Журнал «Вокруг Света» №1 за 1994 год - Вокруг Света

Сотни качаний, толчки от соприкосновения с волной, однообразное бормотание воды – и вот уже сонная дрема начинает овладевать твоим бренным телом, заброшенным в морскую пучину…

В Ионическом море, в сильный ветер при курсе бейдевинд, яхта шла то левым, то правым галсом. Перед ночной «собачьей» вахтой я пробовал хоть часок соснуть, но не тут-то было.

Судорожно цепляясь за одеяло и подушку, я практически лежал не в койке, а на стенке носовой каюты. Когда нос судна ныряет вниз, то ты проваливаешься, летишь как в яму, когда же яхта ползет по волне вверх – весь сжимаешься, как пружина, поджимая ноги, потом снова бросок вниз, и так бесконечно. Но вот яхта меняет галс, выпрямляется, и тебя моментально выкидывает из койки вместе с одеялом, даже если у края койки привязан парусиновый бортик. Уснуть при такой качке для меня было делом безнадежным, может быть, с непривычки, ибо, как говорил наш Вова-кокша, «к морю надо тоже приспособиться».

Махнув рукой на отдых перед вахтой, я, чертыхаясь, встал и оделся, если эквилибристику на одной ноге с попеременным падением в рукава и штанины можно обозначить выражением «встал и оделся». Затем бросками добрался до камбуза, чтоб налить кружку чая, но не тут-то было. Все ходило ходуном, и мимо меня пролетали неопознанные предметы; когда же под ноги шмякнулась со своего насиженного места тарелка, разлетевшись вдребезги, а мимо уха просвистела тяжелая пепельница, я в сердцах плюнул и полез на палубу, тем более, что дурнота уже подступала к самому горлу.

Какое же блаженство после духоты каюты вывалиться на мокрую, продуваемую всеми ветрами палубу, когда в спину порывами плещут гребешки волн, заливаясь за воротник, стекая холодными струйками по голой спине, а лицо осыпает водяной пылью, которая тут же оседает на коже кристалликами соли.

Поднимаешь голову и видишь паруса, выгнутые под ветром, натянутые до предела своей прочной упругости. Узкое тело яхты, сильно накренять на правый борт, чуть не черпая им воду, плывет, скользит, летит, влекомое волнами и ветром, единое с разошедшейся стихией, словно ядро, запущенное из пращи неведомым героем времен Ясона и Одиссея.

А еще бег яхты в сильный ветер может напомнить полет на доске под парусом – виндсерфинг. Веселый ветер подхватил нас в Эгейском море, море аргонавтов – яхта стрелой летит по волне и опережает ее. Тогда пенные гребни, срываясь с волны, бьют по ногам, окатывают холодным душем, дружески шлепая мокрой ладонью по спине, а паруса чуть не срывают верхушки волн. Ты вцепился босыми ногами в уходящую из – под тебя тиковую палубу и стоишь, раскинув руки, и летишь над этим водным хаосом перепутанных течений, своенравных волн и ветров. Мелодия безумной гонки уже звучит в твоей груди, пьянит и гонит быстрее кровь по жилам, и ты приплясываешь и что-то поешь и кричишь несусветное под плеск волн и свист ветра в снастях. И бег яхты, и ветер в лицо, и вкус соли на губах дают тебе ощущение молодости, силы и полноты жизни. Это был не сравненный ни с чем полет по волнам моря аргонавтов.

Но как ни дороги автору пережитые им морские приключения, ход рассказа требует возвращения к началу путешествия. За первые штормовые сутки я понял, что судьба свела меня на борту «Украины» с прирожденными моряками. Дело даже не в том, что команда, уменьшенная из-за пассажиров до пяти человек, состояла из опытных яхтсменов, мастеров спорта, выступавших и в международных соревнованиях. Стоило их только увидеть «в деле », как все становилось ясно без слов.

«Кэп», «мастер», он же «папа», – Илья Охомуш в душе наверняка понимал, что учить таких парней – только портить. Хотя из-за своего горячего, возможно, греческого темперамента (кто не знает греков из Мариуполя) он подчас любил поучать ребят, которых знал и воспитывал с их босоногого детства, когда они гоняли собак по улицам Слободки, а Вовчик-кокша, то есть уважаемый работник с «Азовстали» Владимир Лавриненко, откалывал один за другим свои озорные номера.

