Архиепископ - Альфред Мюссе

Если верно, что редкие встречи и беспрестанно возникающие препятствия разжигают страсть и придают наслаждению остроту новизны, то надо признаться и в том, что есть особое очарование, быть может, более сладостное и более опасное, в постоянном общении с тем, кого любишь. Говорят, что привычка приводит к пресыщению. Возможно; но вместе с трм она порождает взаимное доверие и забвение самого себя; любовь, выдержавшая такое испытание, может уже ничего не бояться. Любовники, встречающиеся изредка, никогда не могут быть уверены, что поймут друг друга. Они ждут минут счастья, хотят убедить себя, что счастливы, и тщетно ищут невозможного— слов, чтобы высказать свои чувства. Тем, кто живет вместе, ничего не надо высказывать словами; они мыслят и чувствуют согласно, они обмениваются взглядами; идя рядом, пожимают друг другу руки. Только они одни знают восхитительное блаженство и ласковую прелесть завтрашнего утра. В дружеской непринужденности они находят отдых от восторгов любви. Мне всегда вспоминаются эти пленительные узы, когда я вижу двух лебедей, которые тихо плывут по течению, отражаясь в чистой прозрачной воде.

Вначале Фредерика увлек великодушный порыв, а затем очарование этой новой для него жизни пленило его. К несчастью для автора этого рассказа, только перо Бернардена де Сен — Пьера[4] способно придать интерес бесхитростным подробностям безмятежной любви. К тому же для украшения своего простодушного повествования этот искусный писатель располагал знойными ночами Иль‑де — Франса и пальмами, бросавшими трепетные тени на обнаженные плечи Виргинии. Своих героев он изобразил на фоне богатейшей природы. А мои герои посмею ли сказать? — каждое утро отправлялись в тир Тиволи стрелять из пистолета, оттуда — к своему другу Жерару, иногда обедали у Вери; вечером ехали в театр. Посмею ли сказать, что когда они чувствовали себя усталыми, то играли в шашки у своего камина? Кто захочет читать такие заурядные подробности, да и к чему это, если достаточно сказать одно: они любили друг друга и жили вместе. Так продолжалось около трех месяцев.

К этому времени Фредерик оказался в столь затруднительном положении, что объявил своей подруге о необходимости расстаться. Она давно была готова к этому и не сделала никакого усилия, чтобы удержать его: она знала, что он пожертвовал для нее всем, чем мог; ей оставалось только покориться и постараться скрыть от него свое горе. В последний раз они пообедали имеете. Уходя, Фредерик сунул в муфту Бернеретты пакетик — ив нем все, что у него еще оставалось. Она проводила его до дому и всю дорогу молчала. Когда фиакр остановился, она поцеловала возлюбленному руку, уронила несколько слезинок, и они расстались.

VII

Между тем у Фредерика не было ни намерения, ни возможности уехать. Принятые на себя долговые обязательства, с одной стороны, и практика — с другой, удерживали его в Париже. Он горячо принялся за работу, чтобы прогнать охватившую его тоску. Он перестал бывать у Жерара, на целый месяц заперся дома и выходил только затем, чтобы отправиться в суд. Внезапное одиночество, наступившее после столь рассеянной жизни, повергло его в глубокую меланхолию. Иногда он проводил целые дни, шагая по комнате вдоль и поперек, не притрагиваясь к книгам и не зная, что с собой делать. Масленица отошла. За февральскими снегопадами последовали ледяные мартовские дожди. Не стало больше ни забав, ни друзей, чтобы отвлечь Фредерика от печальных дум, и он с горечью предавался чувству уныния, которое навевает это тоскливое время Года, недаром прозванное «мертвым сезоном».

Как‑то раз Жерар навестил Фредерика и спросил его о причине столь внезапного исчезновения. Фредерик не стал скрывать от друга, чем вызвано его отшельничество, но от предложенной помощи отказался.

— Настало время, — сказал он Жерару, — покончить с привычками, которые ни к чему не могут привести меня, кроме гибели. Лучше претерпеть некоторые неприятности, чем довести себя до настоящей беды.

Фредерик не скрывал своего горя от разлуки с Бернереттой, и Жерару оставалось только пожалеть друга, хотя он и приветствовал принятое им решение.

