Нисхождение - Патриция Хайсмит

Сын Мелика, упитанный парнишка лет тринадцати, подошел и, опершись своими пухлыми руками о стол, перекинулся с Адамсом несколькими словами по-арабски. Адамс улыбнулся. Затем парень принес им счет. Ингхэм настоял на том, что заплатит сам, поскольку ужин являлся продолжением его новоселья.

Внизу, на пыльной улице, Ингхэм приметил старого араба с седой бородой, отиравшегося возле его машины и которого он видел до этого уже несколько раз. Араб был в тюрбане и классических мешковатых штанах красного цвета, перехваченных чем-то под коленками. Он опирался на палку. Ингхэм догадался, что старик пытался открыть дверцу машины в его, Ингхэма, отсутствие; день за днем, с невозмутимым терпением он дожидался того момента, когда Ингхэм забудет ее запереть. Когда старик заспешил в сторону от большого пикапа марки «Пежо», Ингхэм мельком взглянул на него. Этот араб стал для него такой же неотъемлемой частью здешнего мира, как и желтовато-коричневая крепость или «Кафе де ла Плаж», находившееся неподалеку от ресторана. Ингхэм и Адамс немного прогулялись по центральной улице, но, поскольку начинало темнеть, повернули обратно. Единственным оживленным местом в городе в это вечернее время оставалась широкая песчаная площадка перед «Кафе де ла Плаж», на которой за столиками сидело несколько мужчин со своими чашками кофе или стаканами вина. Падавший из больших окон желтый свет освещал ножки переднего столика и обутые в сандалии ноги под ним.

Ингхэм посмотрел на входную дверь и увидел мужчину, которого грубо выталкивали из кафе. Мужчина едва не упал. Ингхэм и Адамс остановились посмотреть, что будет дальше. Мужчина, кажется, хватил лишнего. Он направился обратно в кафе, но его снова вытолкали в шею. Другой мужчина вышел из кафе, обнял пьяного и что-то ему сказал. Пьяный заупрямился, но потом позволил увести себя в сторону белых домов за крепостью. Ингхэм, заинтригованный происходящим, продолжал смотреть на покачивавшегося из стороны в сторону мужчину. Тот остановился как раз на том месте, где заканчивался падавший из окон кафе свет, и, оглянувшись, с вызовом уставился в сторону входной двери. Теперь на пороге кафе стоял высокий мужчина и тот, что обнимал пьяного; они о чем-то разговаривали, поглядывая в сторону застывшей в двухстах ярдах неугомонной фигуры.

Ингхэм пришел в восторг. Интересно, есть ли у них при себе кинжалы? Вполне вероятно, если это давняя вражда.

— Наверное, поссорились из-за женщины, — сказал Адамс.

— Да.

— Арабы страшно ревнивы, когда дело касается женщин.

— Да, я не сомневаюсь, — кивнул Ингхэм.

Они прошлись еще немного по пляжу, хотя Ингхэму не нравилось, что песок набивался ему в сандалии. В лунном свете маленькие ребятишки собирали пляжный мусор — вторая или третья волна сборщиков мусора после родителей и старших братьев — и складывали свои находки в висевшие на шеях сумки. Ингхэм никогда не видел более чистого пляжа, чем этот. После всех уборщиков не оставалось ничего, даже мелких щепок — они шли на разжигание очага — или раковин, которые продавались туристам.

Напоследок Ингхэм и Адамс выпили кофе в «Кафе де ла Плаж». От арочного прохода в туалет справа от них, помеченного огромными буквами «WC» и нарисованной черной краской на голубой стене стрелкой, несло вонью. Потолок, из-за поддерживавших его перекрытий, украшенных орнаментом с большими желтыми полушариями, которые вызывали ассоциацию с театральными софитами, представлял собой крестообразный свод, если здесь можно было использовать это слово. До Ингхэма неожиданно дошло, что ему не о чем говорить с Адамсом. Адамс, не менее молчаливый, видимо, сам пришел к подобному заключению. Допив остатки своего сладкого кофе, Ингхэм улыбнулся своему спутнику. Забавно, что ему приходится водить дружбу с таким типом, как Адамс, лишь по той причине, что оба они американцы. И тем не менее двадцать минут спустя, прощаясь на территории отеля, они сердечно пожелали друг другу спокойной ночи. Адамс пожелал ему счастливой жизни на новом месте, как если бы он перебрался в бунгало на постоянное жительство или был вновь прибывшим членом экспедиции, обреченным на ближайшие несколько месяцев к совершенно другой, тоскливой жизни. Но у Ингхэма не имелось никаких других обязанностей, кроме тех, которые он сам себе придумал, поэтому он был совершенно свободен и мог отправиться на своей машине куда-нибудь за сотни миль.

