В мышеловке - Дик Фрэнсис

— Э-э… конечно, — покорно согласился я.

— Твой отец никогда бы не простил мне, если бы я не заботился о тебе. — Это тоже была его традиционная фраза. Я знал, что им приходилось встречаться по делам, но подозревал, что дружбу Билли выдумал уже после смерти моего отца.

— Идем!

Я наперед знал всю последующую процедуру. Он вроде бы неожиданно встретит в баре свою тетушку Сал, и я должен буду заказывать выпивку для них обоих.

— О-о! Да здесь тетушка Сал! — объявил Билл, заходя в бар. — Сюрприз!..

Тетушка Сал в свои семьдесят с хвостиком была завзятой болельщицей — с вечной сигаретой в углу рта и с книжечкой-расписанием соревнований, раскрытой на предстоящем заезде.

— Хэлло, миссис Сал!

— Что? А-а… Как поживаете? Вы что-нибудь знаете о заезде в два тридцать?

— К сожалению, нет.

— Ага… — Она заглянула в расписание. — Тритопс прошел взвешивание, но как у него с ногой? — Она подняла глаза и свободной рукой подтолкнула племянника, который никак не мог дозваться официанта. — Билли, закажи что-нибудь для мисс Метьюз!

— Для кого?

— Для Метьюз. Что ты пьешь, Мейзи? — повернулась она к полной пожилой женщине.

— Джин с тоником, спасибо!

— Понял, Билли? Двойное бренди и имбирную настойку для меня и джин с тоником для миссис Мейзи.

Одежда на миссис Мейзи была новая и дорогая. От покрытых лаком волос до сумочки из крокодиловой кожи и отделанных золотом туфель — все кричало, что это мешок с деньгами. На руке, в которой она держала бокал, искрилось кольцо с опалом, обрамленным бриллиантами. Ее умело накрашенное лицо не выражало особой радости.

— Как поживаете? — учтиво спросил я.

— Что? — переспросила тетушка Сал. — О-о, Мейзи, знакомься. Это Чарльз Тодд. Что вы думаете о Тритопсе, Чарльз?

Тетушка Сал озабоченно заглянула в книжечку, а Билли раздал напитки.

— Ваше здоровье! — без особого энтузиазма произнесла Мейзи Метьюз.

— До дна, — отозвался Билли.

— Мейзи немного не повезло, — с сочувствием заявила тетушка Сал.

— Не на того поставила? — усмехнулся Билли.

— Ее дом сгорел дотла.

Удачное начало разговора, что и говорить!

— Ой… — смутился Билли. — Вот несчастье.

— Вы, кажется, потеряли все, Мейзи?

— Все, кроме того, что осталось на мне, — хмуро ответила она.

— Хотите еще джина? — предложил я.

— Благодарю, дорогой.

Когда я вернулся с вновь наполненными стаканами, Мейзи во всех подробностях повествовала о случившемся:

— …Меня там, разумеется, не было, я гостила у сестры моего мужа Бетти в Бирмингеме, и вдруг на пороге появляется полицейский, сетуя на то, как тяжело им было меня найти. К тому моменту, разумеется, уже все сгорело. Когда я вернулась в Уортинг, то увидела лишь груду пепла и трубу камина, торчавшую посредине. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы выяснить, что произошло… Наконец они сказали, что в доме что-то загорелось, но они не знают, какова причина загорания, потому что дома никого не было…

Она взяла джин, улыбнулась, не адресуя никому своей улыбки, и продолжала:

— Так вот, я была как сумасшедшая. Еще бы — так все потерять! И я спросила, почему они не воспользовались морской водой, ведь море рядом с домом. Они же, ясное дело, ответили, что не могли ничего спасти, так как не было настоящей воды. А пожарный, которому я пожаловалась, объяснил, что они не пользуются морской водой, потому что, во-первых, она разъедает оборудование, а во-вторых, помпы засасывают морские водоросли и ракушки, и вообще тогда был отлив…

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться, но она все-таки почувствовала это.

— Конечно, дорогой, вам смешно, ведь вы не потеряли всего, что собирали Бог знает сколько времени.

— Мне очень жаль, миссис Метьюз. Ваша беда не кажется мне смешной. Просто…

— Я понимаю, дорогой. С вашей точки зрения, действительно это смешно — кругом вода, и нечем залить огонь. Но, поверьте мне, я тогда была просто вне себя.

— Кажется, я сделаю маленькую ставку на Тритопса, — задумчиво сказала тетушка Сал.

Мейзи Метьюз с недоумением посмотрела на нее, а Билли, уже наслушавшийся о пожаре, хлопнул меня по плечу и протянул: «Та-ак», — что было сигналом посмотреть заезд.

«Он уже получил свое», — подумал я и тоже вышел, чтобы посмотреть на скачки с верхней трибуны, где шанс столкнуться со знакомыми был минимальным.

