Небо смотрит на смерть - Эндрю Гарв

— Гм… А когда вы выходили из дома? Вы говорили, что сразу отправились в закусочную на Данкэннон-стрит. Как долго вы там пробыли?

— Примерно полчаса.

— Как вы думаете, вас там сможет кто-нибудь узнать?

— Возможно, бармен. Он знает меня.

— Но он, конечно, не имеет представления, где вы были до этого?

— Нет, конечно.

— Когда вы подъехали к «Овалу», вы припарковали машину на стоянке?

— Нет, там не было мест. Я объехал вокруг в поисках тихого переулка и припарковал машину рядом с другими за поворотом.

— Не припомните ли вы название этого переулка?

— Нет, но я смог бы найти его.

— Вы случайно не запомнили, какие машины стояли рядом с вашей? Модель, цвет… Нас интересуют любые подробности.

Чарльз потер лоб ладонью.

— Нет… боюсь, что нет. Я был в таком состоянии, что ничего не запомнил. Вот в чем беда.

— В какой части стадиона вы стояли? На боковых трибунах?

— Нет. Там не было места — народу полно. Я пошел вместе с толпой и еле-еле нашел, где встать.

Никсон прервал их беседу:

— Вы покупали карточку участников соревнований?

— Да.

— Вы сохранили ее? Чарльз нахмурился.

— Нет, не думаю. Кажется, я скомкал ее и выбросил, когда уходил со стадиона.

Ручка продолжала скользить по бумаге, сержант Никсон внимательно изучал свои ногти.

— Вы разговаривали с кем-нибудь после полудня? — снова начал спрашивать Бэйтс. — С кем-нибудь, кто мог бы вас вспомнить?

— Нет, инспектор. Мне вообще не хотелось ни с кем разговаривать, — Чарльз уже начинал немного нервничать.

— Вы понимаете, как это важно — установить факт вашего действительного присутствия на матче?

— Конечно. Но мне ничего не приходит в голову.

— Тогда попытайтесь рассказать об игре. Чарльз задумался.

— Я попытаюсь, но я не очень разбираюсь в крикете. Я пошел просто для того, чтобы убить время.

Бэйтс немедленно подхватил эту фразу.

— Убить… время?

— Да, инспектор, у меня вечером было свидание, а до этого мне нечем было заняться, вот я и подумал, что игра отвлечет меня.

— Ну что ж, давайте мы это проверим. Расскажите нам все, что вы помните.

— Так, сначала играла Индия… Да, именно так.

— Кто был бэтсменом, когда вы приехали?

— Э-э-э, Хейзар. Я не уверен, как звали второго. Эти индийские имена так плохо запоминаются. Кажется, оно начиналось на «Мэн…».

— Мэнжрекар? — предложил Никсон.

— Возможно, — неуверенно согласился Чарльз.

— Или Мэнтри? — Сержант, по всей вероятности, был большим поклонником этой игры.

— Я точно не помню.

— У вас же была карточка с фамилиями участников, — напомнил Никсон.

— Я знаю, но я… я просто смотрел игру. Так, для общего впечатления. Мне нравится смотреть удары, а не на игроков.

— А как насчет боулеров?

— А-а, это были Бедсер и… Трумэн. Во всяком случае вначале.

— Очень хорошо. Теперь не опишете ли вы саму игру? Все, что вспомните. Какие-нибудь любопытные инциденты, случаи с игроками… Может, калитка упала… Замену боулера и так далее.

Минут пятнадцать Чарльз мучительно вспоминал, пока Бэйтс продолжал задавать ему наводящие вопросы. Это был жесткий допрос, и он прекрасно понимал, что показал себя не с самой лучшей стороны. Несколько раз Никсон громко фыркал, затем нервно вытащил из кармана газету и уткнулся в нее.

— Наверное, это все, — сказал Чарльз наконец.

— Боюсь, что этого мало, но больше я ничего не в состоянии припомнить. Дело в том, что я никак не мог сосредоточиться на игре. Я думал совсем о другом.

— Вы все еще настаиваете, что были на стадионе? — мрачно спросил Бэйтс.

— Да, я там был.

— И вы все еще утверждаете, что не появлялись на Клэндон Мьюз после полудня.

— Я и близко там не был. После «Овала» я сразу же отправился домой и оставался там до самого вечера.

В этот момент в дверь постучали — инспектору звонили по телефону. Стенографист закрыл свой блокнот и откинулся на стуле. Никсон избегал взгляда Чарльза и смотрел в окно. Интересно, подумал Чарльз, звонила ли уже Кэтрин и что она поняла из записки, оставленной у портье. Полиция, кажется, закончила с вопросами, но, возможно, понадобиться где-нибудь расписаться, да и чтобы отпечатать всю эту ерунду, потребуется немало времени…

Бэйтс вернулся в комнату.

— Ну что ж, мистер Хилари, — бодро сказал он, — у нас тут небольшие новости; можно сказать, нам весьма повезло. Мы нашли женщину, которая видела, как какой-то мужчина выходил из квартиры вашей жены на Клэндон Мьюз вчера примерно в половине четвертого. Она утверждает, что смогла бы опознать его.

— Слава Богу! — воскликнул Чарльз. — Я же говорил вам, что не имею никакого отношения к этому делу, инспектор! Теперь вы убедитесь, что я говорил правду.

