Улица без рассвета - Юрий Усыченко

Воробьев не ошибся. Не успел он пройти и сотни метров вдоль пляжа, как наткнулся на цепочку следов. Размером и формой они были точно такие, как те, в бухточке… И так же, как те, вели в воду, а не из воды. Так по крайней мере подумал неопытный наблюдатель. Но Воробьев сразу установил по сильно вдавленные пятые, что "утопленник" вышел из воды спиной вперед. "Хитрый и предприимчивый", подумал он.

Воробьев пошел по следам, и они рассказали ему все так подробно, будто он сам присутствовал во время путешествия Томаса Блэквуда, который сначала "утонул", а затем снова "родился" из морской пены.

Подойдя к милиционерам, Воробьев приказал вызвать собаку-искателя и попытаться проследить, куда направился "самоубийца" с пляжа, а сам поехал в город…

Номер гостиницы, занятый Блэквуд, со вчерашнего вечера стоял пустой. Дежурная по этажа рассказала, что жилец, взяв с собой кожаный чемоданчик, пошел в десять часов, как только перестал дождь. Одет он был в серый костюм. Блэквуд вообще имел привычку регулярно ходить для моциона часа два-три по улицам. Иногда он брал с собой чемоданчик. Для чего – неизвестно.

Немногим более рассказал Воробьеву и переводчик Дима. Он описал внешность Блэквуда, рассказал о его посещении евангелистов и "слуг седьмого дня". Вспомнил об отказе Блэквуда жить вдвоем в одном номере и слова носильщика о тяжелый чемодан.

– А в этом мы сейчас убедимся, – заметил Воробьев на последнее сообщение Дымы. – Товарищ очередная, отключите, пожалуйста, номер.

Горничная успела утром убрать комнату, и жилье 'Блэквуда выглядело теперь так же, как и любой номер такого же типа в первом попавшемся отеле – безлико, не отражая привычек, вкусов и наклонностей своего жителя. Высокое окно с шелковой занавеской кремового цвета и плюшевый шторами, кровать, выслано пу-Шистов одеялом, круглый лакированный стол, кресло, мягкие стулья. На вешалке легкий плащ из прорезиненного шелка, костюм, в комоде немного белья. "Ушел без плаща, хотя дождь только перестал и мог начаться снова, – подумал Воробьев, – Не захотел обременять себя лишней вещью".

В углу стоял большой толстопузый Коферы.

– Не помните, сколько чемоданов было в Блэквуда? – Спросил Воробьев в Дымы.

– Кажется, два. Этот и другой – меньше.

– Тот он с собой взял, – добавила дежурная.

Воробьев подошел к Коферы, поднял его одной рукой.

– И он вашему носильщику показался трудным?

Дима и очередная удивленно переглянулись.

– Нашему дяде Васе силы никогда не хватало, – ответил Дима.

Воробьев кивнул.

– Дело ясное.

Около полудня Воробьев мог сказать, что общее представление о событии у него уже есть,

В своем донесении старший оперуполномоченный Воробьев писал:

"… Все произошло, очевидно, так: из отеля Блэквуд вышел около двадцати двух часов и направился к морю. В этот поздний час, после дождя, на берегу не было никого. Место для "самоубийства" Блэквуд присмотрел заранее и теперь шел в темноте уверенно, точно следуя направлению.

На берегу Блэквуд выбросил из мундштука окурок сигареты марки "Лаки страйк", разделся до белья, положил вещи подальше от воды, чтобы их не смыло, когда начнется прибой. Часов не снял, считая, что он ни у кого не вызовет подозрения, ибо теперь у многих есть часы иностранных марок. Мундштук тоже оставил – курильщики, как правило, привыкают к своим мундштуков и трубок и неохотно расстаются с ними. Бумажник положил В карман пиджака. Среди записок, найденных в бумажнике и переведенных на русский язык, оказался "предсмертное письмо" Блэквуда, перевод которого прилагаю. В своей смерти он просит никого не винить, потому что якобы самоубийство его вызвано разочарованием в религиозных идеалах, которое началось у него давно.

Место Блэквуд выбрал очень мелкое. Отойдя от берега метров на пять-шесть, он обогнул косу, прошел еще метров сто вдоль пляжа и вышел на берег спиной вперед, пытаясь тем самым создать видимость, будто следы принадлежат кому из тех, что здесь купались.

Дойдя до пляжной лавочки, сел, вынул из чемодана костюм, оделся и обулся. В задирци плохо остроганных лавочки найдено волоконца шерсти темного цвета, низкого качества, возможно, вырванные из костюма Блэквуда. По отпечаткам на песке удалось установить и образец обуви Блэквуда. Это военные ботинки американской фирмы "Броунз и К °", такие привозили нам во время войны по ленд-лизу. Носы и каблуки их подведены подкосами. Сидя на скамейке, Блэквуд курил с того самого мундштука советские сигареты "Верховина". Потом ушел. Собака-ищейка довел до трамвайной остановки маршрута номер 9. Здесь следует исчез.

