Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не потерплю! Это мятеж! Это нарушение прерогатив власти! Это против конституции, наконец! А как же мои смертные приговоры?! Ведь эдак меня никто в грош ставить не будет! Узнать, в чем дело! Почему никто не умирает! Как смеют! Позвать мне сюда министра внутренних дел!
Министра позвали. Министр пришел и король сказал ему:
— Слушай, у нас есть сейчас в тюрьме убийцы?
— Никак нет, — отвечал самодовольно министр. — За весь год, Ваше величество, благодаря усердию моему и хорошо поставленной полиции, не было во всей стране ни одного убийства. Правда, покушения были, но все неудачные, о чем я особенно счастлив доложить Вашему Величеству.
— Ты глуп, — разгневался король. — Сейчас же подавай в отставку! Ты не умеешь заботиться о королевском престиже! Король конституционной страны, а у нас, слава Богу, конституция, должен быть милостив. А кого же я буду миловать, если не убийц?
— Так точно, Ваше величество, — заявил министр и, обещав исправиться согласно конституции, попросил у короля отсрочки на сорок восемь часов. — «За это время я исправлюсь, — обещался он.
— Посмотрим, — сказал король. — Ступай и впредь будь умнее!
Министр ушел и сейчас же потребовал к себе начальника полиции.
— Ах ты такой–сякой, — набросился он на него. — У тебя в стране беспорядок! Ни одного убийства нет! Пошел сейчас же, и чтоб у меня завтра же утром был убийца по крайней мере пяти душ!
Начальник полиции не удивился (удивляться не входит в обязанности начальника полиции). Он повернулся на каблуках и отправился сам к лучшему своему провокатору.
— Завтра в восемь часов утра должна быть зверски вырезана целая семья в центре города. Убийца должен быть пойман с поличным и приговорен к смертной казни. Необходимо доказать, что мы нужны, а то в этом сомневается король.
Провокатор почесал затылок и спросил: «А убийца будет помилован?» и, узнав, что король должен быть всемилостивым, сказал:
— Не извольте беспокоиться, все будет исполнено!
— «Я сам возьмусь за это дело» — подумал он, выходя от начальника полиции. — «И невинность соблюду и капитал приобрету. Кстати, у меня есть на примете один богач».
А между тем, Смерть сидела в клетке и никто об этом доподлинно еще не знал.
Ночью провокатор отправился на работу. Он взял длинный, острый нож, тяжелый топор и умело пробрался в дом богача.
Богач мирно спал на своей золотой кровати, а под кроватью стоял его несгораемый сундук, наполненный до краев алмазами и червонцами.
Провокатор долго смотрел в лицо богачу, предвкушая, как он сейчас ударит его топором по голове и вонзит нож в сердце, потом потихоньку выдвинул сундук и примерился открыть его.
— «Может быть, и так удастся ограбить его, — не убивая», — подумал он, верный своей психологии человека, соприкасавшегося с уголовными законами, но, вспомнив при
каз начальства, перекрестился и наотмашь хватил богача топором по голове. Тут–то и случилось чудо. Богач даже не проснулся (крепкие головы у этих капиталистов), а только отмахнулся во сне и пробормотал:
— Завтра же выгоню камердинера, — опять он полную спальню мух напустил!
Провокатор ошалел сначала, потом схватил нож и тщательно вонзил его в самое сердце богачу. — «Теперь уж не вывернешься!», — подумал он.
Но богач, слегка почесавшись, как будто от укуса блохи, повернулся на другой бок и захрапел еще сильней.
На провокатора нашло бешенство. Как безумный колол и рубил он богача. Удары ножа и топора сыпались градом, провокатор весь вспотел — и хоть бы капелька крови показалась на теле богача. Богач спал, спал… как убитый.
* * *Между тем, Весельчак, избавившись от смерти, кутил и веселился напропалую.
Каждый день он был пьян, каждый день любил женщин и добросовестно проматывал свое состояние, причем, раз познакомившись со Смертью, настолько увлекся жизнью, что спешил жить захлебываясь, точно вот–вот нагрянет Смерть и оборвет цепь его удовольствий.
Он впопыхах даже забыл о том, что Смерть сидит у него в клетке, что коса ее ржавеет на чердаке и что, собственно говоря, торопиться некуда.
Этими милыми делами занимался он так усердно, что в один год спустил не только все свое имение, но даже ухитрился заложить у ростовщиков два наследства, которые предстояло ему получить от двоюродных тетушек, причем явно вводил ростовщиков в невыгодную сделку, так как какое же наследство, раз вообще нет больше Смерти?!
