Том 7. Человек, нашедший свое лицо - Александр Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Простите, мистер Престо, – послышался мужской голос. – Говорит швейцар. Одна мисс хочет вас видеть.
Престо поморщился. Какая-нибудь поклонница-психопатка узнала о его приезде. Неужели и здесь от них не будет покоя? И Престо уже хотел ответить, что устал с дороги и не может принять посетительницу, как вдруг услышал по телефону уже женский голос:
– Мистер Престо! Я очень, очень прошу принять меня по важному делу. Я отниму у вас всего несколько минут.
В голосе было столько мольбы и, главное, тревоги, что Престо заколебался. А может быть, это какая-нибудь больная, которая хочет предупредить его об опасностях лечения? Ведь и у Цорна могут быть неудачи. Заинтересовал Престо и голос женщины: ему показалось, что он совсем недавно слышал его. Сестра? Нет, другая. И Престо ответил:
– Хорошо. Слуга проводит вас. Скажите ему, что я на верхней западной веранде.
Престо был избалован и не считал нужным идти навстречу.
Не меняйте своего лица!
Вошла молодая девушка в синем шелковом платье. Остановилась у двери, молча кивнула головой, измерила глазами расстояние от двери до Престо и, уже не глядя на него, приблизилась к нему. Лицо бледное и взволнованное.
«Ну конечно, психопатка поклонница», – решил Тонио и сухо предложил ей кресло возле себя.
Девушка уселась, не поднимая глаз. Престо понял, почему она не смотрит на него: смех может помешать разговору.
Девушка прижала кончики пальцев к вискам и молчала, будто собираясь с силами. Престо все ждал, пуская кольца дыма.
– Мистер Престо! – наконец заговорила она дрожащим от волнения голосом. – Мы уже встречались с вами… Я регистрировала ваше прибытие в конторе.
– Чем могу служить?
– Я делаю служебный проступок, являясь к вам, и, может быть, буду за это уволена…
– В таком случае вы поступаете неосторожно, – холодно сказал Престо. Даже вежливость не заставила его ободрить ее, прийти на помощь – он опасался, что это даст волю бурным чувствам, которые, видимо, кипели в ней, и вызовет горячие излияния любви, восхищения, преданности. Он давно был сыт от таких сцен. – Как ваше имя?
– В данном случае мое имя не играет роли, – ответила девушка и впервые взглянула на него.
Заметив недовольную мину на физиономии Престо, она покраснела, перевела взгляд на острый носок своей туфли и возбужденно воскликнула:
– Вы не думайте, что я психопатка, которая явилась сюда, чтобы изливать свои личные чувства. Дело гораздо серьезнее! – И девушка вновь прижала кончики пальцев к вискам с такой силой, что длинные красные лакированные ногти впились в кожу. И вдруг заговорила быстро, бурно, словно в бреду: – Тонио! Престо! Не покидайте нас! Не изменяйте своей внешности! Не лишайте нас тех счастливых минут, которые вы дарите нам! Поймите: жизнь тяжела, и только вы даете просвет в этой беспросветности, заставляете хоть на время забыть о тревогах, которые окружают нас, даете от них отдых, а значит, и новые силы, поддерживаете нас, вселяете надежду в сердца теряющих всякую надежду на лучшее… Для богатых людей вы только паяц, который развлекает их от скуки безделия. Но ведь вас смотрят на экране миллионы таких же скромных тружеников, как я… Что станет с ними, когда вы уйдете с экрана? Их жизнь станет еще безотраднее…
Престо был смущен и даже взволнован. Конечно, это экзальтированная женщина. Конечно, она преувеличивает. Но она подняла вопрос, над которым до сих пор не задумывался Престо, – о социальной роли его творчества. Да, об этом надо будет подумать. Но прежде всего следует как-нибудь успокоить посетительницу.
– Мисс, – сказал он мягко, – я вам очень благодарен за ту высокую оценку, которую вы даете мне. Но вы упускаете из виду одно важное обстоятельство. Я тоже живой человек, и я имею неотъемлемое право предъявлять свои требования к жизни. Не находите ли вы эгоистичным ваше требование: «Сохраните для нашего удовольствия ваше уродство, ваш нос-туфлю»? И почему вы считаете несчастными только себя? Вы не подумали о том, что, несмотря на свою славу и богатство, и я могу быть несчастным, как последний из бедняков?
Такого признания, такого оборота дела девушка не ожидала. Она удивленно подняла брови и недоверчиво спросила:
– Вы?
