Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

что может вылиться современный военный конфликт. Но ещё сильнее, особенно у политиков крупных стран, был страх последствий неспособности принять вызов самой войны. Каждая из держав — Британия, Франция, Германия, Россия, Австро-Венгрия — видела для себя определённые угрозы. Трём великим европейским империям, Германской, Австро-Венгерской и Российской, угрожало недовольство национальных меньшинств, особенно сильное в Австро-Венгрии, в которой главенствующее положение занимали немцы и венгры, уступавшие по численности славянскому населению. Во всех трёх империях выдвигались требования расширения демократии (в России просто требование демократии), причём опасность усиливалась в тех случаях, когда призывы к свободам и национализм шли рука об руку. В Британии и Франции, где всё мужское население обладало избирательными правами, проблемы демократии не существовало. На них давил имперский груз другого рода: управление обширными заморскими доминионами в Африке, Индии, на Аравийском полуострове, в Юго-Восточной Азии, в Америке и на Тихом океане было источником не только национальной гордости, но и агрессивной ревности их европейских соседей. Британия пребывала в уверенности, что русские рассчитывают на влияние в Индии, с которой соседствовали их среднеазиатские владения. Эта уверенность, вероятно, была ошибочной, но стойкой. Немцам очень не нравилось, что у них мало колоний, и они стремились расширить те немногие, которые приобрели в Африке и на Тихом океане, всегда готовые вступить в спор — особенно с Францией — за влияние в нескольких регионах мира, ещё не попавших под власть Европы.

На континенте, где горстка держав управляла многочисленными подчинёнными народами, а две из них — Британия и Франция — владели большей частью остального мира, всеобщая подозрительность и соперничество были неизбежны. Это соперничество в основном провоцировала Германия, которая в 1900 году приняла решение (Закон о флоте) о строительстве военно-морского флота, способного противостоять Королевскому флоту Великобритании. Немецкий торговый флот был в мире вторым по величине, но британцы вполне справедливо решили рассматривать принятие Закона о флоте как необоснованную угрозу своему владычеству на море, длившемуся уже несколько столетий, и приняли ответные действия. К 1906 году стремление превзойти Германию в строительстве современных военных кораблей было самым важным и самым популярным элементом государственной политики Британии. Среди континентальных держав также наблюдалось сильнейшее соперничество в военной области. Ярким примером этого служит решение Франции, население которой составляло 40.000.000 человек, увеличить численность своей армии до уровня армии Германии — страны с населением 60.000.000. За короткое время решить эту задачу был призван так называемый Трёхлетний закон 1913 года, продлевавший срок службы призывников. Соперничали между собой и другие страны, не в последнюю очередь Британия и Франция — в 1900-м они были союзницами в противостоянии Германии, но вступили в конфликт из-за колоний в Африке.

Общей чертой этих споров стало то, что для их разрешения не использовался процесс международного арбитража, предусмотренный решениями Гаагской конференции 1899 года. При возникновении угрозы конфликта— как это было во время первого (1905) и второго (1911) марокканских кризисов в отношениях Франции и Германии, вызванных стремлением последней ослабить французское влияние в Северной Африке, а также во время Первой (1912) и Второй (1913) Балканских войн, результаты которых не устроили Австрию, союзницу Германии, — великие державы не пытались использовать гаагские договорённости о международном арбитраже, а прибегали к традиционному методу, конкретным переговорам. В каждом случае удавалось добиться как минимум перемирия, но идея наднационального миротворчества, к которой указала путь Гаагская конференция, тогда так и не осуществилась.

И действительно, в первые годы XX века международная (это главным образом означало — европейская) политика определялась не поиском надёжных способов предотвращения конфликтов, а привычным обеспечением безопасности посредством военного превосходства. Вылилось сие, как и предсказывал русский император в Гааге в 1899 году, в увеличение армий и флотов, создание более тяжёлых орудий, возведение более мощных и обширных приграничных оборонительных сооружений. Впрочем, фортификация вышла из моды, поскольку военные стратеги тех лет были убеждены — по результатам успехов тяжёлой артиллерии в противостоянии с кирпичом и цементом, например в Порт-Артуре во время Русско-японской войны 1904–1905 годов, — что пушки получили решающее преимущество. Сила, полагали они, переместилась от пассивной обороны к активному наступлению, что требовало быстрого перемещения на поле боя больших масс пехоты при поддержке мобильной полевой артиллерии. Не списывали со счетов и кавалерию, которая составляла значительную часть европейских армий. За несколько лет до 1914 года в немецкой армии было сформировано 13 подразделений конных егерей (Jager zu Pferde). Французская, австрийская и русская армии также увеличили численность кавалерии. Тем не менее генералы прежде всего рассчитывали на большие массы пехоты, вооружённой новыми магазинными винтовками, владеющей приёмами рукопашного боя и приученной к мысли о неизбежности серьёзных потерь для достижения успеха[14]. Большое значение импровизированных фортификационных сооружений — траншей и земляных укреплений (их устройство занимало мало времени), которые защищали стрелков и которые способствовали такому урону атакующих во время Англобурской войны, а также в Маньчжурии во время Русско-японской войны и на укреплённой линии под Чаталджей во время Второй Балканской, — было отмечено, но проигнорировано. Европейские теоретики военного дела верили, что хорошо подготовленную и мотивированную пехоту не остановят никакие линии окопов.

Таким образом, к числу великих начинаний Европы в начале XX столетия можно отнести военное строительство. После решительных побед прусской армии, состоящей из призывников и резервистов, над австрийцами в 1866-м и над французами в 1870-м все ведущие европейские державы (за исключением Британии, окружённой морями и охраняемой самым сильным в мире флотом) признали необходимость военной подготовки мужчин ещё в юношеском возрасте, после чего они до самой старости оставались в распоряжении государства в качестве резервистов. В результате должны были появиться огромные армии из проходящих службу и находящихся в запасе солдат. В немецкой армии, считавшейся образцом для остальных, призывник первые два года своей взрослой жизни проводил в мундире — в казарме под надзором офицеров, а главное, младших командиров, которые всегда были рядом. В течение пяти лет после окончания действительной службы военнообязанный должен был ежегодно возвращаться в резервное подразделение своего полка на военные сборы. Затем, вплоть до достижения 39 лет, он оставался приписанным к резерву второй очереди, или ландверу, а с 39 до 45 лет — к резерву третьей очереди, ландштурму. Похожие системы существовали во Франции, Австрии и России. В результате внутри гражданского общества Европы была создана и поддерживалась другая, скрытая от глаз военная структура, насчитывающая миллионы человек, которые уже держали в руках винтовку, маршировали строем, терпели ругань сержантов и научились выполнять приказы.

Под гражданской географией Европы также скрывалась вторая, военная география — её основу