Письмо из Дюны - Анджей Зимняк

Дорогой Артур, я уже заканчиваю. Прости за частые перескоки с темы на тему и неясность некоторых описаний, но я хотел как можно полнее изложить тебе факты, а также передать атмосферу этого странного места. Я хотел также описать, как менялось мое отношение к здешним делам и проблемам, которые стали моими в степени значительно большей, чем ты допускаешь. Тогда, после первого сражения, я не знал еще правды, хотя уже догадывался, в чем дело. Правда - великое слово. Правды нет - мы только можем субъективными оценками приближаться к равным образом субъективному среднему или удаляться от него. Ты знаешь мое мнение на этот счет. А люди таковы, что все, попавшее им в руки, обращают против себя же, быть может, не всегда, но часто.

Однажды ночью я проснулся от бешеного стука в дверь. Перепугавшись, я вскочил с постели. За окном горел огонь, бегали люди, слышались крики. Грохнули выстрелы. Я понял, что это началось.

В мгновение ока я выскочил за дверь. В просветах улочек мелькали черные бестии, их пока отпугивали взрывы петард и брошенные в их сторону пылающие факелы. Один из пауков уцепился за крышу и притаился там, как гигантский скорпион, поджидающий добычу, его панцирь отбрасывал алые блики в мигающем свете костров. Вокруг ратуши пылал плотный круг огня. Через узкий проход вбегали люди и становились по своим местам. Когда собрались все, проход завалили охапками сухих веток, и в светлеющее на востоке небо ударили языки пламени.

Я стоял у балюстрады и смотрел на людей, на огненное кольцо, их окружающее, на уродливых хищников, неуверенно подступающих к стене огня. Я был напряжен до последних границ, но вскоре почувствовал себя вожаком этих людей, которые теперь полностью зависели от меня. Я был их владыкой и господином. Я забыл тогда, что моя судьба в равной мере зависит от них, что я только направляю и контролирую их общие усилия на определенной цели.

Я до боли напряг зрение и вдруг в полумраке брезжущего рассвета увидел вдалеке десятки мятущихся теней. Я отметил также то, что множество бестий находится поблизости; это наполнило мою душу холодным ужасом. Их было так много, что я на мгновение усомнился в том, что сумею с ними со всеми справиться.

Однако постепенно мной овладела холодная, упрямая ярость - я мог приниматься за дело. Я убивал их, пока из перекрученных черных трупов не образовались завалы, покрытые паутиной перепутанных мохнатых конечностей. Расправившись с пауками внутри городка, я продолжил бойню на утопающих в мраке полях, затем наслал тихую смерть на хищников, оставшихся в лесу. Только нескольким из них удалось спастись, но я не думаю, чтобы они осмелились вернуться вскоре в окрестности Дюны. Целую неделю после той страшной ночи мужчины вывозили и закапывали в лесу смердящие трупы чудовищ.

Я высвободил свое сознание из тисков коллективного гипноза и обессиленно повис на балюстраде. Восходящее солнце наполняло теплыми лучами чистый простор неба, окрашивало в оранжевый цвет крыши освободившегося от ужаса городка. Я чувствовал огромное облегчение, но вместе с тем боль стискивала мою грудь. Спотыкаясь, я спустился по ступеням, протиснулся сквозь кордон приходящих в себя людей, ногами разбросал тлеющие еще головешки. Обходя скрюченные трупы пауков, я пошел к себе и упал в кровать. Мое сердце стучало словно молот, глухой пульс разрывал виски. Я считал секунды и минуты - знал, что если через четверть часа никто не придет, мое предчувствие окажется правдой. Страшной правдой, с которой я никогда не смогу смириться.

Она тихо вошла, села на кровать и погладила меня по голове. Я чувствовал, как с моей груди спадают камни, сдирается каменный панцирь. Значит, все же не она! Эмма была рядом со мной и тоже плакала. Погиб сынишка Хуаны. Когда мы несли его тельце на кладбище, я поклялся, что выясню причину этих трагических смертей. Дальше так продолжаться не может!

Я уже писал о том, что я думаю об абсолютной истине. Но мне кажется, что я уже немного знаю Дюну, ее жителей и их необычный способ обороны. Поверь мне, Артур, это мощное оружие. Еще одно из грозного арсенала супероружия. Но здесь и сейчас это бритва в руках ребенка. Я еще больше убеждаюсь в том, что это не я был причиной трагедии, хотя ничего нельзя исключить полностью. Я целиком контролирую ситуацию до конца... это значит, до момента, когда я сам выхожу из транса. Они же еще несколько секунд остаются в состоянии летаргии, обладая при этом страшной, убийственной для всего живого силой. Не отдающие себе отчета, без тормозов, могущественные... Теперь ты понимаешь? Людская зависть, дремлющая в каждом из нас, оборачивается всегда против лучших из лучших. Мы не можем вынести, что мы не такие, как они. Эти злые, недружелюбные мысли мы никогда не высказываем, да мы стыдились бы их. Но здесь... Они не контролируют свои чувства, не отдают себе отчета. Понимаешь? Журналист, который погружается а недоступный иным лучший мир... Всегда спокойный старик-портной... Единственный в Дюне ребенок, всегда веселый, на руках у счастливой матери...

Теперь ты понимаешь, что я не могу уехать отсюда. Я не могу их бросить. Я им нужен. Впервые я чувствую себя нужным в особом смысле. Можно сказать, что я незаменим. Это не значит, что я незаменим вообще, таких не бывает. Но меня нельзя заменить сейчас, завтра, через неделю. Ты давно знаешь это чувство, ведь ты счастлив в браке. Я познаю его впервые. Я должен остаться и продолжить. Я понимаю всю громадность задачи. Это превышает силы любого человека, и это на всю жизнь, я знаю. Моя цель значительно скромнее: на площади у ратуши не должно быть больше жертв. Я не знаю еще, как я этого добьюсь, но уже вскоре напишу тебе об этом.

Преданный тебе Франк.