Перед тем как лечь, Ингхэм просмотрел домашние и рабочие адреса в своей записной книжке и нашел пару человек, которым он мог бы написать и справиться о Джоне. (Адреса Майлса Галласта у него не оказалось, если только он не оставил его в Нью-Йорке, за что он упрекнул себя.) Этими людьми были Уильям Маклени, издатель нью-йоркской конторы «Парамаунта», и Питер Лэнгленд, свободный фотограф, которого Джон хорошо знал, вспомнил Ингхэм. Вначале он решил отправить телеграмму, но потом подумал, что телеграмма будет выглядеть слишком драматично, поэтому написал Питеру Лэнгленду короткое дружеское послание (они встречались на вечеринке с Джоном, и Ингхэм теперь припомнил его более отчетливо — приземистый блондин в очках), в котором просил подстегнуть Джона послать ему телеграмму в том случае, если он до сих пор не написал ему. Те пять или шесть дней, за которые, как он считал, письмо должно было дойти до Нью-Йорка, давно истекли, но Ингхэм старался успокоить себя. Тут ведь не Париж или Лондон, а Африка. Письму еще надо попасть в Тунис, прежде чем оно будет отправлено самолетом.

Ингхэм отправил письмо Лэнгленду на следующее утро.

Глава 4

Прошло несколько дней. Ингхэм работал.

Утром, где-то между 9.15 и 9.30, Мокта принес Ингхэму его европейский завтрак. Входя в комнату, Мокта всегда задавал какой-нибудь вопрос: «Холодильник работает хорошо?» или «Хассим принес вам достаточное количество полотенец?». Мокта задавал эти вопросы с совершенно обезоруживающей улыбкой. Его можно было считать скорее светловолосым, чем брюнетом, глаза у него были серо-голубые, с длинными ресницами. Ингхэм решил, что, видимо, Мокта пользовался большим успехом, как у женщин, так и у мужчин, и, хотя парню не больше семнадцати, вероятно, он имел опыт по части общения с обоими полами. В любом случае, с такой привлекательной внешностью и учтивыми манерами, парень не собирался таскать подносы и стопки полотенец по пляжу до конца своих дней.

— Мой друг, я прошу тебя лишь об одном, — обратился к нему Ингхэм. — Если ты увидишь для меня письмо, немедленно неси его сюда.

Мокта засмеялся:

— Bien sûr, m'sieur! Je regarde tout le temps — tout le temps pour vous![7]

Ингхэм небрежно помахал ему рукой и налил себе немного кофе, который на этот раз оказался довольно крепким, по не слишком горячим. Иногда бывало наоборот. Он натянул на себя пижамную куртку, так как спал в одних лишь штанах. Ночи здесь были слишком теплыми. Он представил себе стойку в офисе администрации по обслуживанию бунгало. Есть ли у него шанс дождаться сегодня письма с утренней почтой? В главной дирекции отеля ему сообщили, что почта доставляется в контору бунгало дважды в день немедленно по прибытии, однако это было явно не так, поскольку он видел, как люди ходили в главный корпус справиться о корреспонденции, которая не всегда оказывалась рассортированной. Как можно рассчитывать, что арабские парни или раздражительная, истеричная немка-директриса станут заботиться о чьих-то там письмах? У стойки никогда никого не оказывалось. Угол конторы администрации бунгало заполняли стопки полотенец, однако, когда Ингхэм попросил у слуги свежее, после того как пользовался своим целую неделю, парень заявил ему, что не стал менять полотенце, поскольку оно показалось ему достаточно чистым. У стены громоздилась таинственная серо-металлическая картотека. Абсурдность обстановки приводила Ингхэма в отчаяние, сродни отчаянию героя Кафки[8]. Ему казалось, что он никогда, никогда не получит здесь сколь-нибудь важного письма. Он выходил из себя, когда дверь по непонятной причине оказывалась запертой, а поблизости нельзя было отыскать никого, кто мог бы ее отпереть, ни одного служащего с ключами. Это обстоятельство вынуждало Ингхэма топать по песку в главный корпус отеля со слабой надеждой, что почта уже прибыла, но ее еще не успели доставить в офис администрации бунгало.

Ингхэм работал, когда где-то около одиннадцати вошел Мокта с письмом. Он едва не выхватил его, от нетерпения машинально роясь в кармане в поисках монеты для Мокты.

— Боже мой! — воскликнул Ингхэм. Конверт был отправлен деловой международной авиапочтой, и на нем стоял штамп Нью-Йорка.

— Удача! — улыбнулся Мокта. — Merci, m'sieur! — И, поклонившись, вышел из комнаты.

Странно, но письмо оказалось от Питера Лэнгленда.

Видимо, их письма пересеклись.

«19 июня 19…