Буря - Зина Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Красивая… – продолжала размышлять я, оглядывая себя в зеркале. – Может, и правда? Тетя Ксюша тоже всегда делает мне комплименты. Я думала, что она из вежливости, а если нет? А если бы Сергей Андреевич увидел меня такой, а не той, больной и исхудавшей, он бы запомнил меня навсегда? Да что толку…»
Я вздохнула и вернулась в спортивный зал. Больше Марк не пытался приставать ко мне с шутками.
Чувствуя, что все больше погружаюсь в яму одиночества и страха, я пошла к школьному психологу. Папа утром, когда узнал, фыркнул: «Ерундой занимаешься, просто возьми себя в руки». Но я чувствовала, что со мной происходит что-то странное, с чем у меня не получается справиться самостоятельно, поэтому вместо урока по литературе постучала в дверь каморки около лестницы.
– Да-да?
Я просунула голову в кабинет, в нос сразу ударил запах кофе.
– Можно?
– Да, да.
Я неловко вошла и остановилась посередине.
– Минутку, – сказала молодая рыжеволосая женщина, не отрываясь от компьютера, – сейчас закончу. Садись пока.
Я устроилась на краешке дивана и огляделась. Кабинет как кабинет. Игрушки какие-то детские. Желтая краска на стенах.
– Так, все, слушаю тебя.
Я повернула голову и столкнулась с вопросительным, доброжелательным взглядом.
Не зная, с чего начать, я рассказала психологу про операцию. А когда дошла до описания своих страшных больничных будней, полных ужаса и боли, то расплакалась, сама от себя не ожидая.
– И после этого вся жизнь… – я всхлипнула. – Вся жизнь перекосилась. Будто наизнанку вывернули. Я всегда, – снова всхлип, – была другой! Веселой, общительной, у меня впереди была вся жизнь.
– А сейчас? – спросила психолог, доставая из стола упаковку бумажных платочков.
– Мне очень страшно. Я будто забилась в дальний угол комнаты и плачу. И коленки у меня дрожат. Какую жизнь я тогда смогу построить?
– Вера, в каком ты классе?
– В десятом.
– Скоро выпускаться уже, значит. – Психолог подумала немного. – Конечно, в идеале тебе бы индивидуальную терапию. У меня, к сожалению, нет возможности работать с каждым учеником один на один на постоянной основе.
Я покачала головой:
– Родители мне не дадут денег. Папа считает, что мне нужно просто взять себя в руки, что я себя слишком распустила.
– Нет, Вер, вот тут ты должна очень четко понять, что ты не слабая и не распустила себя. Ты пережила тяжелое потрясение. Угроза смерти – не шутка для психики. И то, что ты продолжаешь вставать по утрам, ходить в школу или пытаться исправить свое состояние, заслуживает уважения. Если нет возможности посещать сеансы, то хочу тебе просто посоветовать идти в страх. Но разумно. Тебе нужно увидеть, что нет ничего страшного и непоправимого в ситуациях, которые тебя пугают. И подумать, что именно тебя волнует. Смерть? Но чаще всего мы боимся умереть тогда, когда чувствуем, что чего-то важного не сделали в жизни. Подумай, что ты ждешь от себя, что давно хотела сделать. И предприми шаги в этом направлении. Тогда тревога начнет отступать.
Я кивнула и, заплаканная, вышла в коридор. Было над чем подумать, но единственное, что я чувствовала, – это тоска по беззаботности, которую ощущала в тот самый день перед операцией. Как сладко я тогда потягивалась в кровати, как прекрасно было думать о будущем! А сейчас впереди виделись мрак и трудности, которые становились еще чернее и непреодолимее из-за моего внутреннего настроя.
Дома в тот вечер я взяла лист бумаги и расписала свои самые большие страхи. На белом фоне синей ручкой бешеными большими буквами было написано: «УМЕРЕТЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ» и «ПРОЖИТЬ ЖИЗНЬ БЕЗ СМЫСЛА».
Несколько часов я сидела, глядя на эти фразы, а потом разорвала лист бумаги и выкинула его. Из глаз тут же полились слезы. Я чувствовала себя несчастной, обреченной и не знала, что делать.
«Ладно, буду просто просыпаться и просто ходить в школу. А там посмотрим», – решила я.
Так ровной прямой серой линией протек десятый класс и начался одиннадцатый.
4
Золотой осени не было. И хотя сентябрь простоял теплый, когда деревья стали желтеть, начались проливные дожди. По серому, блеклому окну тоскливо стекали капли, и казалось, что этим каплям никогда не будет конца.
«Тоска… Во всем тоска. Везде тоска. И на всю жизнь тоска», – думала я, глядя в окно.
Просыпаться по утрам становилось все сложнее, и часто я пропускала первый урок потому, что мысль о том, что нужно встать с кровати и вновь столкнуться с жизнью, угнетала меня. Любому, кто заглянул бы в мои глаза, стало бы неуютно, сыро, холодно и страшно. Жизнь без близких друзей, увлекательных хобби и вдохновляющих целей не приносила удовольствия. А изменить положение дел у меня не было сил. Я всегда была слабой по духу, как говорил папа.
С Леной мы продолжали переписываться, но ее жизнь шла семимильными шагами. Она даже уже целовалась, а я только и могла, что слушать о ее приключениях, потому что рассказывать самой мне было нечего.
В тот день я тоже с трудом отодрала себя от кровати и прошла на кухню. Родители завтракали. Мама пила кофе, глядя в стенку, а папа что-то читал в телефоне. Они редко говорили.
Я, как обычно, спросила:
– Мам, можно в школу не пойти?
Родители уже особо и не реагировали на этот вопрос.
Мама отпила из кружки и сказала:
– Верунь, я отвечала тебе «нет» столько раз, что ответить сейчас «да» было бы просто непоследовательно.
Я села за стол, чтобы позавтракать. Папа опустил телефон и посмотрел на меня. Видимо, мой усталый вид и унылый взгляд вывели его из себя.
– Ну что это! – сказал он. – Тебе семнадцать лет, а энергии нет. Я на тебя смотрю, а ты уже будто две жизни прожила и от всего устала. Ну что это, Вер? Ты как дальше собираешься существовать? В школу не хочешь… А чего тебе вообще хочется-то, Вер?
Я молчала, а папа распалялся все больше и больше.
– Леш, хватит, – сказала мама, но тот отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи.
– Сколько можно уже, Вер?! Если не живешь толком, то учись хоть нормально в школе, – закончил он жестко и снова вернулся к телефону.
Завтракать расхотелось. Я молча выпила несколько стаканов воды и ушла к себе.
Училась я хорошо, потому что надеялась поступить в престижный