В гостинице удалось установить: в Блэквуда были какие дела, которые не терпели свидетелей. Он категорически отказался жить, даже найтись несколько дней в одном номере с кем из своих спутников, хотя на пароходе "Тускарора", что привез их сюда, пассажиры были размещены по трое в одной каюте. Блэквуд заявил, что посторонний человек мешать ему во время молитвы. Однако спутники его единодушно утверждают, что на пароходе не видели, чтобы он молился.

Носильщик отеля гражданин Костюков В.Н. сообщил, что в Блэквуда было два чемодана, причем один из них – очень тяжелое. В номере найден только один полупустой Коферы. Это дает основание предположить, что Блэквуд привез вещи, которые хотел сохранить в тайне даже от своих спутников, и именно поэтому отказался от соседа по номеру. Он опасался, чтобы такой сосед случайно не увидел их в чемодане. Обращаю ваше внимание на нарушение таможенных правил. Мне удалось установить, что багаж Блэквуда был ввезен как дипломатический и поэтому не подлежал таможенному досмотру. Только в отеле его передали настоящему владельцу.

За несколько дней, прожитых в гостинице, Блэквуд сумел вынести частями привезенные вещи и спрятать их в неизвестном месте или передать неизвестным лицам. Что это за вещи, до сих пор неизвестно. На внутренней стене Коферы я нашел масляное пятно величиной с копеечную монету. Химический анализ показал, что это ружейное масло. Но делать на этом основании вывод, что Блэквуд привез оружие, нельзя.

Я опросил руководителей местных сектантских организаций Грошенков и Силаева, которые встречались с Блэквуда. С Грошенков он разговаривал трижды, с Силаев дважды. Беседа велась через переводчика гражданина Бабенко Д.К. и касалась только положения сектантов в нашем городе. Больше ни Грошенков, ни Силаев с Блэквуд не встречались. Других явных знакомств у него не было.

Все вышеизложенное приводит к выводу, что "самоубийство" инсценировано с целью замести следы, ввести в заблуждение органы государственной безопасности. Блэквуд надеется, что его сочтут погибшим и в этой связи не разыскивать… "

VI. Ресторан "Триста лет"

Вроде все так, как ему говорили. Вот и перекресток. Первый от угла фонарь, второй, третий…

Здесь к Павлюка должен подойти мужчина в зеленой шляпе и сказать:

– Прошу прощения, который час?

Павлюк даже вздрогнул от неожиданности. Как незаметно он появился!

– На моих часах ровно двадцать одна минута на пятку, – ответил Павлюк, замедляя хода.

– Я еще раз прошу простить меня. А у вас верный часы?

– Я купил его, перед войной, он отстает не более чем на три секунды в сутки.

– Значит, я могу поставить свои часы по вашему?

– Да, и не ошибетесь.

– Павлюк протянул незнакомцу руку.

– Рад встретиться с вами, Денис Торкун. Вы, как и прежде, живете на улице Льва? Как ваша жена и сыновья – Константин, Юрий, Михаил. А как жена пережила тяжелые военные годы? Урожденной госпожа Свидзинский, привыкшей к роскоши, наверное, затруднительно пришлось? А как ресторан? Процветает?

Это был любимый ход Павлюка – сразу показать подчиненному, что о нем все известно.

Однако на Торкуна он особого впечатления не произвел.

Торкун ответил вопросом на вопрос:

– А вы знаете мой ресторан?

– Бывал в сорок втором году. Тогда у вас весело развлекались.

– Мой ресторан, – сказал Торкун таким тоном, будто читал лекцию по истории, – существует триста лет. Его основал мой предок Фридрих Торген – выходец из Пруссии.

– А теперь?

– Увы, – грустно сказал Торкун, – это уже не ресторан "Триста лет", а просто "Буфет" и, видимо, скоро вообще придется его закрыть.

– Сочувствую.

Во время якобы совсем незначительной беседы Павлюк присматривался к своему новому сообщника. От тучного червоновидого когда хозяина, дела которого шли с большим успехом, не осталось и следа. Торкун похудел, и костюм висел на нем, как на вешалке. Под пиджаком была пестрая рубашка с накрахмаленным воротничком, на голове дешевый зеленый шляпа с коричневый шнурком.

Несколько минут они шли молча.

Каблуки тяжелых, подбитых железом солдатских ботинок Павлюка стучали об стерты каменные плиты тротуара. Звук возникал глухой, отрывистый и сразу замирал, будто подавлен тяжелой сыростью ущелья-улицы.