В середине великого поста Фредерик отправился на бал в Оперу. Публики там оказалось мало. В этом последнем прощании с зимними развлечениями не было даже сладости воспоминаний. Оркестр, более многочисленный, чем посетители, играл в пустом зале кадрили минувшего зимнего сезона. Несколько масок слонялись по фойе; их манера держаться и речь говорили о том, что женщины из общества не посещают более эти забытые праздники. Фредерик уже собирался уходить, когда к нему подсела маска, и он узнал Бернеретту. Она сказала, что пришла только в надежде повстречать его. Он спросил, что она Делала с тех пор, как они не виделись; она ответила, что надеется снова поступить в театр и учит роль для дебюта. Фредерику очень хотелось повести ее ужинать, но он вспомнил, с какой легкостью он при таких же обстоятельствах дал себя увлечь по возвращении из Безаисона. Он пожал Бернеретте руку и вышел из зала один.

Говорят, что лучше горе, чем скука. Это грустное изречение, к несчастью, справедливо. Перед лицом горя, каково бы оно ни было, благородная душа находит в себе силы и мужество для борьбы с ним; большое страдание часто оказывается большим благом. Скука же, напротив, точит и разрушает человека. Ум цепенеет, тело томится в неподвижности, мысль витает без пели. Когда жизнь лишена смысла, подобное состояние хуже смерти. Если страсть находится в противоречии с благоразумием, жизненными интересами и здравым смыслом, то каждый может с легкостью и вполне справедливо порицать человека, отдавшегося такой страсти. Для подобных случаев существует множество готовых доводов, и волей — неволей приходится на них сдаться. Но вот рассудок и благоразумие одержали верх, и страсть принесена в жертву. Какие аргументы остаются тогда у философа и софиста? Что ответят они человеку, который скажет: «Я последовал вашим советам, но я все потерял. Я поступил благоразумно, но я страдаю».

Так было с Фредериком. Бернеретта дважды написала ему. В первом письме она уверяла, что жизнь стала ей невыносима, умоляла хоть изредка навещать ее, не покидать окончательно. Но Фредерик слишком мало доверял самому себе, чтобы уступить этой просьбе. Второе письмо пришло спустя некоторое время. «Я виделась с моими родителями, — писала Бернеретта, — они стали лучше ко мне относиться. Один из моих дядей умер и завещал нам немного денег. Я заказала платья для моего дебюта, они должны вам понравиться. Зайдите ко мне на минутку, когда будете проходить мимо». На этот раз Фредерик дал себя уговорить и навестил свою подругу. Но все, что она написала, оказалось неправдой; просто она хотела увидеть его. Он был тронут ее постоянством, но тем очевиднее стала для него печальная необходимость противиться ее настойчивости. Однако, как только он заговорил об этом, Бернеретта остановила его.

— Я все знаю, — сказала она, — поцелуй меня и уходи.

Жерар уехал в деревню и увез с собой Фредерика. Весенние ясные дни, верховая езда — все это подействовало благотворно на Фредерика, и мало — помалу к нему вернулась его веселость. Отношения Жерара с его возлюбленной тоже разладились. По его собственному выражению, он «отослал» свою любовницу, ему хотелось пожить на свободе. Молодые люди вместе разъезжали по лесам и вместе ухаживали за хорошенькой фермершей из соседнего местечка. Но вскоре из Парижа приехали гости. Прогулки уступили место карточной игре, обеды стали шумными и продолжительными. Эта жизнь, некогда ослеплявшая Фредерика, была ему теперь невыносима, и он вернулся к своему одиночеству.

Фредерик получил письмо из Безансона. Отец извещал его, что мадемуазель Дарси собирается вместе со своими родителями в Париж. Действительно, они прибыли на той же неделе. Фредерик, хотя и неохотно, все же явился к ней. Он нашел ее такой же, какой оставил, — она по — прежнему верна была своей тайной любви и готова использовать эту верность, как одно из ухищрений кокетства. Все же она созналась, что сожалеет о некоторых слишком резких словах, сказанных ею во время их последнего объяснения, и просила Фредерика простить ей, если она усомнилась в его скромности. Тут она добавила, что замуж выходить не хочет, но снова предлагает ему дружбу, теперь уже навеки. Подобные предложения всегда найдут отклик у того, кто несчастлив, у кого невесело на душе. Фредерик поблагодарил мадемуазель Дарси и стал изредка бывать у нее, находя даже некоторую прелесть в вечерах, проведенных в ее обществе.

Потребность острых ощущений заставляет иногда людей пресыщенных стремиться к необычайному. Но чтобы такая молодая особа, как мадемуазель Дарси, могла обладать столь прихотливым и странным нравом, казалось совершенно невероятным. И, тем не менее, это было именно так. Она без особого труда добилась доверия Фредерика и заставила его рассказать о своей любви.