Избранное - Высоцкий Владимир Семенович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер.
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек.
Обезврежен он, и даже он пострижен и посажен.
А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.
[1966]
МЫ В ОЧЕРЕДИ ПЕРВЫЕ СТОЯЛИ
А люди всё роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первые стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
Им объяснили, чтобы не ругаться:
— Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
Но люди всё ворчали и ворчали,
Наверно, справедливости хотят:
— Мы в очереди первые стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
Но снова объяснил администратор:
— Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
А люди всё кричали и кричали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первые стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
[1966]
ПИСЬМО НА СЕЛЬХОЗВЫСТАВКУ
Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный!
Во первых строках письма шлю тебе привет.
Вот приедешь ты, боюсь, занятой, нарядный,
Не заглянешь и домой — сразу в сельсовет.
Как уехал ты — я в крик — бабы прибежали:
— Ох, разлуку, — говорят, — ей не перенесть.
Так скучала за тобой, что меня держали,
Хоть причина не скучать очень даже есть.
Тут вон Пашка приходил — кум твой окаянный.
Еле-еле не далась — даже счас дрожу.
Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный,
Перед тем, как приставать, пьёт для куражу.
Ты, болтают, получил премию большую!
Будто Борька — наш бугай — первый чемпион!
К злыдню этому, быку, я тебя ревную
И люблю тебя сильней, нежели чем он.
Ты приснился мне больной, пьяный и угрюмый,
Если думаешь чего, так не мучь себя.
С агрономом я прошлась, только ты не думай, —
Говорили мы весь час только про тебя.
Я-то ладно, а вот ты — страшно за тебя-то.
Тут недавно приезжал очень важный чин,
Так в столице, говорит, всякие развраты,
Да и женщин, говорит, больше, чем мужчин.
Ты уж, Коля, там не пей — потерпи до дома.
Дома можешь хоть чего — можешь хоть в запой.
Мне не надо никого, даже агронома.
Хоть культурный человек — не сравню с тобой.
Наш амбар в дожди течёт — прохудился, верно.
Без тебя невмоготу — кто создаст уют!
Хоть какой, но приезжай, жду тебя безмерно.
Если можешь — напиши, что там продают.
[1966]
ПИСЬМО С СЕЛЬХОЗВЫСТАВКИ
Не пиши мне про любовь — не поверю я.
Мне вот тут уже дела твои прошлые!
Слушай лучше: тут с лавсаном материя.
Если хочешь, — я куплю, вещь хорошая.
Водки я пока не пью, ну ни стопочки!
Экономлю и не ем даже супу я,
Потому что я куплю тебе кофточку,
Потому что я люблю тебя, глупая!
Был в балете: мужики девок лапают,
Девки все, как на подбор, в белых тапочках.
Вот пишу, а слёзы душат и капают —
Не давай себя хватать, моя лапочка!
Наш бугай — один из первых на выставке,
А сперва кричали, будто бракованный!
Но очухались, и вот дали приз-таки.
Весь в медалях он лежит, запакованный.
Председателю скажи, — пусть избу мою
Кроет нынче же и пусть травку выкосит,
А не то я тёлок крыть не подумаю.
Рекордсмена портить мне? Накось выкуси!
Пусть починят наш амбар, ведь не гнить зерну!
Будет Пашка приставать — с ним, как с предателем!
С агрономом не гуляй, ноги выдерну!
Можешь раза два пройтись с председателем.
До свидания! Я — в ГУМ, за покупками.
Это — вроде наш лабаз, но со стёклами.
Ты мне можешь надоесть с полушубками,
В синем платьице с узорами блёклыми!
Р. S. Тут стоит культурный парк по-над речкою,
В нём гуляю и плюю только в урны я,
Но ты, конечно, не поймёшь, там за печкою,
Потому ты — темнота некультурная.
* * *
В заповедных и дремучих, страшных муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх.
Воет воем, что твои упокойники.
Если есть там соловьи — то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В заколдованных болотах там кикиморы живут, —
Защекочут до икоты и на дно уволокут.
Будь ты конный, будь ты пеший — заграбастают,
А уж лешие так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
А мужик, купец и воин попадал в дремучий лес,
Кто за чем — кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез.
По причине попадали, без причины ли,
Всех их только и видали, — словно сгинули.
Страшно, аж жуть!
Из заморского из леса, где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы — чуть друг друга не едят,
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
Страшно, аж жуть!
Соловей-Разбойник главный им устроил буйный пир,
А от них был Змей трёхглавый и слуга его — Вампир.
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
Страшно, аж жуть!
Змей-Горыныч взмыл на древо, ну раскачивать его:
— Выводи, Разбойник, девок, пусть покажут кой-чего!
Пусть нам лешие попляшут, попоют,
А не то я, матерь вашу, всех сгною! —
Страшно, аж жуть!
Соловей-Разбойник тоже был не только лыком шит.
Свистнул, гикнул, крикнул: — Рожа, гад, заморский паразит!
Убирайся без бою, уматывай!
И Вампира с собою прихватывай! —
Страшно, аж жуть!
Все взревели, как медведи: — Натерпелись столько лет!
Ведьмы мы али не ведьмы? Патриотки али нет?!
Налил бельма, ишь ты, клещ, отоварился!
А ещё на наших женщин позарился! —
Страшно, аж жуть!
И теперь седые люди помнят прежние дела —
Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела.
Прекратилось навек безобразие,
Ходит в лес человек безбоязненно.
И не страшно — ничуть!
[1966]
* * *
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, — так ведь нет:
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили все дубы на гробы.
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах!
Добрым молодцем он был, ратный подвиг совершил —
Бабку-ведьму подпоил, дом спалил!
Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,
Как налево — так загнёт анекдот,
Но учёный сукин сын — цепь златую снёс в торгсин
И на выручку один — в магазин.
Как-то раз за божий дар получил он гонорар:
В Лукоморье перегар — на гектар.
Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.
Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди!
Это только присказка — Сказка впереди.
Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они моря и царя.
Каждый взял себе надел, кур завёл и там сидел,
Охраняя свой удел не у дел.
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб.
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
А русалка — вот дела! — честь недолго берегла
И однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:
Пусть считается пока сын полка.