– Да, я. Вы сказали, что для богачей я паяц. Но разве вы не знаете, что многие величайшие комики были меланхоликами и заставляли других смеяться, когда их собственная душа рыдала?
Не желая переходить пределы откровенности и чтобы не вызвать неосторожных вопросов посетительницы, он добавил:
– А у меня достаточно оснований, о которых я не могу распространяться, быть недовольным своей судьбой и желать изменить свою внешность.
Но посетительница была догадлива, или же ей помогло женское чутье, и она ответила угасшим голосом:
– Да, это бывает.
Девушка опустила голову в глубоком раздумье. Престо выжидательно молчал.
– Не знаю… может быть, вы и правы, – наконец сказала она. – Такие задачи трудно решить. На одной чаше весов личная жизнь, на другой – интересы зрителей, ваших поклонников. Не все созданы быть героями, которые способны пожертвовать своими интересами ради других.
Это уже был вызов. Престо выпрямился и принял такую позу, которая привела бы Гофмана в восхищение. Девушка не глядела на него и потому сохранила всю свою серьезность. Тонио уже собрался ответить ей должным образом, но девушка предупредила его и воскликнула:
– Но вы сделаете это, потому что у вас великая душа!
Престо молчал.
Неожиданно девушка бросилась перед ним на колени и, ломая руки, почти рыдая, заговорила:
– Принесите эту жертву! Умоляю вас! Престо! Тонио! Обещайте, что вы откажетесь от своего намерения!
«Умная женщина, а все-таки психопатка!» – подумал Престо. Он усадил девушку и строго сказал:
– Выслушайте же меня, мисс. Вы ломитесь в открытую дверь. Вы уговариваете меня не изменять внешности. Но это столь же нелогично, как просить или требовать от меня, чтобы я всегда выступал в одной и той же роли. Намереваясь изменить внешность, я совсем не собираюсь отказаться от своей профессии киноактера. Тонио Престо явится только в новом облике и в новых ролях.
– Но наш старый, любимый Престо перестанет существовать, – с огорчением произнесла девушка и поднялась. – Я сделала все возможное. Простите за беспокойство и прощайте, милый, незабвенный Престо!
Она быстро вышла. Престо вскочил с кресла и нервно заходил по веранде, высоко подбрасывая свои короткие ноги.
«Незабвенный! Каково! Словно Престо уже покойник! Неприятный визит! Психопатка! Какое они имеют право вмешиваться в мою личную жизнь?»
Несколько успокоившись, Престо начал рассуждать хладнокровнее. Эта взбалмошная женщина как-то по-новому осветила его творчество. До сих пор ему казалось все очень простым. Исключительная внешность и талант создали ему репутацию первого мирового комика и принесли материальный успех. Он умел превращать смех в доллары, и это было отлично. Правда, у него была своя творческая драма, о которой не подозревали его поклонники: в душе он был не комиком, а трагиком. Парадоксальным трагиком, который возбуждает смех! Желание устранить это противоречие и привело его к доктору Цорну так же, как и неразделенная любовь к Люкс. Но он никогда не задумывался над тем, что выполняет какую-то социальную роль. Пожалуй, он даже был невольным и бессознательным орудием в чьих-то руках. Он должен был уводить зрителей – а их действительно миллионы, вся Америка, весь мир – от печальной действительности, заставляя их отвлекаться от проклятых вопросов, забывать невзгоды. Зрители смеялись не только в кино. Этот смех они уносили в свои лачуги и подвалы, делились им с другими, и жизнь казалась краше.
Еще больше он убедился в этом, вспомнив картины, в которых выступал. За исключением классических трагедий – уступке капризу знаменитого актера – все сценарии повествовали или о беспечной жизни богатых людей – причем Престо был в ней лишь случайным гостем, – или же о судьбе бедняков, которые, как по волшебству, превращались в миллионеров, оставляя эту мечту каждому зрителю в поношенном платье и стоптанных ботинках.
А классические трагедии и драмы, в которых выступал Престо! Это была бы пародия, профанация великих произведений, если бы не необычайная и своеобразная сила таланта Тонио, которая делала всех этих Отелло и Аиров не только смешными, но и глубоко человечными, исторгая у зрителей и смех и слезы. Но все же смех был главной ценностью Престо. Этого отрицать нельзя. Миллионы несчастных, обиженных жизнью собирались к экрану кино, как озябшие путники к очагу, и смех Престо согревал их. Лишить их этого! Престо вспомнил, как он сам нищим ребенком на время забывал в кино о голоде и холоде, смеясь над забавными приключениями комических актеров того времени. Жизнь его была бы еще печальнее, если бы у него отняли эти минуты забвения.
