Хутор Дикий - Виктор Дан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто там?! Зараз!
Входная дверь в воротах широко распахнулась. Михаил увидел моложавую невысокую женщину в латаном халате, под которым была еще старая линялая шерстяная кофта. Екатерина ойкнула и убежала в дом.
– Заходьте, пожалуйста, – пригласила Фекла, сгорбленная старуха с пергаментным лицом. Она была одета в телогрейку поверх халата из цветастой фланели. На голове белый ситцевый платок, повязанный на затылке, а не под горло, как у большинства сельских женщин.
– Я должен поговорить с каждым из вас в отдельности, – сказал Михаил, когда они оказались в сенях, – Где мы сможем это сделать?
– Заходьте в комнату, пожалуйста – радушно пригласила Фекла.
– Начнем с Пантелеймона Игнатьевича. Не возражаете?
– Заходьте, заходьте, пожалуйста! – любезно, с легким поклоном еще раз попросила хозяйка Михаила, – Ты куда в сапожищах?!
– Извините! – Михаил стал снимать сапоги.
– Звиняйте! То не вам. Не разувайтесь – у нас грязно!
Михаил успел разуться и в носках прошел в комнату. Хорошо выкрашенный пол блистал чистотой, на столе цветастая скатерть и ваза из стекла под хрусталь, кружевные занавески на окнах.
Дед Пантелеймон кряхтя присел на лавку в сенях и принялся стаскивать свои видавшие виды тяжелые с набойками и заплатками сапоги. Фекла бросилась ему помогать. Наконец, Пантелеймон вошел, осторожно ступая большими ступнями в штопанных разными нитками шерстяных носках. Он не расстался со своей толстой суковатой палкой, только ставил ее на пол почти неслышно.
– Груша? – предположил Михаил по цвету и фактуре дерева.
– Да, она. Лет пять назад от мороза погибла. Пришлось спилить. Из груши хорошие держаки получаются… Хоть какая-то польза. Жалко, замечательная была груша. Из Венгрии привез. Не дошел я до Берлина… В апреле прямо из госпиталя домой приехал. Саженцы привез. Черешни чего-то сразу погибли, а груша выжила…
– Вот такой палкой, вероятно, убили Алевтину Петровну, – Михаил нарочито грубо вернул Пантелеймона Игнатьевича на грешную землю.
– Ну то не про меня! – оторопело, но довольно уверенно ответил Пантелеймон и не отвел свои хитроватые живые глаза.
Михаил сделал паузу, спокойно изучая своего собеседника. Многодневная щетина и неряшливый вид старика не могли скрыть от Михаила, что Пантелеймон на свои восемьдесят с чем-то выглядел очень хорошо.
“Его побрить и вымыть и больше шестидесяти не дашь”, – подумал Михаил,
– Говорят, она виновата в вашем ревматизме…
– То бабские байки. На фронте в окопах сутками по пояс мокрые сидели… После войны работал кочегаром на паровозе. Разогреешься у топки, а потом в тендер на мороз за углем… Пошел на пенсию, работал истопником в Рябошапках. Ангиной болел, а после нее всегда ревматизмом кончается. Так доктор говорил…
– У вас были причины…
– Да, некоторые отказывали. Чего на них обижаться?! Других было больше… После войны мужики были в цене. Помню в рейсе… Идешь отдыхать, а под общежитием МПС уже дожидаются. Приходят пораньше, чтоб соперницы не перехватили… Эх, было время! Куда все подевалось…
– Говорят, что вы были все эти годы в ссоре.
– Обидела она меня, конечно, сильно. Куда там, ей офицера подавай… Я же только старшина запаса. Могла бы отшить по-человечески. Мне уж под сорок было… – дед Пантелеймон некоторое время молчал, невольно отдаваясь воспоминаниям, – Она все же свой человек, фронтовик… Я ее уважал. На фронте полезнее многих мужиков была. Снайпер!
– Вы ее видели в тот день?
– Нет. Да я со двора не выходил. Кручусь с утра до вечера. На моих ногах не до прогулок, да еще по снегу…
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Кто? Фекла может подтвердить. Катерина была на дежурстве…
– Нет, она близкий человек. Другой кто-нибудь…
– Разве что корова, или свиньи… – дед ехидно улыбнулся своей шутке.
Михаил улыбнулся тоже:
– Вы уж извините за неудобные вопросы, такая у меня работа.
– Да ничего, мы понимаем…
– Пригласите, если не трудно, Феклу Ивановну, пожалуйста.
– Сей час будет! – ответил Пантелеймон, довольно церемонно, неловко поднимаясь со стула.
“Да. Темперамент дед не растерял”, – отметил Михаил.
Фекла Ивановна села на тот же стул. Сложила руки на коленях и приготовилась отвечать как на школьном уроке.