Тритопс упал и пришел последним, сильно хромая. Не посчастливилось его владельцу, жокею и тетушке Сал. Я спустился вниз к смотровому кругу, чтобы взглянуть на чемпиона, которого готовили к забегу, но мне и в голову не пришло рисовать его. Рынок был забит его изображениями до отказа.

Послеобеденное время, как всегда, прошло быстро. Я немного выиграл, немного проиграл, но деньгами нельзя измерить всю зрелищность скачек. Во время последнего заезда я заметил, что на трибуну поднимается Мейзи Метьюз. Ярко-красное пальто, холеное и надменное лицо — тут нельзя было ошибиться. Она остановилась ступенькой ниже, глядя на меня. Воплощенная самоуверенность, хотя и с капелькой сомнения.

— Случайно не вы, — начала она, — тот молодой человек, с которым меня недавно, познакомили в баре?

— Да, миссис Метьюз.

— Я не была уверена. — Ее сомнения развеялись. — Здесь вы выглядите старше.

— Разница в освещении, — согласился я.

Она тоже выглядела теперь старше лет на десять. «А ведь ей далеко за пятьдесят, — подумал я. — Свет в баре всегда обманчив».

— Мне сказали, что вы художник. — В том, как она об этом говорила, ощущалось неодобрение.

Я что-то пробормотал, наблюдая, как скакуны мчатся к финишу.

— Наверное, художники не много зарабатывают, дорогой? — продолжала она.

Я усмехнулся. Мне нравилась ее прямота.

— Все зависит от того, кто ты. Пикассо, например, не жаловался на бедность.

— Сколько вы с меня возьмете, если я закажу вам картину?

— Какую картину?

— Я понимаю, дорогой, что это звучит странно и с моей стороны это самое настоящее сумасшествие, но я решила запечатлеть страшную картину пожарища с одиноко торчащей трубой камина и с полусгоревшей изгородью на фоне моря… Сперва я намеревалась нанять местного фотографа, который снимает свадьбы, чтобы сделать цветное фото, потому что, когда все расчистят и отстроят, никто и не поверит, как все было страшно. Такую картину я хочу повесить в новом доме, чтобы все видели.

— Но…

— Итак, сколько будет стоить картина? Потому что, как вы заметили, у меня не все пропало. Но если сумма выразится в сотнях, то я просто приглашу фотографа.

— Конечно, — серьезно согласился я. — А что, если я сначала приду посмотреть на то, что осталось от дома, и тогда мы будем договариваться о цене?

Она не усмотрела в моем предложении ничего необычного.

— Ладно, дорогой. Только не стоит откладывать, потому что, как только там побывают страховые агенты, я сразу же возьмусь за расчистку.

— Так когда?

— Ну, дорогой, коль скоро вы уже на полпути, то, может, прямо сегодня?

На том мы и порешили. Миссис Мейзи сказала, что могла бы взять меня в свой «ягуар», если у меня нет машины, а домой я смогу добраться поездом из Уортинга.

Я согласился. Если бы я знал, куда приведет меня эта поездка! Но решающий шаг часто делают опрометчиво.

По дороге миссис Мейзи почти не умолкая рассказывала мне про своего покойного мужа, который очень о ней заботился.

— Вообще-то я тоже о нем заботилась, потому что была медсестрой, дорогой. Мы познакомились, когда я ухаживала за его первой женой, у нее был рак. А потом я осталась присматривать за ним, он попросил меня, и я согласилась. Конечно, он был намного старше меня, и он умер больше десяти лет назад. Он очень заботился обо мне, очень…

Она нежно взглянула на огромный опал. Наверняка многие мужья хотели бы, чтобы о них так вспоминали.

— А когда он умер, оставив мне целое состояние, сам Бог велел мне воспользоваться им. Я и дальше вела дела так, как мы делали, когда жили вместе, то есть участвовала в распродажах и аукционах в солидных домах, старалась покупать только хорошие вещи, иногда удавалось купить довольно дешево, и, конечно, было здорово, если вещи принадлежали какому-нибудь известному человеку, какой-нибудь знаменитости… — Она рывком переключила скорость и обогнала маленький фургончик. — А теперь все вещи сгорели дотла, и вся память об Арчи и о местах, где мы были вместе, улетучилась, и, признаюсь вам, дорогой, я просто схожу с ума…

— В самом деле, ужасно для вас.

— Конечно, дорогой, ужасно.

У меня вдруг мелькнула мысль, что уже второй раз за последние две недели я выступаю в роли утешителя.

Мы остановились. Среди небольших особнячков ее дом, вероятно, был самым роскошным. Но сейчас от него остались только обгоревшие стены, определявшие его конфигурацию, черная куча головешек и массивная кирпичная труба посредине. «Ирония судьбы, — мелькнула мысль, — что источник огня пережил сам огонь». Руины были явно «картиногеничны», если можно так выразиться.