда тот наносил ему роковой удар…
Если мои подозрения были верны, то преступник, скорее всего, действовал обдуманно и хладнокровно. Чем иначе объяснить наличие у него оружия? Судя по всему, это был пистолет, а в наших краях не принято ходить в гости с оружием.
Примерно так я размышляла, когда дождь закончился так же неожиданно, как и начался. И яркое, совсем уже по-летнему ласковое солнышко, как бы извиняясь за временное свое отсутствие на небе, спешило компенсировать его преждевременным в это время года теплом.
Через зимние двойные оконные рамы я почти физически ощущала, как потянулись навстречу ему травы на полях, и даже чахлые синицынские деревья, щедро умытые дождем, прихорашиваясь, разглядывали свое отражение в лужах.