Не от мира сего - Александр Бруссуев

Но он пошел другим путем, благородным и опасным, решив добыть право именоваться "сир" самостоятельно, да, к тому же, на несколько недель раньше своего совершеннолетия.

Родовое гнездо у них не было захудалым, но все-таки несколько обветшалым. Замок, а точнее усадьба, обнесенная частоколом, в свое время была создана из дерева без всяких предварительных обработок, как то: замачивание в болоте на десяток лет, подстилка из бересты, мох между бревнами и слой голубой глины по углам. Поставивший усадьбу предок был слегка изранен в своем боевом походе, поэтому согласился на постройку временного жилища, которое позднее само по себе сделалось постоянным.

Предки Стефана были готы, но сила обстоятельств погнала их однажды организованно сняться с обжитых мест, помахать рукой уходящему под воду острову Готланд и отправиться на юг. Восстанавливать былое господство в регионе заброшенном и диком. О том, что в незапамятные времена готы не были здесь чужаками, говорили выложенные из камня, дикого или даже обработанного, форты и часовни. Точнее стиль построек, прозванный готическим.

Кто-то дошел до Рима, кто-то остановился у Геркулесовых столбов, а предок Стефана осел на хунгарской земле, помнящей еще Аттилу. Народ вокруг был доброжелательным, но буйным до берсеркерской отваги в бою с врагами. Все, как и положено. Родственные души. Готы принесли обычай назначать короля, который прижился вместе с королем, да так и остался.

Король Андраш (младший) был другом семьи Стефана. Собственно говоря, он и должен был быть тем самым знакомым рыцарем, который бы и добавил еще одного благородного сира в рыцарское братство. Но Стефан решил добыть себе звание, как и положено по романам и преданиям того времени.

Король Артур — вот кто был кумиром молодого хунгара готского происхождения. Подвиги легендарного воина — вот что было объектом подражания. И Стефан присоединился к очередному крестовому походу, оставив родных и близких, имея в заплечном мешке краюху хлеба, голову сыра и флягу вина. Хотелось, конечно, выдвинуться за славой, вооруженным семейным мечом, но рука не поднялась позаимствовать даже на время родовую реликвию.

Вообще с оружием здесь было нехорошо. Даже, можно было сказать, плохо. Слэйвины, образующие окрест свои государства не славились склонностью к созиданию. Поэтому они до сих пор воевали преимущественно копьями и палицами, не утруждая себя производством мечей. Из плохого металла не сделать полуторного "скандала", разве что у скандинавов закупить. Но мечи слэйвинам не продавались, или они отнимали их, или воровали себе. Поэтому такого благородного оружия было раз-два — и обчелся.

Да и сам крестовый поход был не номерной: четвертый, спровоцированный бесчестными венецианскими и генуэзскими барыгами, давно закончился, пятый — еще не начался. Крестовый поход за номером четыре с половиной. Ибо основными участниками его были дети, не старше Стефана, а зачастую даже младше. Все, как один бежали без родительского благословения, чтобы валить басурман силой своего воображения.

Конечно, сам по себе это полукрестовый поход не образовался. Нашлись достаточно взрослые дядьки и тетки, шептавшие детям знатных родителей, да и прочим разным другим подросткам, о славе и доблести. Главное условие — принести с собою что-нибудь ценное, чтобы оплатить морской вояж. А иначе как же добраться до вожделенного страдающего Иерусалима?

Впрочем, если ничего стоящего не было, ничего страшного — нужно крепкое здоровье, можно отработать перед посадкой на суда. А в доказательство святости помыслов — благословение святых отцов.

Не все сбежавшие дети добрались до Италии, некоторых перехватили на полдороге родители, кто-то, за день стосковавшись и оголодав, вернулся сам, кто-то сгинул, выловленный цыганскими каннибалами.

Стефан, пришел в означенное место. Он обладал упорством и выдержкой. А привязанный к походной палке самолично заточенный зуб от вил несколько раз обагрялся кровью лихих людей, вздумавших набросить на голову прикорнувшего в стогу сена юнца грязный мешок.

Лучшего места для ночлега не найти, особенно, если ночь застигает посреди поля, а ближайшее селение находится в радиусе недоступности, по крайней мере до наступления полной темноты. Именно стог сена, заботливо сложенный на краю поля, дает надежду, что можно дождаться рассвета в обществе тихо шуршащих полевых мышей. Многие путники могут превознести неведомых сенокосов, устраивающих свои запасники в самых неожиданных местах.

