Лаура и ее оригинал - Владимир Набоков

[70]

[Д 5]

как я начал трудиться — не всякий день и не подолгу — над вертикальной чертой, обозначающей мое «я». Скоро я научился мысленным большим пальцем уверенно стирать основание этой линии, на которое приходились мои сдвинутые ступни. Я был еще новичок в деле само-вымарывания и поэтому приписывал ощущение восторженного облегчения от утраты пальцев ног (когда я стирал беленькую ножку с более чем рукоблудным удовольствием) тому обстоятельству, что страдал неимоверно с того времени, что сменил

[71]

[Д 6]

детские мои сандалии на элегантные туфли, в самой лакированной коже которых отражались мука и отрава. И каким наслаждением было ампутировать эти мои крошечные ступни! Да, крошечные, и однако, я всегда желал, щеголеватый толстячок я разэдакий, чтобы они выглядели еще меньше. Носимая днем обувь постоянно жала, постоянно. Я доволакивался до дому со службы, снимал причинявшие мучительную боль франтоватые полуботинки и надевал удобные старые шарканцы. Этот акт милосердия неизменно вызывал у меня сладострастный вздох, который моя жена, если я по

[72]

[Д 7]

неосмотрительности позволял ей его услышать, находила вульгарным, отвратительным, непристойным. По жестокости ли своей или оттого, что она воображала, будто я дурачусь нарочно, чтобы ее раздражать, она как-то раз спрятала мои домашние туфли, хуже того — спрятала их в разных местах, как поступают в сиротских приютах с хрупкого здоровья братьями, особенно холодными ночами, — но я тотчас пошел и купил двадцать пар мягчайших карпеток, пряча свое заплаканное лицо под маской Рождественского деда, чем напугал приказчиц в магазине.

Оранжевые навесы южного лета[43]

[73]

[Д 8]

На миг у меня мелькнула тревожная мысль: а ну как стирание детородных органов приведет к преувеличенному оргазму и только? Но я с облегчением обнаружил, что процедура эта оказалась продолжением неописуемого ощущения сладости смерти и не имеет ничего общего с семяизвержением или чиханием. Те три или четыре раза, что я достигал этой стадии, я принуждал себя восстанавливать на черной мысленной доске нижнюю половину своего белесоватого «я» и таким образом выкарабкивался из состояния опасного ступора.

[74]

[Д 9]

Я, Филипп Вайльд, профессор экспериментальной психологии Ганглийского университета, последние семнадцать лет страдаю унизительным желудочным недомоганием, которое чрезвычайно ограничивает приятность застольного общения в небольших обеденных комнатах.

[75]

[Д 10]

Ненавижу свое брюхо, этот набитый кишками сундук, который я принужден таскать за собой повсюду вместе со всеми его спутниками: неудобоваримой пищей, изжогой, свинцовой залежью запоров, а то еще разстройством и первой порцией горячей гадости, извергающейся из меня в публичном сортире за три минуты до назначенной встречи.

[76]

[Д 11 Сердце или (чресла?)]

У меня есть и была всего одна девушка в жизни, предмет ужаса и нежности, к тому же предмет всеобщего сочувствия тех миллионов, которые читают о ней в книгах ее любовника. Говорю «девушка» — не женщина, или жена, или девка. Кабы я писал на родном языке, я бы сказал fille. Уличное кафе, летнее воскресенье в полоску: Il regardait passer les filles[44] — в таком вот смысле.

Не профессиональные шлюхи и не обязательно богатые туристки, но вот именно «fille», как переводят английское «герль», а я теперь делаю обратный перевод: […]

[77]

[…] от пяты до бедра, потом торс, потом голову, покуда не останется ничего, кроме нелепого бюста с застывшим взглядом […]

[ГЛАВА СЕДЬМАЯ?]