– Фекла Ивановна, расскажите, когда вы последний раз видели Алевтину Петровну.
– У автолавки видела…
– Вы с ней говорили?
– А как же! Говорила она, что сын приехал и жених Марии, по другому сказать, парень, с которым Мария сошлась. Молодежь сейчас нас не празднует, делают что хотят. Очень Алевтина переживала за нее, хотела сказать, Марию. Надеялась, что Семен поговорит с парнем как отец…
– После этого вы с ней виделись?
– Не, не виделись. Она еще сказала, что ждет на завтра Марию и собирается купить молока для ней. Очень Мария с детства любит козье молоко.
– Где она покупает молоко?
– Где все, у кого скотины нет. У Виктора…
– Виктора Гавриленко?
– Да, у него. У него, считай, коз с полусотни. Торгует молоком, продает козлят и на мясо режет…
– Богатый жених, а у вас дочь одна…
– Так она и слышать о нем не хочет. Запах ей не нравится. И работают вместе… Ухватилась за этого непутевого.
– Кого вы имеете в виду?
– Петра, кого же еще!
– Почему он вам не нравится?
– А что там может нравиться? Жил он у нас, насмотрелись. Худое, щуплое, а лопает как здоровый мужик. Куда все девается?! Чаю не напасешься, заварит сразу пол пачки, выпьет без кипятка и ложится на лавку. Называется – кайхв. По хозяйству работать не хочет. Говорит, у него одна жизнь и должна быть одна работа. Эспедитор, или как. Возит бумажки в кабине рядом с шофером. Какая это работа?! Платят мало. Больше пропивает и проедает… А у меня почки никуда не годятся и дед уже старый… Выгнали мы его. Вот Виктор – другое дело. Мужик степенный, положительный. На работу ходит и с таким хозяйством справляется… Конечно, стирать ему некогда… Жена бы ему очень пригодилась…
– Здесь есть и другие невесты…
– У них всех сейчас, как у нашей Катерины, мозги набекрень. Нос воротят…
– Какие отношения у Петра были с Алевтиной Петровной?
– Не любила она его. Говорила, что срезал ей мак еще зеленым. Садила на пирожки, осталась без ничего. Потом Мария с города привезла, дорогой он там…
– А он?
– Побаивался, а за глаза обзывал, дай Бог вспомнить, … “вунтер-офицерской вдовой”.
– Спасибо за беседу. Теперь очередь за Екатериной.
Екатерина успела переодеться в серую шерстяную юбку и черный свитер под горло. Светлые волосы стянуты в тугой узел на затылке. Лицо без всякой косметики выглядело моложе сорока лет, однако было заметно, что хозяйка за кожей лица следит небрежно. Она смущенно улыбнулась, спрятав свои зеленоватые глаза, и начала почему-то оправдываться:
– Собиралась свиней кормить, вырядилась в старье…
– Давайте сразу перейдем к конкретным вопросам, чтобы поменьше отвлечь вас от работ по хозяйству. Вы выдели Алевтину Петровну в ту субботу, когда она погибла?
– Нет, у меня было дежурство с восьми утра. Сутки работаю, трое – дома. В восемь утра пересменка.
– И с работы вы не отлучались?
– Причем здесь это. Можно подумать, что ее убила я!
– Я не говорю, что вы ее убили. Мне нужно точно знать, где находились все жители хутора в день убийства… Вы не ответили на мой вопрос.
– Была на работе.
– Полные сутки?
– Полные… – ответ прозвучал то ли недовольным, то ли неуверенным тоном.
– Вы работаете с Петром Кореньковым в одной организации. Правильно я говорю, или мои сведения устарели?
– Спросите у Петра, где он был…
– Спрошу обязательно, если застану дома. Насколько мне известно, у вас с ним дружеские отношения, поэтому я счел возможным задать этот вопрос. Надеюсь, вас не обидел…
– Все знают, что мы собирались пожениться. Он жил у нас два месяца, пока мои старики его не выели…
– Почему они против вашего брака с Петром?
– Почему, почему?! Вы же знаете!
– Вы о чем?
– Вы прекрасно знаете, что он сидел в тюрьме…
– Нам это известно. И это единственная причина?
– Про таких говорят всякие небылицы, но я его знаю с детства. Мы учились в одной школе, встречались с ним до армии. Когда он был в армии, переписка почему-то прервалась. Мне иногда кажется, что виноваты родители. Скорее всего, они прятали от меня его письма…
– Значит, они не любили его еще до судимости? – перебил Михаил.
– Все время сватали за меня тут одного. Он давно уехал из хутора, а родители его умерли. Где он, никто не знает. На похороны только приезжал…
– Извините, что вас перебил. Вы считаете, что молва несправедлива?