Лишь только забурлила черноморская волна, как «папа» плотно уселся на руле, упрямо выставив вперед свою крепкой лепки голову с квадратным подбородком, раздувая ноздри, подставляя курчавую шевелюру ветру и явно наслаждаясь штормом. Ребята тоже встрепенулись, почувствовав себя в своей стихии. Спокойный, рассудительный Коля Прокофьев швырял из форпика паруса в нейлоновых мешках. Чертом скакал по палубе старпом Слава Павленко, молодой моряк, но уже немало поплававший и кончивший два морских института. Когда палуба лезла в небо, а волна старалась оторвать тебя от нее и бросить за борт, ребята ловко ставили одни паруса, майнали, поднимали другие, уменьшая скорость яхты, меняя курсы и галсы. И лишь боцман, он же механик Сергей Медведский, который первым делом подробнейше мне объяснил, как пользоваться педалями и рычагом в гальюне, снисходительно шевелил усами, поглядывая на палубную суету.

Вот с такими-то бывалыми ребятами я стоял ночную вахту, когда утром 20 июля, определив свое местоположение по спутниковой системе, наша флотилия легла на курс 240 градусов, взяв направление на пролив Босфор. Я как раз был на штурвале, когда на горизонте сверкнули огни какого-то судна, шедшего встречным курсом. Все наши сигналы «пассажир» высокомерно оставил без внимания и не изменил курса, а так как его скорость была раза в три больше нашей, то флотилия, примерно в пяти милях от «аристократа», стала отворачивать влево. И тут, вероятно, под впечатлением затянувшихся маневров нашей «эскадры» в эфире раздался ехидный голос:

– Бойся в море рыбака

И вояку – дурака…

И сияющий огнями «пассажир» прошествовал мимо, так и не унизившись ответом на наш вызов, а отделавшись этой презрительной присловицей для морских неумех, хотя на радаре этого судна должны были издали заметить пять точек, следующих прямо на него. И первым должен был отвернуть надменный «пассажир», нарушивший и морской кодекс, и законы морской вежливости.

Но это была последняя неприятная встреча в наших водах. Впереди маячил «берег турецкий», к которому все стремились…

Вроде бы просто другой, противоположный берег Черного моря, но все же, все же… Само название турецкого порта Стамбул, ранее греческий Константинополь, который русские дружины «воевали» как Царьград, нагоняло некую восточную негу и ожидание сказок Шахерезады.

Когда наш караван втянулся за «Русью» в спокойный по-утреннему пролив, соединяющий Черное и Мраморное моря, пилигримы примолкли. И теперь жадно вглядывались в проступающие сквозь легкую дымку контуры давно желанного Стамбула. Многие путешественники замечали, что портовые города гораздо живописнее выглядят с моря. Так и Стамбул, особенно если любоваться той частью города, что лежит на правой стороне Босфора, где была расположена древняя Византия.

Было еще очень рано; первые солнечные лучи, упавшие из-за гор, золотили воду пролива и бросали блики в зеленые дворики разноцветных домиков, взбирающихся от самого берега по склонам холмов. Полное безмолвие, даже не урчат по дорогам моторы машин. Постепенно загородные коттеджи сменяются современными высотными домами, затем начинается ухоженная набережная, где виднеются плавучие рестораны и закусочные, а выше ее – громоздкие старые дома.

Ближе к центру появляются белоснежные дворцы с легкими арками, утопающие в садах. За пальмами – знакомые по путеводителям картинки: купола мечетей, окруженных почетной стражей минаретов.

Побывавшие уже в Стамбуле пилигримы во время плавания к Святой Земле показывают Румели-хисары – крепостные стены с зубцами и башню из темного камня; налево от гавани Золотой Рог – белый маячок с прилегающими постройками: это Кыскулеси – маяк, где находилась тюрьма для неверных жен, которых привозили сюда прямо из гаремов и без суда и следствия бросали в воду. В зелени на мысу, за султанским дворцом, за крепостной стеной, виднеются две мечети. Одну венчает красный, с золотом, купол, другая построена из белого камня, и вокруг стоят минареты, увенчанные серебряными шапками.

Но, конечно, прежде всего хотелось взглянуть на воспетый всеми путешественниками храм святой Софии (Айя-София), сооруженный еще в 537 году при императоре Юстиниане. Архимандрит Августин, побывавший уже в нем, сообщил нам, что в этом храме присутствовали на богослужении послы князя Владимира. Возвратившись из Константинополя в Киев, они с восхищением рассказывали князю: «Видехо тамо неизглаголанную красоту церкве, и пения, и одежды иерейския их, не видяще на земле или на небе быхом». Поведал нам отец Августин и одно предание, связанное с Айя-Софией. Во время взятия Константинополя турки ворвались под сверкающие мозаичные своды великолепного купола (не уступающего своими размерами куполу святого Петра в Риме) и стали резать христиан. В это время священник, служивший там литургию, взял чашу со святыми дарами, чтобы унести ее. Турки не успели ни схватить, ни зарубить его саблями, как стены храма расступились и скрыли священника. Говорят, что он и сейчас читает молитвы, заточенный в мраморной стене, но наступит день, когда он вновь появится оттуда со святыми дарами…