У-3 - Хяртан Флёгстад

Нет, красный и честолюбивый Алф Хеллот никому не позволял себя дурачить, будь то сам Гамсун. Да-да, Гамсун, Кнут Гамсун. Уж он-то особенно. В школе нам с Алфиком задавали на дом читать творения Кнута Гамсуна. Настойчиво призывали проникнуться мудростью великого писателя: «Следуйте примеру Гамсуна, больше общайтесь с природой! Учитесь у природы! Гамсун многому научился у природы!» Только что нацистское варварство запахали в землю на поле битвы, а школы руководимой рабочим правительством Норвегии уже норовили заставить нас вновь вытаскивать его на свет, читать книгу «Плоды земные», написанную нацистом и изменником родины, да к тому же проповедующую чистейшей воды фашизм. Во всяком случае, так рассуждал Алфик. Поистине велико коварство искусства! Что до меня, то я смирился, хоть от плодов земных в моей душе оседала одна мякина. Но не смирился Алфик! Правда, он никого не стукнул, только захлопнул книгу, отказавшись ее читать. Стиснув зубы, он потребовал другую книгу, за ней третью. Потому что роман о великой игре поборника новонорвежской речи Весоса тоже не снискал его расположения. Алфик снова забастовал. Но третьей книги ему не предложили. Никакого третьего романа, в котором Алфик Хеллот мог бы найти воплощение своих симпатий и воззрений, не существовало. А если таковой и был, никто не пожелал сказать об этом Алфику. Ему вообще не предлагали больше книг, все свелось к молчаливому согласию, что он будет избавлен от экзаменационных вылазок в литературные Палестины.

Алфик и тут стиснул зубы.

И все же был случай, когда он не стал стискивать зубы, а ударил, но ударил хладнокровно, не в приливе ярости. Первый удар нанесли преподавательские силы; Алфик напряг свои замечательные мускулы и нерешительно поднял перчатку. На нем впервые в жизни были боксерские перчатки. Он нанес ответный удар, нанес неумело, без уверенности в успехе. И попал.

Попал не очень сильно, так что в первом случае учитель физкультуры удержался на ногах. Все же он поневоле отступил на два шага, недоуменно покачал головой и несколько раз моргнул, прежде чем ноги обрели опору и восстановили равновесие. Учителю физкультуры хотелось, чтобы мы считали его своим парнем. Это составляло основу всей его педагогики. Хотя ему уже было под сорок, и за ним числилось участие в боях под Валдресом во время норвежской кампании 1940 года, и он был лейтенант запаса. Тем не менее он изображал своего парня, что не очень-то ему удавалось, так как он в то же время хотел быть отцом для своих парней. Словом, он воплощал в себе тугой узел неразрешенных противоречий; безнадежный тип. А мне он нравился. Теперь, задним числом, можно сказать, что, наверно, я понимал его агрессию и узлы, потому что сам был ими опутан. Оттого мне было легче мириться с его предубеждениями и офицерскими замашками. Разговаривая с нами, он нагибался вперед, как это часто заведено у младшего комсостава, наклонив при этом голову набок и смотря искоса в глаза тем, к кому обращался. Такая поза придавала его взгляду особую пристальность и проницательность, и к ней он, в частности, прибегал, вдалбливая в нас разные истины — например, что в наши дни молодежь безбожно балуют. Сама по себе молодежь вовсе не плоха, только бы ее не баловали.

И наш учитель физкультуры решил что-то предпринять. Для чего вдобавок к обычной программе закупил шесть пар боксерских перчаток. Чтобы дать безобидный выход нашей здоровой агрессии. Я-то быстро был забракован. Персон — он может быть секундантом, посчитал педагог и начал вдалбливать остальным науку более предметно — кулаками.

Разумеется, силы были неравные. Голые руки шестнадцатилетних противников свисали тонкими нитками по бокам щуплого тела, и на конце этих ниток болтались боксерские перчатки, смахивая на воздушные шары, а еще больше — на непомерно тяжелые гири. Лицо над защитной стойкой — словно яркая лампа, погасить которую ничего не стоит: хоть кулаком ударь, хоть задуй.

Учитель с каждым проводил по тренировочному раунду. Он подзадоривал, заводил, стремясь активизировать в нас волевые задатки, быстроту реакции, контролируемую свирепость. Пробудить инстинкт убийцы, говорил он, бешенство, ярость, неистовство. Показывал исходные стойки, простые встречные удары, уязвимые точки, кое-какие трюки, которые, по его словам, могли пригодиться в жизни.