— Я тоже надеюсь на это, сэр, — тон инспектора стал значительно мягче. — Возможно, вы согласитесь принять участие в процедуре опознания прямо сейчас, тогда мне больше вас не придется беспокоить, — и он объяснил, в чем заключалась сама процедура.

— Хорошо! — с готовностью воскликнул Чарльз. — Давайте поскорее покончим с этим.

Во дворе полицейского участка на Гейт-стрит уже ждала группа мужчин. К ним присоединился Чарльз и еще несколько человек, которых отловили прямо на улице. Большинство из них были возраста Чарльза и внешне на него похожи. Все двенадцать без головного убора.

Через несколько минут во дворе появился инспектор Бэйтс и выстроил всех в одну линию вдоль забора. Затем привели и женщину. Она была среднего роста, скромно одета, на вид лет сорока. Лицо довольно приятное и серьезное. Она быстро прошла вдоль ряда мужчин, коротко взглядывая в лицо каждому. Остановилась напротив Чарльза.

— Вот этот человек, — сказала она после весьма непродолжительного раздумья.

Чарльз с ужасом уставился на нее.

— Послушайте, я вас ни разу в жизни не видел…

— Зато я вас видела, — сказала она.

Наступила мертвая тишина. Одиннадцать человек с любопытством смотрели на Чарльза. Затем сержант Никсон увел женщину, остальные разошлись.

Чарльз почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку выше локтя.

— Вам лучше вернуться в участок, — заявил ему Бэйтс.

Глава 4

— Чарльз Эдвард Хилари, вам предъявлено обвинение в том, что третьего июня сего года вы убили вашу жену Луизу Мэри Хилари. Чарльз Эдвард Хилари, признаете вы себя виновным?

— Нет.

Со своей скамьи в Олд-Бейли, где находится Центральный уголовный суд в Лондоне, Чарльз ответил улыбкой на жалкую улыбку Кэтрин. Теперь по крайней мере окончится ожидание. Уже скоро…

Со времени его ареста прошло семь долгих недель — семь недель, вместивших целую жизнь, полную тревог и волнений. Вначале самым главным его чувством было ощущение невероятности того, что его заключили в тюрьму по обвинению в убийстве, что все то, о чем он раньше знал только по книгам, случилось именно с ним. Произошла, он был в этом абсолютно уверен, глупейшая, чудовищная ошибка! Пройдет время, и полиция, безусловно, выйдет на след настоящего убийцы, а его выпустят на свободу. Затем, когда после бесед с адвокатом он понял всю серьезность своего положения, им овладели более тяжелые переживания. Ярость по поводу чудовищности всего происшедшего, разъедающая душу обида на несправедливость судьбы, сыгравшей злую шутку над ним и Кэтрин в момент наивысшего счастья. Боль при мысли о Кэтрин и о том, что ей предстоит пережить. Пронзительное одиночество в долгие, бесконечные бессонные ночи. Отчаянные и позорные приступы жалости к самому себе, сменявшиеся обжигающим душу страхом, когда он давал волю воображению. Надежда терзая его, приходила на смену отчаянью.

Теперь, когда он слушал список присяжных, им вновь овладело ощущение невероятности всего совершавшегося. Сама мысль о том, что вся эта процедура была затеяна лишь для того, чтобы определить и взвесить степень его вины, его — Чарльза Хилари, который знал о смерти Луизы не больше, чем судебный пристав, казалась фантастикой! Еще более невероятным казалось то, что через несколько часов или дней эти незнакомые ему люди, которые сейчас принимали присягу, смогут торжественно объявить, что именно он убил свою жену — он, столь же неповинный в этом, как и сам судья… Произнести чудовищный приговор и послать его к месту казни!

Невероятно, но факт — вот он, сидит здесь на скамье подсудимых, главный герой и виновник самого скандального судебного процесса из многих на счету Олд-Бейли. Он может чувствовать себя непричастным ко всем судебным приготовлениям, они кажутся ему нереальными, зато вполне реальными были и полицейский, стоявший на страже у него за спиной, и волнение галерки, и репортеры, уже заносившие в книжечки любопытные подробности его внешнего вида и поведения. Но реальнее всего была веревка!

Он облизнул губы и нервно осмотрел зал суда. Публика, набившая зал до отказа, была, должно быть, лишь частью толпы, стремившейся пробраться сюда. Вне всякого сомнения, они ждали с пяти утра из-за Кэтрин; это из-за нее газеты готовили дополнительные тиражи, а процесс был у всех на устах в каждом отдаленном уголке Англии. Она к тому времени стала почти членом семьи для нескольких сотен тысяч телезрителей. Нет ничего удивительного, что процесс вызвал такой интерес, но было противно думать о том, что они обсуждали между собой. Во всяком случае, если они ждут пикантных, интимных подробностей из жизни своего поверженного кумира, их ожидает жестокое разочарование. Это было, пожалуй, единственным преимуществом того обстоятельства, что он выбрал ограниченную защиту: обвинение не выйдет за рамки приличий. По словам Мёргатройда, процесс не вызовет особых сенсаций и треволнений. Он закончится быстро, хотя надежд на оправдание мало, резюмировал он четко и определенно.