Без слов - Николай Кетов

себя бессмертным, так же заблуждаются. Это сладкий самообман, которым тешат себя люди.

– Ты кто? Это свой! – дергают меня за плечо и отрывают от пола два человека в форме. – Идём скорее!

Повинуясь внутреннему чувство, бегу рядом с ними, пока они отстреливаются от окружающих. Российские шевроны на бронекостюме дают некоторую уверенность.

– Ранен? Говорить можешь? – спрашивает один.

Открываю рот и показываю на отсутствующий язык.

– Вот чёрт! Долго тебя держали? Пытали?

Забегаем в маленький лифт, пока второй отдает команды по рации. На плацу, где еще идёт война, всё в дыму, огнях и телах. Там же тело «лысеющего», в его черепе огромная чёрная дыра.

От взрыва дергает лифт, моргает свет, но он продолжает движение.

На крыше горы, куда он нас вывозит, уже стоит вертолёт. Нас встречают другие военные.

Гул винтов мешает говорить, и все перекрикиваются.

Наш вертолёт взлетает, следом поднимаются еще два сопровождающих.

На удаляющейся внизу площадке остались люди, держащие оборону и ждущие прилёта следующих рейсов.

– Ну что ты, с какого отдела? – сняв шлем, спрашивает здоровяк и протягивает планшет и ручку.

Российские шевроны во время такой операции. Бронекостюм ликвидного типа, не пластинчатый. В него залита неньютоновская жидкость, и её вязкость, по сути прочность, зависит от градиента скорости. Если трогать – мягкая, как тесто, и не сковывает движение. А если попытаться выстрелить, то твёрдая, как камень.

И знание языка тут не поможет. Не могу я притворяться и думать, что всё случайно.

Щелчок снотворного пистолета я слышу даже в вертолете.

Часть 4. Мы

Никакого дождя, никакой просачивающейся крыши ангара. Только жидкая тьма моей капсулы.

А попытка была неплохая. Создать иллюзию моей эвакуации. Того, что меня пришли спасать «наши». Правда, пришли спасать только меня и при этом не знают, кто я и откуда.

С точки зрения психологических триггеров накал ситуации был действительно сильный, масштабный. Но недостаточно продуманный.

Даже то, что я сейчас думаю, помогает им совершенствоваться в своих играх. Это не страшно. Мне, по крайней мере, будет веселее. Однообразные допросы надоели, теперь что-то новенькое.

Но когда ты захватываешь огромную военную базу, последнее, что тебя должно интересовать, – это человек в халате на полу.

Я даже думаю, что военных на той базе не понарошку убили. То есть они, сами того не зная, играли роль триггеров. Их жизнь закончилась ради того, чтобы я что-то рассказал. Но им не повезло и умерли они зря.

Интересно, а если человек умер зря, можно ли сказать, что он жил зря?

Наверное, те солдаты, которые меня эвакуировали, уйдут со службы. Потому что понимают и своими глазами (руками и автоматами) убедились, что их могут точно так же пустить на убой.

Просто кому-то другому отдадут приказ. А они будут пытаться прожить лишние минуты.

Но отсутствие военной службы их от этого не спасёт. На гражданке они точно так же могут стать мясом ради чьих -то амбиций.

Лепить российские шевроны во время операции… Еще бы бутылку водки и балалайку взяли.

Но при этом современный польский бронекостюм. В них стреляли тоже по-настоящему. И ради чего? Ради чего они служат? Просто ради денег?

В этот раз после «душа» мне выдали не только халат, но и тапочки. Как сказать «выдали» – вставили ноги в резиновые шлёпки.

Интересно, а те, кто меня ведет, знают о том, что произошло с теми, «кто меня вёл в тот раз»?

Были у тебя коллеги, охранники-конвоиры. Но начальство их решило слить. Как тебе работается после этого? Скучаешь ли по коллегам? Боишься ли за свою жизнь?

Тёплый летний воздух наполнил лёгкие, как только мы вышли на улицу. Могу с уверенностью сказать, что это вечерний воздух. Ароматы затухают к вечеру, пройдя пик своего буйства.

Земля под ногами (пусть и в резиновых тапочках) ощущается совсем по-другому. Даже не то, что травинки щекочут ногу, а то, как поверхность пружинит. Нога не проваливается, как в трясину. Почва лишь слегка проминается.

На предприятии у нас был большой сад, чтобы сотрудники могли провести время и отдохнуть. Для каждого определение «большой сад» имеет своё значение. В нашем случае это парк-заповедник площадью шестнадцать квадратных километров. Тут есть и несколько прудов, крупное озеро, речка. Как в песне «… и лесок, в поле каждый колосок».

Неподалеку с корпусами просто цветочный сад, за которым ухаживают сами сотрудники (это очень полезно как терапия, помогает бороться со стрессом и к тому же улучшает работу мозга). За цветочным садом ряды плодовых деревьев. Потом, в зависимости от направления, либо малый пруд, либо поле. А дальше лес. Лес смешанный – есть и хвойные, и лиственные деревья.

Говорят, идея создать такой «парк» пришла руководству неслучайно. Экспериментальным путём было доказано, что окружение себя природой положительно сказывается на эффективности рабочей деятельности по сравнению с более антропогенной средой.

То есть клерк, живущий в бетонном городе и работающий в стеклобетонной коробке, к которой он едет на подземном железном электрическом змее, выгорает и устает быстрее, чем тот, кто бывает на природе.

Для человека более свойственна естественная среда, а не та, которую он сам творит.

И поэтому сотрудники предприятия могут выйти, полить цветы, найти в лесу какую-нибудь ягоду, искупаться. Да и шашлык поесть на обед, а не котлетку с пюрешкой. И это правило едино для всех: и для инженера, и для уборщицы, и для повара.

Благодаря площади нашего «садика» тысячи сотрудников могут гулять там и не встретить друг друга.

Нетипичный запах муската вырвал из воспоминаний. Мешок сняли с головы и усадили в плетеное кресло.

Девушка в красном платье с неоправданно широким декольте сидела напротив и улыбалась, прикусывая губу.

Обычно сразу начинают диалог. А тут что-то новенькое… Или старое. Забыл!

А она хочет, чтобы я вспомнил. После этой мысли девушка кивает.

Вспомнил-вспомнил-вспомнил. Память… У кратковременной достаточно большой объем, но она не долговечна. В долговременную переходит лишь пятнадцать-двадцать процентов…

Опыты Теодора Бергера! Кстати, очень много везде (и у нас в России) нейрофизиологов с фамилией Бергер. Но тот Бергер кое-что интересное открыл на мышах, потом подтвердил на приматах, а в 2015 году «перестал вести научную деятельность» после приглашения работать в ВВС США.

Открыл свойства гиппокампа, позволяющие обучать необущающегося. Когда один грызун учился выполнять команду и получал вознаграждение, его мозг кодировал эту связь стимула и реакции. Устройство, разработанное Бергером, кодировало эту информацию, и другая часть устройства у другого грызуна (просто сидящего в клетке в другом помещении) декодировала для его гиппокампа. У второго грызуна так же формировались необходимые