Грачевский крокодил. Первая редакция - Илья Салов

VII

На слѣдующій день явился Асклипіодотъ Психологовъ. Онъ былъ въ пестрыхъ клѣтчатыхъ панталонахъ водевильнаго пошиба, гороховомъ коротенькомъ пиджакѣ и въ пуховой шляпѣ надѣтой набекрень. Встрѣтивъ Анфису Ивановну, онъ расшаркался по театральному, выкинулъ ногами какой-то курбетъ и объявилъ что такъ какъ ему отлично извѣстно что Анфиса Ивановна его не долюбливаетъ (хотя бы напротивъ ей слѣдовало любить его, такъ какъ онъ ея крестный сынъ), то онъ и является съ визитомъ не къ ней, а къ своей бывшей попутчицѣ Мелитинѣ Петровнѣ. Давъ Асклипіодоту приложиться къ ручкѣ, Анфиса Ивановна спросила его о здоровьѣ отца Ивана, на что Асклипіодотъ, сдѣлавъ въ воздухѣ рукою жестъ, объявилъ что отца онъ сегодня не имѣлъ еще чести видѣть, такъ какъ онъ въ церкви, но что по всей вѣроятности онъ здоровъ, потому что попы никогда не хвораютъ и постоянно здоровы. Затѣмъ Асклипіодотъ сообщилъ Анфисѣ Ивановнѣ что онъ опятъ возвратился подъ отчій кровъ, что въ учительской семинаріи въ которой онъ учился произведенъ коренной переворотъ, и онъ, убѣдившись что при таковыхъ переворотахъ въ семинаріи той учиться не стоитъ, счелъ за благо покинуть сказанный храмъ наукъ и возвратиться сюда. Затѣмъ вошла Мелитина Петровна. Асклипіодотъ быстро вскочилъ со стула и очень развязно и крѣпко пожалъ ей руку. Анфиса Ивановна оставила онъ однихъ и удалилась въ свою комнату. Мелитина Петровна, замѣтивъ это, тотчасъ же догадалась что посѣщеніе Асклипіодота вѣроятно старухѣ не понутру, Асклипіодотъ пробылъ однако у Мелитины Петровны довольно долго, надымилъ табакомъ полну комнату и набросалъ на подъ столько окурковъ, что Потапычъ насилу даже собралъ ихъ. О чемъ бесѣдовала она — неизвѣстно, такъ какъ говорили они почти шепотомъ, а какъ только въ комнату входилъ Потапычъ съ крыломъ и полотенцемъ, такъ немедленно или умолкали совершенно, или же начинали говорить о погодѣ. Предъ прощаньемъ Мелитина Петровна увела Асклипіодота въ свою комнату и довольно долго и тамъ говорила съ нимъ о чемъ-то. Наконецъ Асклипіодотъ ушелъ, но встрѣтившись въ залѣ съ Анфисой Ивановной снова выкинулъ ногами курбетъ и, грозя пальцемъ, проговорилъ:

— Грѣхъ вамъ, мамашенька, что вы не любите своего крестничка! Богъ васъ за это строго накажетъ!..

«Хорошо, толкуй!» подумала про себя Анфиса Ивановна и когда Асклипіодотъ ушелъ, прибавила обращаясь къ племянницѣ:

— И въ кого только зародился такой вѣтрогонъ, не понимаю!…

Чрезъ нѣсколько дней Домна, ходившая въ Рыча къ обѣднѣ, сообщила Анфисѣ Ивановнѣ что Мелитина Петровна, тоже бывши въ церкви, стояла рядомъ съ Асклипіодотомъ и долго съ нимъ болтала и смѣялась; наконецъ отецъ Иванъ, замѣтивъ это, выслалъ изъ алтаря дьякона и приказалъ объявить имъ что если они хотятъ смѣяться и болтать, то чтобы вышли изъ церкви и не мѣшали бы другимъ молиться. Дьяконъ все это объявилъ имъ басомъ, и Асклипіодотъ тотчасъ же вышелъ, а Мелитина Петровна осталась въ церкви и начала усердно молиться и что послѣ обѣдни отецъ Иванъ сказалъ коротенькую проповѣдь о томъ что такое храмъ Божій, что такое литургія и какъ вѣрующіе и почитающіе Бота должны держать себя въ храмѣ Его. Обо всемъ этомъ разказала Анфисѣ Ивановнѣ и сама Мелитина Петровна, похвалила отца Ивана и высказала при этомъ что она никакъ не ожидала чтобы въ деревнѣ сельскій священникъ былъ въ состояніи сдѣлать такое замѣчаніе, да еще барынѣ, и сверхъ этого наскоро сообразитъ на эту тему такую прекрасную проповѣдь какую онъ сказалъ.

Все это вмѣстѣ взятое не совсѣмъ-то приходилось по вкусу Анфисѣ Ивановнѣ и пріѣздъ племянницы сдѣлался ей въ тягость, но Мелитина Петровна была не изъ тѣхъ которыя не замѣтили бы этого и не сумѣли бы поправить дѣла. Мелитина Петровна вскорѣ оказалась женщиной не только укладистою, но даже весьма предупредительною и любезною. Не прошло и двухъ дней какъ Мелитина Петровна сумѣла уже угодитъ Анфисѣ Ивановнѣ а приготовила ей къ обѣду такіе сырники что Анфиса Ивановна чуть не объѣлась ими. Узнавъ затѣмъ что Анфиса Ивановна очень любитъ квасъ и что хорошаго квасу никто здѣсь варить не умѣетъ, она потребовала себѣ ржаныхъ сухарей, caxapy и сдѣлала сухарный квасъ, разлила его по бутылкамъ, въ каждую бутылку положила по три изюминки, и когда квасъ собрался, угостила имъ Анфису Ивановну. Асклипіодотъ больше не показывался. А когда Мелитина Петровна, прочитавъ присланный мировымъ судьей заочный приговоръ, которымъ Анфиса Ивановна по извѣстному намъ Тришкинскому процессу приговорена къ четырехдневному аресту, съѣздила къ мировому судьѣ, объяснила ему что Анфису Ивановну сажать подъ арестъ невозможно и привезла старухѣ мировую съ Тришкой, то Мелитина Петровна окончательно уже овладѣла сердцемъ своей тетки, которая въ ту же минуту порѣшила что Мелитина Петровна славная бабенка. Анфиса Ивановна разцѣловала племянницу, помирилась съ судьей и немедленно принялась ему вязать носки изъ самой тонкой бумаги, причемъ Мелитина Петровна научила ее такъ сводить нитка какъ никогда Анфиса Ивановна не сводила.

