У порога - Юрий Витальевич Яньшин

переступить порог, а когда поняли, что компромисса в этом вопросе не предвидится, то оба и одновременно решили протиснуться в узкие гостиничные двери, где чуть было и не застряли под веселым и слегка недоумевающим взором правителя Всея Руси. Афанасьев решил им подыграть в этой импровизированной мизансцене:

— Ба! Игорь свет Николаевич, да вас ли видят мои подслеповатые очи?! Откуда такая робость с вхождением во властные покои?! Николи за вами такое не наблюдалось, милостивый государь!

Он встал навстречу дорогим гостям и по-дружески сжал обоих в объятия. Николаева пискнула и залилась дробным смешком от такого неожиданного обхождения, вспоминая, когда это мужчины проделывали с ней такое в последний раз. Обнимать Вострецова — было куда более сложным занятием, ведь тот едва не полголовы был выше диктатора.

— Проходите, проходите, дорогие мои! Присаживайтесь кому куда любо, а я пока отдам некие распоряжения. Борисыч! — зычным голосом позвал он полковника.

Не успели затихнуть раскаты его трубного голоса, как Михайлов уже стоял на пороге.

— Борисыч, распорядись, чтоб накрывали на стол. Кстати, ты нашел то, о чем я тебя просил?

— Попотеть пришлось, конечно, — притворно вздохнул тот, — но где наша не пропадала? Нашел, конечно.

— Вот и славненько! Что бы я без тебя делал?!

Когда дверь за Михайловым закрылась, Афанасьев, наконец-то, смог, как следует разглядеть вошедших попристальнее, отстранив от себя. Тут было на что посмотреть. Перед Афанасьевым предстала уже не согбенная старуха, взыскующая милости при королевском дворе за свои былые заслуги. Сияющая, как рюмочка, Николаева, одетая в темно-вишневый английский костюм, с немного легкомысленной шляпкой, одетой чуть набекрень, вполне себе могла сойти за пожилую баронессу — частую посетительницу светских салонов. Она даже выглядела сейчас, как-то по-иному. Кожа на лице уже не была такой темной и сморщенной, навроде печеного яблока. Резкие и глубокие морщины уже не так бросались в глаза. Крючковатый нос, делавший её похожей на персонаж детских сказок, тоже вполне себе соответствовал общепринятым представлениям о пожилой леди, слегка задержавшейся в зрелости. Свои, почти бескровные от старости губы, она кокетливо уснастила не слишком яркой, чтобы не прослыть вульгарной, помадой. Под стать ей был и маститый академик. Ради встречи с Главой государства он вырядился в пух и прах, хотя ранее никогда не придавал большого значения своему внешнему виду. В сером костюме с отглаженными до бритвенной остроты стрелками, с благообразно зачесанными редковатыми волосами (так-то обычно ходил всегда растрепанным) он походил, как минимум, на члена палаты лордов. Однако сильнее всего бросались в глаза две золотых звездочки на груди. Одна — Золотая Звезда Героя России, а другая — Героя Труда. Обе награды он получил две недели тому назад из рук самого Афанасьева в торжественной обстановке Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца. Учитывая особенный характер заслуг академика в определенных сферах, награды были присвоены в атмосфере строжайшей секретности. Но те, кому положено знать, были в курсе того, что Героя Труда он получил за разработку протонного ускорителя, который показал свою невиданную мощь в деле отражения атаки диверсантов. А Золотой Звездой Героя России был отмечен за проявленное мужество и героизм в том же бою, когда он с автоматом в руках бился с супостатами. Справедливости ради следует отметить, что подобным же образом был отмечен и его друг и соратник — Алексей Боголюбов. Они оба были единственными в России, кто удостоился этих двух наград. И Вострецов, всегда ехидный и немного циничный к любой власти, учитывая свой жизненный опыт, очень трепетно относился к этим двум наградам. Вообще, он очень изменился с того момента, когда на его руках умирал истекая кровью его ангел-хранитель — генерал Иванов. Словно бы частичка сознания покойного вселилась в пожилого ученого и у того сразу что-то перемкнуло в мозгу, заставив взглянуть на окружающий мир в ином ракурсе. Теперь это был уже не ярый пацифист, думающий только о науке в ее чистом виде и не задумывающийся о её прикладном значении. Нет, он, конечно же, не отказался рассматривать свое детище в качестве подспорья в народном хозяйстве — геология, климатология, мониторинг окружающей среды и т. д. и т. п. Но теперь во главу угла он ставил его возможности в деле обеспечения обороноспособности страны. Теперь больше всего на свете он желал, чтобы ни одна гнида не смела, покушаться на мир и спокойствие границ его Родины. Желал он этого всеми фибрами души и до побелевших костяшек на пальцах старческих рук. Стороннему наблюдателю, который не в курсе последних событий, такая резкая перемена в сознании умудренного жизненным опытом старца, могла бы показаться излишне пафосной и ненатуральной. Но действительность порой бывает настолько многогранной и непредсказуемой, что больше походит на сказку, нежели на правду. Вот так в одно мгновенье ложится себе человек спать пацифистом-алармистом, а на утро просыпается сущим ястребом — апологетом мировой мясорубки до победного конца.

Не успели гости рассесться, как дверь вновь распахнулась и на пороге возникла тележка, вся уставленная разнообразными кушаньями. Михайлов и местная официантка ловко — в четыре руки занялись сервировкой стола. Как радушный хозяин Афанасьев сделал приглашающий жест гостям:

— Я понимаю, что время уже позднее, но прошу вас не отказать и разделить со мной трапезу. Отведайте гости, что Бог послал.

Бог расщедрился и послал суп из раковых шеек, разварную осетрину в молоке, «зимний» салат и обилие разнообразных фруктов и это не считая прочих сладких десертов, начиная от мороженого в серебряной ванночке и заканчивая шоколадом всевозможных расцветок. Скромное пиршество украшали две бутылки «Фанагории», одна из которой уже была с вынутой пробкой. Гости, водя носами от чарующих запахов, не чинясь, сели к небольшому круглому столу, расположившемуся в центре комнаты. Афанасьеву не впервой было исполнять роль тамады на мероприятиях подобного рода, поэтому он сразу и принялся за привычное дело:

— Разрешите, любезная Валентина Игнатьевна, мне за вами поухаживать, — обратился он к пожилой даме и, не дождавшись благосклонного кивка головы, ловким движением руки подхватил «Фанагория Шардоне» и налил в стоящий возле Николаевой бокал, затем плеснул себе и передал бутылку Вострецову. — А ты уж, Игорь Николаевич, сам себе налей, а то мне до тебя далеко тянуться.

Вострецов деловито осмотрев этикетку на бутылке, только крякнул одобрительно. Налив себе едва не до краев, произнес:

— За что пьем?

— За победу, — ответил, почти не задумываясь, Афанасьев.

— За нашу победу, — подправила его «крылатой» фразой Николаева, улыбаясь впалым ртом.

— Ура! Ура! — тут же подхватили все дружно, поднимая бокалы и чокаясь.

Пока вкушали первое и второе, то старались не вести разговоры на производственные темы, хотя