Колдуны - Адам Нэвилл

Соседи продолжают пристально глядеть на нее. Краем глаза Фиона по-прежнему видит овалы двух костлявых лиц. Подбородок соседки теперь вскинут с вызовом, обращенным к окну, за которым пытается спрятаться Фиона. Ей хочется понаблюдать за Грейси и Арчи, но пялящиеся соседи – это совершенно невыносимо. Она разворачивается и отступает в сумрак.

5

Том не заходит дальше порога главной спальни. Облокотившись о дверной косяк, он смахивает с рук опилки, которые усеивают и его обнаженные предплечья, и джинсы.

Том обнаруживает жену сидящей на пластиковом ящике для вещей с краю от того места, где сероватый свет с заметной неохотой проникает в дом. Фиона промакивает глаза салфеткой. Вокруг нее, точно брошенные беженцами пожитки, лежат скомканное постельное белье и занавески. Фиона не принесла в дом ни один из чемоданов.

Том постепенно осознает, что жена долго сидела тут одна в тишине, пока он крепил карнизы для штор в комнате Грейси, а затем и в гостиной на первом этаже. Он догадывается, что Фиона перестала плакать, лишь заслышав его шаги. Она здесь уже целую вечность, но, похоже, даже не пыталась сделать эту комнату уютнее. Тома это удивляет.

– Слезы радости оттого, что мы оказались в нашем первом доме? Или это отчаяние?

– Нечто среднее.

Том бочком входит. Садится на голый пол рядом с Фионой. Кладет руку ей на колено.

– Эй.

Фиона накрывает его руку обеими ладонями.

– Просто нашло. – Она с тоской смотрит на усеянное пятнами окно.

Том мрачно оглядывает потолок. Раздраженно пожимает плечами.

– Я понимаю. Правда, понимаю. Жуть. Вот мы здесь, а я чувствую себя измотанным. Но он станет настоящим домом. Возможно, впервые в своей жизни.

– Он кажется совсем другим, чем когда мы его рассматривали. Куда хуже.

– Я сделаю все, чтобы вам с Грейси было хорошо. Обещаю.

– Я знаю. Ты постараешься, чтобы все получилось. Но сюда вложено и то, что у нас было, и даже то, чего у нас не было, приятель. Думаю, это просто задело меня за живое и взяло верх. Дом в таком состоянии. Такой… усталый. Разбитый. Несчастный. Никто никогда не жил здесь долго.

Том смотрит на пол у себя под ногами.

– То, что случилось. Это в прошлом. И к нам не имеет никакого отношения. Парень был в депрессии.

Фиона предупреждающе поднимает руку. Не нужно. Не сейчас.

Том меняет тактику.

– Ради этого мы экономили каждый пенни. Десять лет, Фи. Две старые машины и один-единственный отпуск в Аберистуите. Мы заслужили лучшую жизнь.

Фиона скорее наваливается, чем опирается на его плечо. Он безумный проповедник, который привел свою паству в зеленую пустыню. Пути назад нет. Решение принято, он заставил их переступить черту в те сумасшедшие месяцы, когда они, охваченные волнением и усталостью, обходили вместе с бесконечными агентами тесные квартирки и бывшие муниципальные владения с похожими на заросли газонами. С их бюджетом едва можно было побороться за полузаброшенные кварталы в советском стиле, окружавшие лишенный зелени центр города.

– Жизнь на природе. Почему она не для нас? Я могу себе ее представить. И сделаю так, чтобы это сбылось.

Область поисков расширилась, что вызывало лишь большую досаду: дома теснились вдоль неряшливых обочин кольцевых дорог. И каждый оказывался компромиссом между тем, чего они хотели, и тем, что было им необходимо. Пока Том ехал от одного унылого варианта, который они могли себе позволить, до другого, расположенного в границах их скудных возможностей, его воображение неизбежно рисовало жизнь Грейси в этих местах. Детство, проведенное в тесных двориках между покосившимися рейками заборов. Путь в школу по улицам, напоминавшим забитые пазухи, со всеми этими припаркованными вдоль бордюров машинами. Прогулки вдоль заросших лужаек или игры в невзрачных парках под его постоянное: «Осторожно, там собачье дерьмо». Бесконечные мостовые, светофоры и металлические заборы между супермаркетами, складами и промзонами. Грейси дышала бы воздухом, похожим на тот, что окружает нефтеперерабатывающий завод. У малышки уже астма. И виной тому, они не сомневались, частицы дизельного топлива.

А потом, их собственные жизни. Сломанные и серые. Его и Фионы. Вверх и вниз по врачам. Грейси вырастет и уйдет, так и не узнав ничего лучше того немногого, что они ей дали. И ожидая от самой себя в их возрасте лишь то же самое. Том вообразил все это, и перспектива подобного будущего расколола его ребра и закалила сердце.

Фиона шмыгает носом, тянется к простыням.

– Теперь я чувствую себя глупо. Не знаю, что случилось. Просто почувствовала себя… подавленной. Я неблагодарная?

Скрипит половица. Том и Фиона оборачиваются к дверному проему, там стоит Грейси с таким же вытянувшимся, как у мамы, лицом.

– Этот дом плохой, мамочка?

Фиона заставляет себя улыбнуться. Том машет дочери, чтобы та заходила. Грейси без лишних подсказок бросается в объятия отца. Она задыхается от слез, которые вот-вот вырвутся наружу.

– Маме больно?

– Давай сюда. Сэндвич с папой.

Фиона наклоняется и обхватывает Грейси руками с другой стороны. Страдание их дочери немедленно смягчается до жалости к себе, которой она хочет дать волю.

Том обращается к обеим своим девочкам.

– Мы должны относиться к этому как к великому приключению. Сначала оно немного пугает. Нужно время, чтобы приспособиться, потому что мы очень долго жили в клетке для кроликов.

– Там не было никаких кроликов!

– А вот и были. Ты! – Том щекочет Грейси, а она визжит и смеется.

Фиона улыбается, в ее глазах слезы, но взгляд полон любви к мужу и дочке.

– И знаешь что? – добавляет Том. – У этого дома есть свой лес. Полный кроликов.

Он крепко целует Грейси в лоб, в каждую из щек, в макушку. Малышка извивается у него на коленях.

– Твоя борода колется!

– Пойдем. – Том помогает Грейси подняться на ноги и осторожно отряхивает с нее пыль. – Принесем хотя бы один матрас, иначе нам сегодня придется спать в фургоне.

6

Первая ночь в собственном доме, а все трое, словно беженцы во временном приюте, ютятся в одной комнате. Грейси укладывается на надувной матрас рядом с двуспальной кроватью, но долго там не задержится. Даже в такой близости она все еще слишком далеко от мамы с папой, и, когда Том проснется, между ним и Фионой будут раскинутые руки и ноги их дочери.

В тот вечер он едва не умер, пока тащил матрас по винтовой лестнице. И снова повредил плечо и шею.

А теперь, когда усталые голоса перестали перешептываться, словно в библиотеке, начинают заявлять о