Тайные учения Тибета (сборник) - Александра Давид-Неэль

Незадачливый мальчуган, одурев от града следующих одно за другим наставлений, мог, таким образом, получив с дюжину пощечин, оказаться на другом конце шеренги.

Очень часто несколько стоящих в ряд учеников не могли ответить урок. Тогда самый успевающий в группе один раздавал все затрещины. Если же все школьники оказывались одинаково невежественными, Давасандуп производил всеобщую экзекуцию собственноручно.

Некоторые мальчики не решались больно ударить друг друга и только делали вид, что бьют сильно. Плохо им приходилось — Давасандуп всегда был начеку. «Ах, мой славный мальчик, — говорил он, свирепо усмехаясь, — ты не знаешь, как это делается? Пойди-ка сюда, я тебе покажу», — и хлоп! Его большая рука тяжело влеплялась в лицо малыша. У бедняжки искры из глаз сыпались и приходилось ему, во избежание второго наглядного урока, дать товарищу такую оплеуху, которая могла удовлетворить их ужасного учителя.

Иногда проступок, подлежащий наказанию, не имел отношения к урокам. В этой благословенной школе, где неведома дисциплина, изобретательный и оригинальный ум Давасандупа время от времени все-таки обнаруживал нарушение неписаных правил.

Тогда он вооружался дубинкой ад хок, приказывал приговоренному протянуть руку открытой ладонью вверх, и на эту ладонь палач наносил воющему мальчишке назначенное ему число ударов. Если правонарушитель не решался протянуть ладонь, удары сыпались на его череп.

Жонглируя дубинкой, Давасандуп исполнял нечто вроде танца, подпрыгивая при каждом ударе и громко ухая от напряжения, как дровосеки за работой. При вынужденном участии переступающего с ноги на ногу, извивающегося от боли мальчугана экзекуция производила впечатление какого-то дьявольского балета.

Я не раз заставала подобные сцены, когда наведывалась в школу без предупреждения. Кроме того, школьники, познакомившись со мной поближе, информировали меня подробно.

Через несколько дней или несколько недель такой педагогической деятельности Давасандуп снова забрасывал своих воспитанников.

Я могла бы рассказать о моем славном толмаче еще очень многое, даже кое-какие забавные истории в стиле новелл Боккаччо. Кроме ролей школьного учителя, оккультиста и ученого, он имел в своем репертуаре еще много других. Но — да будет светлой память о нем, я не имею намерения чернить его — Давасандуп, получивший свои знания ценой упорных усилий и каким я его знала, был интересным человеком. Я всегда считала большой удачей встречу с ним и охотно признаю, что многим ему обязана.

Мне остается добавить немного: Давасандуп является автором первого и до сих пор единственного англо-тибетского словаря. Он закончил свой жизненный путь преподавателем тибетского языка в Калькуттском университете.

Велика была моя радость, когда принц-тулку сообщил мне, что в гомпа Энше недалеко от Гангтока будет жить настоящий тибетец, доктор философии знаменитого монашеского университета Таши-лунпо (в Шигацзе — столице провинции Цзанг) и другой лама — уроженец Сиккима, но получивший образование в Тибете, — возвращается в родные края.

Вскоре я смогла познакомиться с ними. Оба они оказались выдающимися учеными. Первый из них — кушог (господин, но с оттенком большого почитания, скорее эквивалент английского «сэр», означающего более высокое общественное положение, чем обращение «мистер») Шез-Джед принадлежал к династии древних королей Тибета. По политическим соображениям его долго держали в заключении, и он приписывал свое слабое здоровье отравленной пище, которой (как он думал) его кормили в темнице.

Князь Сиккима, относившийся к ученым с глубоким уважением, принял беглеца очень радушно. Желая обеспечить его средствами к существованию и в то же время дать молодым монахам возможность извлечь пользу из его знаний, он назначил ученого настоятелем монастыря в Энше, обязав обучать грамматике человек двадцать послушников.

Кушог Шез-Джед был гелугпа , т. е. членом реформированной секты, основанной приблизительно в 1400 году Цзонхава и запросто именуемой сектой «Желтых шапок».

Иностранные авторы, считающие доктрины и религиозные обряды «Желтых шапок» диаметрально противоположными доктринам и обрядам «Красных шапок», могли бы убедиться в своем заблуждении при виде настоятеля, гелугпа, заседающего во главе монахов красной секты и распевающего вместе с ними тексты богослужений.

Не знаю, усердно ли предавался лама из Энше медитации и можно ли его отнести к категории мистиков, но ученый он был поразительный. Его память походила на волшебную библиотеку: каждая книга готова была раскрыться по малейшему знаку на нужной странице. Он с легкостью цитировал десятки текстов. Последняя способность не исключение в Тибете, но кушог Шез-Джед поражал совершенным пониманием самых тонких нюансов всех приводимых им цитат.

Из скромности или же из инстинктивной гордости своим происхождением — более древним и более высоким, чем происхождение его покровителя, — лама из Энше посещал виллу принца редко и только когда было необходимо поговорить с князем о делах вверенного ему монастыря. Изредка он заходил ко мне, но чаще я сама поднималась в гомпа, расположенный на одной из господствующих над Гангтоком гор.

Побеседовав со мной несколько раз, недоверчивый, как все уроженцы Востока, лама, желая проверить объем моих сведений о буддизме и степень моего проникновения в буддийские истины, придумал забавную хитрость.

Однажды во время моего визита он извлек из ящика стола лист с длинным списком вопросов и с самой изысканной любезностью предложил ответить на них немедленно.

Темы были выбраны запутанные, разумеется, с намерением смутить меня. Я с честью вышла из испытания. Мой экзаменатор остался, по-видимому, доволен. Тут он признался, что до сих пор не верил в мою принадлежность к буддизму и, не умея разобраться в мотивах, побуждавших меня расспрашивать лам, опасался, не руководят ли мною недобрые намерения.

Теперь он совершенно успокоился и в дальнейшем оказывал мне большое доверие.

Второй лама прибыл в Гангток вскоре после описанного выше события. Он вернулся на родину из монастыря Толунг Терпуг, расположенного в районе Лхасы. Там он учился в молодости и туда же вернулся в качестве секретаря главы секты кармапа — одной из самых значительных сект «Красных шапок».

Его звали Бермиак кушог — господин Бермиака, так как он был сыном властителя этой местности, одним из редких представителей сиккимской знати, принадлежащей к роду аборигенов Лепша.

Подобно кушогу Шез-Джед, он удостоился высшей степени посвящения в сан гелонга и соблюдал безбрачие. Как священнослужителю, имеющему титул махараджи, ему отвели покои во дворце.