Мелитинѣ Петровнѣ было лѣтъ двадцать съ небольшимъ: это была женщина небольшаго роста, тоненькая, съ пріятнымъ веселымъ личикомъ, съ плутовскими глазками, весьма бойкая, говорливая и съ прелестными каштановыми волосами. Шиньйоновъ она не носила, но роскошные волосы свои зачесывала назадъ и завязывала ихъ такимъ изящнымъ бантомъ что всякій шиньйонъ только испортилъ бы натуральную красоту волосъ. Весь недостатокъ Мелитины Петровны заключался въ ея костюмѣ, но Анфиса Ивановна какъ только убѣдилась что племянница ея славная бабенка, такъ тотчасъ же подарила ей все нужное и даже прекраснаго барежу. Преподнося послѣдній, Анфиса Ивановна съ улыбкою объявила племянницѣ что барежъ этотъ она даритъ ей за Тришкинскій процессъ. Мелитина Петровы разцѣловала тетку, выпросила у вся еще пятьдесятъ рублей на отдѣлку, отправилась въ Рычи и, закупивъ въ модномъ магазинѣ Семена Осиповича Голубева всевозможныхъ лентъ, прошивочекъ и нѣсколько дюжинъ пуговицъ и выпросивъ вмѣстѣ съ тѣмъ у знакомаго намъ Ивана Максимовича швейную машину, которая по увѣренію его шьетъ съ волкомъ двадцать, принялась все подаренное кроить и шить. Анфиса Ивановна хотѣла было пригласить извѣстную въ околодкѣ модистку Авдотью Игнатьевну, но Мелитина Петровна объявила что она сдѣлаетъ все сама, а дѣйствительно немного погодя у вся былъ уже новый гардеробъ изъ нѣсколькихъ простенькихъ платьевъ сшитыхъ со вкусомъ и весьма пикантно выказывавшихъ всѣ ея физическія достоинства. Анфиса Ивановна не мало дивилась новому покрою платьевъ, что рукава и юпка дѣлаются изъ одной матеріи, а лифъ совершенно изъ другой, что пуговицъ пропасть, а петель нѣтъ и застегивать нечего, что бантъ, который въ доброе старое время прикалывался къ волнующейся груди и взорамъ передавалъ трепетъ ея, нынѣ пришивается къ сидѣнью. Но тѣмъ не менѣе платья нашла она миленькими, а главное идущими къ хорошенькому личику Мелитины Петровны. Мелитина Петровна подошла къ зеркалу, полюбовалась собою и снова разцѣловала тетку. Мелитина Петровна не кокетка, но она женщина; а какая женщина не испытываетъ тайнаго удовольствія въ увѣренности что она можетъ нравиться!..

Окончивъ работу, Мелитина Петровна прочла Анфисѣ Ивановнѣ Донъ-Карлоса и Тайны Мадридскаго Двора, и старуха осталась въ восторгѣ, въ особенности отъ послѣднихъ, и внутренно сравнивала себя съ Изабеллой, а покойнаго капитана съ маршаломъ Примомъ.

Не менѣе Анфисы Ивановны полюбили Мелитину Петровну не только вся дворня, но даже и окрестные крестьяне. Мелитина Петровна умѣла со всѣми поладить и всякому угодить. Александръ Васильевичъ Соколовъ безпрекословно отпускалъ ей въ долгъ табакъ и гильзы и разныя конфеты, которыя она раздавала крестьянскимъ дѣтямъ. Извѣстный капиталистъ Кузьма Васильевичъ Чурносовъ, ругавшій всѣхъ обращавшихся къ нему съ просьбой дать взаймы денегъ, ссудилъ ее однажды серіей въ 50 рублей; портной Фаларетъ Семеновичъ, постоянно пьяный и избитый, при встрѣчѣ съ Мелитиной Петровной бросалъ фуражку кверху и кричалъ ура, даже самъ церковный староста, узнавъ что Мелитина Петровна очень любитъ свѣжую осетрину съ ботвиньемъ, слеталъ въ губернскій городъ и привезъ ей живаго осетра аршина въ два длиной. Въ нѣсколько дней успѣла она познакомиться почти со всѣми бабами и нужными и почти у всѣхъ побывала въ избахъ. Съ бабами толковала она о коровахъ, о телятахъ, о томъ какую вообще жалкую участь терпитъ баба въ крестьянской семьѣ; съ мужиками, о подушныхъ окладахъ, о нуждахъ ихъ, о господствѣ капитала надъ трудомъ, о волостныхъ судахъ и сходкахъ, о безграмотности старшинъ и грамотности волостныхъ писарей. Съ крестьянскими дѣвушками она купалась, не умѣвшихъ учила плавать и нырять и говорила что купанье очень полезно и что поэтому необходимо пользоваться вашимъ короткимъ лѣтомъ чтобы на зиму запастись здоровьемъ. Иногда же она просила собравшихся на купанье дѣвушекъ уйти и оставить ее одну.