Но пришел такой день, когда Весельчак проснулся и стал думать, как же быть дальше! Все проиграно, все пропито, все промотано, — надежд никаких… И выдумал он ездить из города в город и показывать Смерть в клетке.
* * *А старый король был прав. Революция близилась. Народ был взволнован странным отсутствием Смерти. Он еще не догадывался, в чем дело, но сильно недоумевал.
Попы стали жаловаться, что плохие дела, совсем по миру пошли содержатели бюро похоронных процессий и доктора, разорились могильщики и хроникеры, жившие некрологами.
И вот однажды в одной из газет была напечатана сенсационпая новость: «Смерти больше нет! Никто больше не умрет! Человек стал вечен!»
По личному повелению короля газету, вопреки конституции, закрыли, а редактора отправили на рудники за бесполезностью смертной казни. Но дело было сделано.
Номер газеты продавался нарасхват за бешеные деньги, переходил из рук в руки и действовал, как искра на пороховой погреб. Начались сходки, митинги, демонстрации.
Полиция била нагайками и палками, а народа смеялся, не испытывая боли.
В полицейских летели булыжники, но как упругие мячики отскакивали ото лбов, не оставляя ни малейших царапин.
Лошади плясали по телам упавших, а те смеялись им в брюхо и только кричали:
— Ой, как щекотно!
Тут всем стало ясно, что Смерти нет, во вместе с тем до очевидности ясно стало и то, что Смерть должна быть, что
ее надо выдумать, если ее нет, потому что без Смерти уж очень увеличилось число безработных и т. д, и т. д.
Народ решил, что это новые шутки империалистов и решил потребовать Смерти у короля.
— Он, он виной всему! — кричали подстрекатели и вожаки. — Долой его! Смерть ему! — хотя уже знали, что Смерти нет.
* * *Однажды днем на площади перед королевским дворцом была устроена особо грандиозная демонстрация.
В полном порядке шли густые массы народа по восемь человек в ряд с черными знаменами, соединившись по цехам и профессиям.
Впереди шли могильщики. Они несли гробы и кричали:
— Вот наши гробы! Они пусты так же, как и наши желудки. Нам нечего есть. Дайте нам право на жизнь — дайте нам Смерть!
За ними шли доктора и аптекари с черным знаменем, на котором была изображена мертвая голова с костями. Они несли свои инструменты и лекарства и кричали:
— Вот наши инструменты! Вот наши лекарства! Они раньше были всемогущи, они несли с собою Жизнь и Смерть, теперь они бессильны, как бессильны и мы, умирающие с голоду! — Дайте нам Смерть!
Еще дальше шла процессия профессионального союза самоубийц:
— Мы не можем так больше жить! — кричали они. — Это наглая эксплуатация! Мы работаем 24 часа в сутки, стараясь умереть! От яда переходим мы к ножу, от ножа к револьверу, от револьвера к веревке. Отчаявшись повеситься, мы спешим утопиться. Мы бросаемся с шестых этажей, мы стряхнули своими телами вековую пыль пропастей, стараясь убиться насмерть, — но мы не можем! 24 часа в сутки работаем мы, а платы не видим. Дайте нам Смерть!
Потом шли другие цеха и союзы и у всех на знаменах была надпись: «Хлеба и Смерти!»
Буржуазия тоже приняла участие в демонстрации, только она сделала это не лично, а через газеты.
Во всех газетах были в траурных рамках напечатаны громадные столбцы объявлений, занимающие собой бесконечное количество страниц.
«Фирма такая–то с прискорбием извещает, что неизвестно куда скрылась Смерть!»
«Общество купцов такого–то города сим объявляет, что сбежала Смерть. Доставившему будет выдана награда».
«Сословие адвокатов, стоявшее всегда впереди требований народа, сим извещает, что оно глубоко протестует против насилия правительства, выразившегося в отобрании права на Смерть».
Только общества страхования жизни оказались не с демонстрантами — почему, понятно каждому.
Так делалась революция.
И король все это видел и понял, что надо что–нибудь предпринимать для спасения трона и династии.
Он издал манифест, в котором, соглашаясь, с присущей ему монаршей милостью, на все условия и требования, предъявленные ему возлюбленным народом, вводил институт смертной казни всех видов и сортов, от простого повешения до четвертования, колесования и пр., и пр.
