Выстрелы на перевале - Валерий Горбань

- Вот он, этот козел, что с Вовкой уехал!

Мгновенно переданная в Магадан новость новостью уже не будет.

Но полученные результаты опознания, которое может производиться только в рамках возбужденного уголовного дела, уже будут иметь юридическую силу. Потому что к этому времени произойдет ряд очень важных событий.

В девять тридцать, Жорка получил еще одно сообщение: Куцак просил расточить ствол обреза от "мелкашки", чтобы экспертиза не могла распознать, было ли это оружие в работе. На совет просто утопить обрез в море, ответил, что он ему еще пригодится. Попросив укрытия и оставшись ночевать у корешка, Заика выпил немыслимое количество водки, но не опьянел и не отрубился, а впал в истерику и стал плести про какого-то сусуманского таксиста, которого они с Хромым и Малым якобы завалили на Арманском перевале, всадив две пули в затылок.

В десять пятнадцать, приехавший в УВД сорокапятилетний худощавый и рыжеватый Виктор Киряков, один из самых опытных следователей прокуратуры, подвергся темпераментной атаке со стороны сыщиков и, не выдержав жуткого оскорбления ("перестраховщик несчастный!"), разорался в ответ:

- Вы меня учить будете, сопляки! Проработают по три понедельника, а туда же!

В десять тридцать, переговорив по телефону с начальством и еле удержавшись от перехода на лексикон сыщиков, Киряков бросил трубку, желчно передразнив невидимого собеседника:

- Решай сам, тебе отвечать... А то я не знаю.

От души выругавшись, снова взялся за телефон и запросил в информационном центре очередной номер уголовного дела.

Опера дружно вздохнули.

Этот запрос означал лишь одно: следователь решился на свой страх и риск возбудить уголовное дело "по заявлению гражданки Стороженко о безвестном исчезновении ее мужа, Стороженко Владимира Николаевича, при обстоятельствах, дающих основание полагать, что совершено умышленное убийство".

Руки оперативникам были развязаны. Правда, если бы гражданин Стороженко вдруг объявился по истечении нескольких суток живым и невредимым, то дисциплинарное взыскание сошло бы для Кирякова за амнистию. Что такое "необоснованное возбуждение уголовного дела", он знал хорошо. А из материалов, "дающих основание полагать...", у него имелись только заявление Натальи и краткий рапорт Жорки.

В одиннадцать, Шеф собрал оперативку и, глядя в стол, сказал:

- Для работы по заявлению Стороженко создается оперативная группа в составе трех человек. Группе придаются шесть сотрудников роты патрульно-постовой службы. Михал Михалыч загружен по другому материалу, поэтому старшим группы назначаю Георгия Анатольевича. Он в курсе дела и имеет к преступникам оперативные подходы.

В устах Шефа такое заявление было сродни публичному извинению.

Жорка не торжествовал. Ему было некогда.

В его маленький кабинет набились не трое названных на совещании оперов, а десять, в том числе обслуживавшие экономическую линию. Собственно, исключая Шефа, собрался практически весь шестой отдел. Большинству из них было тридцатьтридцать пять - счастливый для мужчины возраст, когда зрелость характера и жизненный опыт сочетаются с физическим здоровьем и еще нерастраченной молодостью души. Но не только возраст и общая профессия объединяли этих людей. Это были настоящие единомышленники, в большинстве своем прошедшие суровую школу работы "на земле": в уголовном розыске города или одного из райотделов. Профессионалы высокого класса и трезвомыслящие люди, они понимали, что преступность - практически вечное явление. Но в то же время, бесконечно преданные своему делу, окрыленные первыми победами и умудренные первыми поражениями, они искренне верили, что недалеко то время, когда шестые отделы, при мощной поддержке государства, вооруженные новыми законами, превратятся в структуру, сопоставимую с американским ФБР и, словно гнилую палку через колено, сломают хребтину стремительно растущей организованной преступности.

Ни одному из них и в дурном сне не могло присниться, что новые законы будут редактироваться людьми, которые своими нравами приведут в изумление даже "паханов" старой закваски. Что уже тогда разгоревшаяся под лозунгами гласности травля в печати и наплевательское (если не тщательно продуманное) отношение к милиции со стороны власть имущих за неполные десять лет приведут к трем массовым исходам профессионалов из системы МВД, насильственно разорвав преемственность поколений. Что оставшиеся фанатики милицейской работы, вопреки всему надеющиеся на лучшее, будут размываться потоком новых людей, зачастую случайных, пораженных страшными вирусами стяжательства и продажности.

И что тем, кто сумеет сохранить себя, свою честь и злое упрямство в противостоянии нахлынувшей на страну дряни, придется, кроме изнурительной повседневной и неблагодарной работы, взвалить на себя тяжкую ответственность за восстановление профессионализма, сплочение и обучение талантливой и порядочной молодежи, постепенное отвоевывание у шаек, закрепившихся во властных структурах, так легко захваченных ими рубежей.

Но в этот суматошный и так рано начавшийся день никто из собравшихся в Жоркином кабинете не думал ни о высоких материях, ни просто о будущем.

Думали о том, как быстро и надежно ликвидировать банду наглых убийц, рассыпавшихся по городу.

- Адрес Хромого в картотеке есть?

Виктор, на личном энтузиазме создавший и поддерживающий базу данных молодой "шестерки", заулыбался:

- Без картотеки обойдемся, он на Гагарина, надо мной живет, на пятом этаже.

- Вы его когда последний раз видели?

- Да недели две назад. Еще удивился: не успели его в СИЗО отправить, а он уже на свободе гуляет.

- Ага, у него ножки заболели, суд проникся и отпустил, гуманисты... твою мать.

- Небось опять Матвейчика работа?

- Точно.

Ох уж этот Матвейчик! Одно упоминание его фамилии могло на целый день испортить настроение не только любому из оперов "шестерки". Даже магаданские судьи, свято чтящие корпоративную солидарность, но в подавляющем большинстве своем люди порядочные и жестко принципиальные, краснея, отмалчивались на прямолинейные вопросы однокашников по юридическому институту или бывших коллег из милиции и прокуратуры:

- Как вы можете терпеть рядом эту шкуру?

А уж о сыщиках и следователях горотдела и говорить не приходится. Не один из них бессильно матерился, видя, как после небольшой суеты в общаковых структурах по сбору средств на отмазку залетевшего "братана", сей деятель правосудия находил, а то и внаглую придумывал любую зацепку, позволявшую конченому негодяю с целым хвостом судимостей оказаться на свободе под залогом или подпиской о невыезде. А дальше начиналось неизбежное. Наезды на потерпевших, испуганных нежданным освобождением бандюги, предложения закончить дело "по-хорошему", путанные и робкие показания свидетелей... Случалось, что от полного развала дело спасали лишь очень энергичные и зачастую "неформальные" меры, предпринимаемые операми. Но даже при самых "железных" материалах ничто не мешало тому же Матвейчику преспокойно отложить дело в долгий ящик и не рассматривать его годами, полагаясь на древнюю хитрость Ходжи Насреддина, взявшегося за двадцать лет обучить чтению султанского ишака: "Через двадцать лет либо султан, либо я, либо ишак - кто-нибудь да умрет, а денежки я получу сегодня".