Сердце ночи - Михаил Лопатто

<1916>

«Закрыты радостные двери…»

Закрыты радостные двери,Твой друг уснул и скован сном.По синим сеточкам артерийГорячим рвется кровь ключом.

Приложишь руку — сердце бьется,Утолено, возрождено.Оно живет, оно проснется,И будет солнечно оно!

Все так легко и неизбежно,Играть, печалиться, сиять.Нет, никогда еще так нежноТвоих волос не пахла прядь.

<1916>

Третий

Я не нарушу словом четкимТобой непризнанную связь,И ты, насмешливо косясь,Вновь назовешь простым и кротким.Я верю тени и примете,Полету птиц и снам твоим.Бывает, мы легко молчим,И вот проходит кто-то третий.Он тихий, еле уловимый;Еще неясно воплощен,Недоумело смотрит онИ крадется, робея, мимо, —И тайно я преображен:Не пестрых будней наслажденьем,Не буйным золотом вина,Но просветленным отреченьемМоя душа обновлена.

<1917>

Андрогин

М. Кузмину

Тема

Мгновенный блеск, игра, изменаЛегки, как райские ворота.И зори и морская пена —Земное все — лишь вздох Эрота.

Глосса

Женоподобный, томный демонОтдал моим лобзаньям пальцы,А сам недостижим и нем он,Чужой под черной полумаской.Курильщики, чтецы, скитальцы!Не сини ли, как реки, вены?Не жарче ль солнца жалит ласка,И радостно дрожат колена?Все в сфере призрачной и вязкойМгновенный блеск, игра, измена.

Зарей ли встану, мир чудесен,И облак розов, как обительСнов паутинных, легких песен,И матов пурпур винограда.Ты праздный дремлешь, Соблазнитель,У пестрых радуг водомета.В руках потухшая лампада,Румяна, жемчуг, позолота,И лепет капель и отрадаЛегки, как райские ворота.

Прольется ль дождь отвесной сеткой,Врываясь в окна влажной пылью,Ты с комнатой сроднясь как с клеткой,Поешь певуньей беспечальной.Тогда пытливому бессильюСмутить ли сердце страхом тлена?Все стало ясностью кристальнойВ тебе, лукавая сирена!И рощи горький дух миндальный,И зори, и морская пена.

Но мне пленительней со зноемХолмы предчувствий, свежесть ложа,Когда ты вдруг слетаешь роемКоротких кудрей к изголовью,Меня лаская и тревожа.Благословенны капли потаНа теле, жаркой полном кровью!Блаженней солнца, гуще сотаТы, сердце, пьяное любовью:Земное все — лишь вздох Эрота.

<1916>

ТАЙНЫЙ ГОСТЬ

1. «В тот год, без Вас, я жил на чердаке…»

В тот год, без Вас, я жил на чердаке,Писал канцоны, хаживал к обеднеИ растравлял мучительные бредни,Чтоб жить отшельником в глухой тоске.Безвольный, зябкий, уходил в диван —Продавленный, он все же был чудесен,И возбуждала на обоях тусклых плесеньПолувидений зыбкий караван.И белой ночью хриплые куранты«Коль славен» повторяли каждый раз,А я писал без свечки все о Вас,Иль раскрывал потрепанного Данте,И сладок был мне облик жизни новой,Иль шел к Неве, пустынной и гранитной,Когда дворцы, свою утратив тень,Серели массою лепной и слитнойНад ширью вод, бесцветной и суровой.Я знал тебя, ревнивая мигрень,Ты спутница холодных лихорадок,Но полным был мой самый трудный день,И мир благословен и трижды сладок.

Порой, скитаясь, я читал афиши.Карсавина, балы и чтений ряд, —Солдаты шли с оркестром на парад,И мчались рысаки быстрей и лишеАвтомобилей черных. Вот летитИ сыплет комья льда из-под копыт;Прелестница склоняет профиль свой,И сладок ей и теплый снег, и слякоть,И воздух талый, влажный и такой,Что хочешь и смеяться и заплакать.

