Последний козырь - Алексей Кондаков

Он был совсем мальчишкой, когда отец вернулся с русско-японской войны. Зная его до сих пор больше по фотографиям, Павел очень быстро привязался к отцу и удивлялся, как он мог обходиться так долго без возникшей между ними дружбы.

Отец устроился работать в Англо-Кубанском нефтяном обществе сначала слесарем гаража, а затем шофером, возил инженера Джона Дайвера.

Как-то в середине дня отец заехал домой и сказал сыну:

— Хочешь покататься на автомобиле?

Об этом можно было и не спрашивать. Паша рванулся было к двери, но отец остановил его:

— Надень, сынок, новую рубашку и приведи себя в порядок. Ты приглашен на день рождения Ринга — сына господина Дайвера.

— Давай, мамочка, скорей. Ну, чего ты стоишь? Давай же, — сияя от счастья, твердил Паша.

Мать удивленно смотрела на сына. Обычно его с трудом можно было заставить надеть новую рубашку и брюки, а теперь сам спешит.

Наконец застегнута последняя пуговица рубашки, и Паша сидит в машине. Со всех сторон на него с завистью смотрят мальчишки и девчонки соседних домов.

С сыном Дайвера — Рингом они оказались одногодками. Родители привезли Ринга в Россию, когда ему было пять лет. В день их знакомства с Павлом ему исполнилось двенадцать. Мальчики подружились. Мать Ринга скуки ради начала давать товарищу сына уроки английского языка. Не обремененная заботами, она учила Павла английским словам, однако способности мальчика увлекли госпожу Дайвер, и занятия стали каждодневными. Паша много и охотно занимался и вскоре мог свободно разговаривать по-английски.

Отец радовался этому:

— Учись-учись, сынок, английскому, больше читай. Рабочий люд разные языки знать должен. Тогда легче будет пролетариям всех стран объединяться, — и он ласково взъерошил волосы сына.

«Хорошее это было время… — Павел с трудом оторвался от воспоминаний. Взглянув на часы, он быстро собрался и вышел из номера. — Сегодня возможна встреча со связным».

…Со стороны Графской пристани доносился шум лебедок, цепей, крики команд в рупор: «Майна!», «Вира!» — там шла разгрузка американского и английского пароходов с военными грузами. Виден был только нос американского судна «Сангамон». Павел повернул направо, пересек площадь и пошел вверх по Екатерининской улице.

Это была центральная улица Севастополя, с дорогой из каменной брусчатки; по углам — газовые фонари, посередине — одноколейный трамвайный путь, места для разъезда встречных трамваев. Впереди виднелся «Гранд-отель».

Павел вспомнил приглашение полковника Богнара: «Милости прошу. Мое управление — в здании „Гранд-отеля“».

«Надо же такому случиться, — усмехнулся он, — условное место оказалось возле обители самого Богнара. Вот уж поистине: случайность — спутник разведчика, как говорит Артамонов».

На первом этаже гостиницы, обнесенном верандой, был ресторан. Второй этаж и третий, видимо, занимало управление контрразведки. Судя по тому, что часовой стоял у калитки, вход в управление был со двора.

— Э-гей! По-бере-гись! — послышался окрик извозчика.

Павел остановился на краю тротуара, быстро огляделся и поднял руку.

— Тпру! Куда прикажете доставить вашвыскобродь? Жеребец молодой, резвай — автомобиль обгонит, ей-богу.

В угодливом взгляде извозчика — радостное возбуждение и настороженность. Услышав пароль, Павел сдержанно улыбнулся, не спеша сел в пролетку.

— Превосходно, старик, пополощи-ка гриву на ветру, — сказал он извозчику слова отзыва.

Старик встрепенулся, задорно подбил снизу пышную бороду и скороговоркой ответил:

— Пополощу, вашвыскобродь, пополощу. И хвост, и гриву.

— Отвези-ка меня, Мефодий… — Наумов сделал паузу и вопросительно посмотрел на извозчика.

— Кирилыч, — подхватил тот, — седьмой десяток Мефодием Кирилычем величают, из древа Мановых.

— Очень приятно, Мефодий Кириллович. По Екатерининской до площади Новосильцева, а затем обратно к пристани Российского общества пароходства и торговли.

— Это мы разом. Э-гей, милай! — Кирилыч хлопнул вожжами по вспотевшим бокам коня. Тот рванулся вперед, и пролетка под мягкий перезвон колокольчиков покатилась по мостовой. — Ну, слава те, господи, дождался вас. — Он попридержал коня, перевел его на спокойную рысь и повернулся к Наумову: — Как устроились, Павел Алексеевич, так, что ли, величать-то? — спросил он.

— Временно в гостинице «Кист». Потом подыщу квартиру.

— Ну, устраивайтесь, определяйтесь, а я буду ездить, как, стало быть, положено по ентому расписанию, и там, где указано.

— Хорошо. Передайте через Лобастова в Ростов, что генерал Домосоенов поставил вопрос о моем назначении в управление снабжения при главкоме. И еще одно. На возложении венков Нахимову полковник Богнар поручил мне проверить икону, установленную дьяконом у основания монумента. В киоте я обнаружил мину с часовым механизмом. В последнее мгновение я успел обезвредить мину. О чем и доложил Богнару.

Мефодий Кириллович оглянулся и пристально посмотрел на Наумова. Павел понял, что его сообщение насторожило связного.

— Как эт вас угораздило познакомиться с ним?

— Офицеры, назначаемые в центральные органы управления и крупные штабы, тщательно проверяются контрразведкой. А теми, кто намечен на ответственные должности, занимается сам Богнар.

— Ну и ну-у, — протянул Кирилыч, — дьякон, говорите, установил икону?

— Да. Но я подозреваю, все это сделано лишь для того, чтобы проверить меня.

— Динамитом не шутят. А ежели бы она взорвалась?

— Я думаю, что вместо взрывчатого вещества была заложена какая-нибудь имитация.

— Эт мы узнаем… Митация…

Павел подробно рассказал Манову о своих подозрениях, догадках и попросил его доложить об этом Лобастову.

Около здания гостиницы «Гранд-отель» остановился автомобиль. Из него выскочили двое в черных гражданских костюмах. Вслед за ними дьякон Савелий, какой-то помятый и крайне растерянный. Его сопровождал офицер контрразведки.

Две пожилые женщины в белых платках остановились на углу у тумбы с объявлениями. Глаза их удивленно расширились. Они почти одновременно запричитали: «Подумать только, арестован священнослужитель!» А рядом старуха проворчала:

— Ишь, оборотень проклятущий!

— Заткнись, старая, и скрипи отсюдова, — оборвал ее мужчина со станком для точки ножей.

Старуха хотела было накинуться на обидчика, но, увидев его злые глаза, прикусила язык и засеменила прочь.

— Точу ножи, ножницы-ы, казачьи клинки, и тещины языки, и девичьи ноготки… — бойко закричал точильщик и, подойдя к часовому, спросил: — Узнай-ка, браток, может, надо что поточить?