Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы - Сергей Иванович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зима. Иногда решали в школу не ходить. Трудно было уговорить на это девчонок, но мы шли на хитрость. Выйдя из дома чуть раньше и добравшись до леса, прятались в кустах. Предрассветная темнота надежно укрывала нас. Увидев, что девчонки подходят к лесу, зажигали фитильки и, изображая волков, негромко воя, перебегали от одного куста к другому. На девочек это действовало устрашающе: постоят, посоветуются, но дальше идти боятся. Конечно, они понимали, что идти на занятия смысла уже нет, а вернуться же домой так рано, они не решались, так как родители могли заподозрить в обмане. Раскрыв нашу хитрость, девчонки решили присоединиться к нам, их желание было принято нами с радостью.
Укрывшись в еловой чаще от пурги и пронизывающего ветра, мы разжигали костер и запекали картофель. Сало и приготовленные на обед бутерброды, пышущий жаром картофель с большим аппетитом съедались. Отдохнув и повеселившись, неохотно возвращались домой.
Были и другие поступки, связанные с прогулами. Вот один из них. Глубокая осень. В ночные часы случались заморозки, сковывая мелкие водоемы и протоки тонким льдом. Домашние гуси, привыкшие летом плавать в них, не покидали их и в холодные дни, свободно плавали в полыньях, вылавливая мелкую рыбешку. Зная об этом, мы пользовались случаем и удовлетворяли спящую в нас страсть к охоте и добыче пищи. Увидев отбившийся от дома выводок, вылавливали одного из гусей и удалялись в лес. Приготовить фаршированного яблоками гуся мы умели. Этому научили нас старшие товарищи.
Рецепт прост. Подготовленная тушка гуся натирается солью, шпигуется яблоками и тушится на специальном кострище (это ямка в земле, которая выкладывается опавшими листьями). В эту ямку закладывается тушка гуся и очищенный и слега посоленный картофель. Сверху все это укрывается листьями и небольшим слоем земли. Затем над этой искусственной духовкой разводится костер. Два часа ожидания – и кулинарный шедевр готов.
Рассевшись вокруг собранных в кучу догоравших углей, приступали к нехитрой трапезе. Дымящиеся куски мяса, яблоки и тушеный картофель приятным ароматом возбуждали аппетит. Кипяток с заваренными листьями черной смородины или малины с мятой, разлитый в солдатские кружки, приятно обжигал губы и согревал ладони. Кто-то выкладывал краюху свежеиспеченного пшеничного хлеба. Коля Рига доставал баночку меда. Под смех и веселые шутки незаметно опустошался нехитро сервированный стол. Помню, что все было необыкновенно вкусным. Очевидно, что свежий воздух, аромат хвойного леса и слегка уловимый запах дыма от тлевшего костра усиливали это ощущение. Даже пугливые синички, слетевшиеся к кострищу, нежно попискивая, терпеливо ожидали угощения. Иногда мышка-полевка, напуганная громкими голосами и треском ломаемых веток, осторожно выглядывала из-под валежника. Убедившись, что ей никто не угрожает, незаметно возвращалась к своей норке. И только дятел, увлеченный своей работой, не обращая на нас внимания, терпеливо стучал по стволу высохшего дерева, добывая себе корм.
Отдохнувшие и посвежевшие, мы охотно возвращались домой в маленькие и слабо освещенные керосиновыми лампами комнаты, к желанному деревенскому уюту и теплу протопленных печей, где пахло свежеиспеченными пирогами и парным молоком, где одинокий фикус царствовал в окружении простой мебели.
Заметных воспоминаний об учёбе в средней школе нет. Обучение было платным. Ученики, проживавшие в сельской местности, обязаны были представить справку о заработанных в летние каникулы не менее чем тридцати трудоднях. Успехами в учёбе похвастаться не мог. Времени на выполнение домашних заданий почти не было. Учился во вторую смену. Домой возвращался в 7–8 часов вечера. Семь километров до школы, семь обратно. Транспорта не было. Приходилось добираться своим ходом. Придя домой, не до уроков было. Приходилось чем-то помогать маме: натаскать воды, надёргать из стога сена, принести дров.
Обычно плохие воспоминания в памяти с годами стираются. Но что-то остается. Остались воспоминания об унижениях, которые я испытывал в те годы. Не школа их порождала, а отдельные люди, окружавшие меня. Иногда я чувствовал себя изгоем, хотел бросить учёбу и уйти работать на завод. Я проклинал, что родился в деревне, что живу в ней и испытываю постоянное недоедание и обездоленность. Завидовал одноклассникам, живущим недалеко от школы, которым не надо было заготавливать сено для прожорливой скотины, носить воду и многое другое. Меня тошнило от запаха бутербродов, заполнявшего класс во время большой перемены. Как назло эти розовощёкие девицы и ухоженные юноши именно в большую перемену демонстрировали свои припасы, со смаком уничтожая их. В такие минуты я со своим другом, с которым сидел за одной партой в семилетней школе, уходили подальше от этой пресыщенной толпы, доставали кусок солёного сала, чёрный хлеб, солёные огурцы и наслаждались этой трапезой.
В трёхстах метрах от моего дома, на живописном берегу озера располагалась воинская часть. До войны там был летний лагерь военного училища им. Верховного Совета. В городке были зимний и летний кинотеатры, стадион. Деревенские жители этим достоянием пользоваться не могли. Городок надёжно охранялся. Только от кого и зачем? Прожекторная часть, основной задачей которой было участие в салютах, не была засекреченным объектом. Нужды офицерские семьи не испытывали. Жили в финских домиках на две семьи. Детей школьного возраста было чуть больше десяти человек. Все они учились в городских школах. Грузовой автомобиль, крытый брезентом и оборудованный лавками, служил автобусом для перевозки школьников. Мне это счастье было недоступно. Не подвозили до города, ссылаясь на перегруженность транспорта. Обидно было до слёз. Но почему так, кто распорядился, кто проявил равнодушие и подлость, запрещая подвести до школы всего лишь ещё одного человека? Почему никто не возмутился, не настоял на том, чтобы подвозили и меня. А в кузове были и взрослые, матери тех же учеников.
Я понимал, что я человек не их круга. Да и сам себя я стеснялся. Одет был плохо: пальтишка не было, носил офицерскую шинель и китель, хромовые сапоги сшил деревенский сапожник дядя Вася Конев. Рубашки, брюки мама шила сама. Материал был: те же офицерские жёны выменивали его на молоко, мясо и яйца. Дарами деревни они пользовались сполна, но сельчан в магазин к себе не пускали.
Ходить в школу в такой форме было стыдно. Со временем привык и перестал