Стефан без колебаний свернул с дороги, когда понял, что перспектива болтаться в кромешной тьме вполне реальна. Скушав булочку и запив несколькими глотками воды (вино давно кончилось), он пошевелил в сложенном сене своей палкой, никого внутри не обнаруживая, сделал себе нору и моментально заснул, забравшись внутрь.

Потом моментально проснулся, опередив на несколько ударов сердца резкий рывок за ноги наружу. Этого мига хватило, чтобы прижать к груди походную палку и резко ее выбросить вперед, уподобив колющему движению копья. Зуб от вил проткнул воздух, мешковину и голову неизвестного, намеревающегося этой грубой тканью накрыть верхнюю часть туловища подростка.

Человек издал неприятный чавкающий звук черепом, и повалился сверху, придавив всей своей массой и заодно лишив возможности Стефана выдернуть свое оружие. При этом он не вскрикнул, не застонал, просто упал, лишившийся возможности жить дальше. Наверно, инфаркт прошел. И тут же тело неизвестного содрогнулось от удара. Это второй участник ночного мероприятия вслепую нанес удар своей дубиной, намереваясь оглушить укутанную грубой материей добычу.

Этот поступок помог Стефану получить некоторую свободу действий. Он оттолкнул с себя неподвижное тело и, совершив руками дугообразное движение над самой землей, содеял ими резкий рывок. Он вовсе не собирался делать художественную гимнастику, просто таким вот образом в полной темноте можно было быстро обнаружить вражескую ногу. Или хвост. Или еще чего.

От неожиданности человек с дубиной повалился на задницу, при этом издав сдавленный крик ужаса: к такому обращению он был не готов. Зато оказался готов Стефан. Позднее удивляясь сам себе, он наощупь бросился на неприятеля и начал молотить того кулаком. Пару раз попал в землю, но в основном по цели. Неприятный хрустящий звук оборвал вопли раненного зайца, какими услаждал себя и Стефана невидимый незнакомец.

Парень вскочил на ноги и начал свой боевой танец победителя. Он на полусогнутых ногах резко поворачивался из стороны в сторону и выбрасывал вперед сжатые в кулаки руки. Не видно было ни черта, вот он и сражался с очередным воображаемым противником наощупь. К счастью для всех, больше никого не было. Только давящая на сердце темнота.

Как же коварные похитители людей из стогов ориентировались в полном мраке?

А вот так: при внимательном осмотре по сторонам Стефан заприметил еле угадывающееся мерцание. Это оказался не успевший потухнуть трут. Стоило его раздуть, как рядом же обнаружилась лучина с обугленной верхушкой. Чтобы зряче совершить свое злодейство, разбойникам не помешала бы еще одна лишняя рука, так как все четыре рабочие конечности оказались задействованы на общее дело: двумя тянуть жертву за ноги, двумя набрасывать на голову мешок. Было бы что-нибудь, способное держать лучину, было бы совсем хорошо, а для жертвы — плохо. Но никто из двух косматых личностей не позаботился отрастить себе еще одну руку, за что и поплатились.

Никакого страха перед двумя трупами Стефан не ощутил, будто все свое свободное время тем и занимался, что голыми руками убивал людей. Никакого трепета или отвращения не было: в честной борьбе превратил двух живых в неживых. Именно эту цель и преследовал. Поэтому он без излишнего драматизма обследовал карманы и нехитрые пожитки злодеев. Самое неприятное в этом деле было то, что бандиты пахли самым гнусным образом. Этим они отличались еще при жизни. Это и пробудило Стефана за несколько мгновений до нападения. Это и спасло его.

Обнаружилась кое-какая еда: сломанная пополам лепешка средних размеров и кусок козьего сыра. Стало быть, злоумышленники местные, раз не удосужились сделать съестных припасов чуть побольше, хотя бы в размерах дневного рациона. А еще он нашел, помимо коряво сделанных ножей, какую-то кожаную бляху. Вроде метки. И больше ничего.

Отправляться в путь было нецелесообразно, сдавалось ему, что ночь еще не миновала и своей половины. Он подхватил безжизненные тела за ноги и оттащил на сто шагов в сторону леса. А потом, проверив на прочность один из ножей, забросил его так далеко, как только мог. Ценности в оружии не было никакой: лезвие податливо согнулось, не пытаясь вернуться в исходное положение, едва только он надавил своими пальцами. Нету у них нормального кузнеца, да и металла тоже нету. И культуры нет для производства оружия. Вот потому нормальные мечи, не говоря уже о совершенных во всех отношениях Улфберхтах, ценились здесь чуть ли не на вес золота.