Я радовался пышности витрин,И женщинам, и теплым ливня струям.Я верил пьяным, острым поцелуям,Которые волшебно пел Кузмин,Но все вставало смутным и далеким.И боль и нежность — было все иным.Я с демоном сдружился грустноокимИ вел беседы сладостные с ним.Добро и зло и время и пространство,Софокл и Эпикур и ты, Сократ,В чьем жале — гибельней цикуты яд,Эллады прелесть, галльское жеманство,Все наших было темою бесед.Уж ложечкой звенел, спеша, сосед,Пил громко чай и уходил на службу,А мы рассматривали по Платону дружбу,Опустошая общий наш кисет.В дыму табачном смутно Гость мой плавал,Горящий взор и нежных щек овалПорой смущенье жуткое внушал,И я готов был вскрикнуть: кто ты, дьявол?Но с грустью он, кивнув мне, исчезал.Я шел к обедне, плакал в тихом блескеУгодных Лику тоненьких свечей, —Но тот же скорбный взор встречал на фреске,Не Иоаннов, нет, но знал я, чей, —И наступало вдруг успокоенье.

Я шел по Летнему, покинув храм,Когда возникло вдруг во мне решенье —И сел на пароход на Валаам.Взволнованно машины сердце билось,Паломники в дырявых армяках,Две дамы в трауре, судья, монах,Трясин береговых и мхов унылостьИ ветер свежий с Ладожского дул,И густо плыли облака крутые.Под говор я на палубе заснулО паспорте, о пашне, о России.Все обреченным стало; тускло тениРождали запах розы. Трудный вздохТоской меня наполнил, и заглохПоследний отблеск трепетных томлений.Я знал, со мною милый кто-то рядом,Но тяжких век не в силах был поднятьИ встретиться с его горящим взглядом.И вот вся теплая его кровать,Слеза застлала взор, по телу дрожь…В последний раз коротким поцелуемМы обменялись. Он подал мне нож,Но я мучительно и сладостно волнуем,Нож выронил — и вновь лобзанья, слезы.Под дальний зов мечтательной свирелиВсходили мы по темным ступеням, —Проходы, повороты, тесный храм,Дыханьем полный ладана и розы.Сияли свечи, ризы шелестели,И радостно склонили мы колена.

Но дико заревела вдруг сирена,Очнулся я на палубе. РацеюЕще не кончил бритый адвокатО том, что водка для народа яд,Назвав Россию как бы вскользь своею,И чисел тут привел почтенный ряд.

2. «Последние подняли судно волны…»

Последние подняли судно волны,Машина стала, чинно мы сошли.Серели ветхие строения вдалиНад чащей мелкорослой и безмолвной.Все были молчаливы и покорны,Был вверен чуждой воле каждый час.Со звоном, я поднялся без усилья.Послушники толпой проходят черной,Везде кресты, скуфейки, грубых рясПодолы развеваются как крылья.Окурен ладаном иконостас,И сладко так стоять с надеждой робкойВ оцепененье, в чутком забытьи.А вышел я — березы, воробьи,Столы простые с нищею похлебкой.Прибрежные отлогие холмыЯ посетил под лепеты прибоя.И в легкой лодке он причалил стоя.Сошлись так просто и спокойно мы.Он был меня нежнее и моложе.Как часто, позже, — он, бывало, спит,Кровавый сжав в руке александрит, —К нему склонялся тайно я на ложе.Такому лику чужды страх и стыд!Такие кудри и румяный ротИ щек овал бывают у кокоток!Но карий взор и прям и дивно кроток,И сладостно меня к нему влечет.Какие дни настали и недели!Он пел, а я садился за рояль,И, как наполненный вином хрусталь,Весельем песни чувственным звенели.Мы посещали вместе рестораны,Где вся богема до утра толклась,Где знали все его, и полупьяныйОн часто мне рассказывал про Вас.Вы кажетесь мне старой в двадцать два,Хотя пленительно и гибко тело,От Вас незримо прелесть отлетела,В объятьях Вы вздыхаете едва, —И необычным я горю огнем.Он выпил Вашу легкость, Вашу радость,Но тайная мне в Вас открылась сладость,Слова, движенья — все твердит о нем!Мы миновали остров Голодай,На веслах я, он с песней на руле.Прозрачный с небом слился моря край,Без рябины, в немом и мертвом штиле.Все спало на военном корабле;Неслись на Стрелку лишь автомобили,И вкрадчив был ночной бестенный май.Он смолк, и я в безбрежности эфира,Спиной к нему, высматривал Кронштадт.Уж к северу продвинулся закат,И стало вдруг невесело и сыро.Я вспомнил годы книг и отреченья, —Так редко посещал теперь я храм.Поднялась глухо скорбь к моим устам,Запретные узнавшим наслажденья.Вдруг слабый плеск, и словно оборвалосьВо мне родное что-то: он исчез!На финском берегу купался лес,В воде эфирной таял неба край.«Прощай» я крикнул. Тихо отозвалосьМне эхом жалостным: прощай, прощай!

КОСМЕТИКА КОСМОСА