Одного за другим он вызывал нас на ринг. Тщательно и со знанием дела дубасил до боли, до синяков, до отупения. Избивал нас (я говорю «мы» и «нас», хотя, секундируя, только смотрел, как это происходит. Но ведь и комментаторы тоже так выражаются, верно?). Удар за ударом он утверждал свой авторитет, возводя несокрушимую постройку. Не один раз его убийственные нокауты останавливались в миллиметре от наших подбородков. Он вызывал нас на удары, которые только показывали, как мы беспомощны перед ним. Словно какой-нибудь международный гроссмейстер проводил сеанс одновременной игры против целого класса.

Но вот на ринг вышел Алф Хеллот.

Начало боя сулило полное разочарование. Алфик явно не заводился, да и учитель, который провел почти пятнадцать раундов, оспаривая первенство с самим собой, передвигался уже не так легко. Пританцовывая вокруг Алфика, он направлял в цель все менее точные и хлесткие серии ударов, а противник с каждым разом все легче уклонялся. Уходил от ударов. Избегал активного боя. Не оказывал сопротивления. Учитель — глаза чуть видно над перчатками — подзадоривал, все больше раздражаясь:

— Прими боевую стойку, Хеллот! Закрывайся! Выше перчатки, парень!

Алфик не реагировал. Он не стремился проявить себя, вообще ничего не добивался. Ему вся эта затея казалась нелепой. Но одно ему было ясно. Честолюбивый и красный Алфик Хеллот умел провести границу и упорно ее защищать. Постоять за себя и за всех нас. И теперь он ощутил, как что-то назревает. Мы тоже ощутили — почувствовали, что воплощаемся в теле, кулаках, мускулах Алфика. Он снова был нашей надеждой. Он должен был поднять перчатку. А голос учителя все подзадоривал:

— Выше, Хеллот! Не то схватишь хорошую плюху!

Но Алфик продолжал отступать, не поднимая рук для защиты. Вместо этого он быстро глянул на нас, зрителей, поймал мой взгляд и указал кивком на незадачливого противника.

— Защищайся, парень! — Учитель продолжал распаляться. В ответ Алф Хеллот остановился и застыл на месте, свесив руки вниз. В уголках его рта играла улыбка. Он снисходительно смотрел на прикрытого боксерскими перчатками преподавателя.

Запальный шнур был зажжен, чека сорвана.

И преподаватель взорвался. Как ручная или как противотанковая граната — сказать трудно. Но взорвался с грохотом.

Его хваленая контролируемая агрессия сменилась неуправляемой лютой яростью. Длинные руки давали ему преимущество, и он попытался достать Алфа Хеллота ударом, какого ни в одном учебнике бокса не видел.

Кулак преподавателя пробил внушительную брешь — вполне осязаемую глубокую брешь в прокисшем воздухе физкультурного зала, где меловая пыль смешалась с застарелым потом. Потому что Алфа Хеллота не оказалось там, куда был направлен удар. Мы видели, как он вовремя ушел от удара изящным и гибким нырком. И видели, как в это же время преподаватель открылся.

Сам совершил смертный грех, от которого старался спасти нас тысячами наставлений и чувствительных уроков. Открылся. Тогда как Алфик принял боевую стойку. Закрылся. И — не могу сказать, чтобы мы особенно удивились, — нанес удар. Прямо по открывшейся цели. Короткий удар, его, кажется, называют апперкотом. Чистенько, точнехонько и безо всякой злости.

Удар был не очень силен. Учитель устоял на ногах. Но ведь он стремительно шел вперед, а удар остановил его. И явно потряс. Мы видели, как он остановился, отпрянул, шатаясь, шага на два назад и мотнул головой, моргая странно изменившимися глазами. Надо думать, и Алфик видел эти глаза. Несколько секунд перед ними все кружилось. Глаза не понимали, что они видят, где пребывают, где верх, где низ. Только тупо таращились на Алфика.

Потом уразумели. Поняли, что на карту поставлено все. Теперь или никогда. Что в целом мире есть только два человека. Все произошедшее на свете со времен изобретения каменного топора было уничтожено одним ударом — ударом Алфика. Учитель, в шкуре палеолитического межвоенного периода, видел перед собой Алфика Хеллота, который стоял, заслоняя ему белый свет, стоял неподвижно, руки опущены до пояса, улыбка вздернута до ушей.

За спиной учителя в дверях физкультурного зала копились новые зрители. Девчонки после душа, девчонки, которые несколько минут назад, беззастенчиво голые, как ни в чем не бывало подставляли струям воды свои немыслимые тела. С еще не просохшими волосами они стояли в дверях за спиной учителя, заполнив весь коридор, и хихикали. Учитель слышал их, Алфик видел. Однако он видел только одно лицо, только один взгляд жег его сетчатку.