[79]

[Вайльд 0]

Я мирно попивал полуденный чай с петибер[45], когда прихотливые резные края этого бисквита привели в движение ассоциацию, которая могла придти читателю в голову еще прежде моего. Он уже осведомлен о том, какое отвращение я испытываю к пальцам своих ног. Мне тогда досаждал вросший в мякоть ноготь на одной ноге и мозоль на другой. Вот было бы славно, подумал я, избавиться от этих пальцев, принеся их в жертву опыту, который я откладывал из одной только трусости.

[80]

[Вайльд (1)]

Я всегда восстанавливал на мысленной аспидной доске символы вымаранных органов, прежде чем, пятясь, выйти из транса. Научное любопытство да и просто логика требовали, чтобы я доказал себе, что если так и оставлю линию с пробелом, то это скажется на состоянии той или другой части моего тела. Я умокнул последний петибер в чай, проглотил сладкую кашицу и решительно приступил к операции над своей презренной плотью.

[81]

[Вайльд (2)]

Когда подвергаешь чье-нибудь открытие проверке и убеждаешься в том, что оно верно, то это может доставить громадное удовольствие, а может и огромное потрясение, сопровождаемое всеми муками соперничества и низменной зависти. Мне известны по крайней мере два таких соперника — вы, Керзон, и вы, Кройдон[46], - которые станут хлопать клешнями, как крабы в кипятке. Но ежели сам изобретатель испытывает собственное свое изобретение и находит, что оно действует как задумано, то он ощущает прилив чистой гордости и ему хочется сочувственно похлопать по

[82]

[Вайльд (3)]

плечу проф. Керзона и погладить по голове д-ра Кройдона[В этом месте в оригинале аллитерация начального «п» сгущается так настойчиво (pride [гордость]… purity [чистота]… pity [пожалеть кого]… pet [погладить]… paper [ученая статья]… petty [мелкая]), что не хотелось вовсе ею пренебречь в переводе. ] (оба, кстати сказать, подверглись разгрому в недавней статье Веста). Мы выше мелкой мести.

Однажды в жаркое воскресенье пополудни в пустом моем доме — Флора и Кора были где-то в постелях со своими хахалями — я приступил к главному опыту. Тонкое основание моего мелом начертанного «я» [I] было стерто и таковым оставлено, когда я решил выйти из своего гипнотранса. Истребление десяти пальцев

[83]

[Вайльд (4)]

ног сопровождалось привычным ощущением сладострастной неги. Я лежал на матраце в ванне, направив на ступни яркий свет от лампы для бритья. Открыв глаза, я сразу увидел, что пальцы на месте.

Подавив разочарование, я выкарабкался из ванны, ступил на кафельный пол — и упал ничком. К великой моей радости, я не мог стоять прямо, ибо десять моих пальцев были в состоянии неизъяснимого онемения. На вид ничего не

[84]

[Вайльд (5) Внизу карточки замета: «прежде чем они?»]

изменилось, разве что они были несколько бледнее обычного, но всякая чувствительность была словно срезана ледяной «мета: бритвой. Я осторожно потрогал большой палец правой ноги, потом остальные четыре, потом на левой, и все они были как резиновые и разлагались. Особенно поразительно было то, что распад тканей начался немедленно. Я прополз на четвереньках в соседнюю спальню и неимоверным усилием забрался в постель.

Оставалось только довести дело до конца и все подчистить. За ночь я удалил, потеребив, скукожившуюся бледную плоть, после чего с огромным упоением созерцал[47] […]

Я знаю, что от моих ног дурно

[85]

[Вайльд (6)]

пахнет, несмотря на каждодневные ванны, но это зловоние было из ряда вон.

[86]

Этот эксперимент — пусть и тривиальный — укрепил во мне веру в то, что я на верном пути и что (если только к веселым гробоносцам не приразится какая-нибудь ужасная язва или мучительная болезнь) процесс умирания способом саморазложения доставляет величайшую из ведомых человеку услад.

[87]

[Пальцы ног]

Я ожидал, что длина обеих ступней в лучшем случае сильно сократится от того, что внешний их край так ловко превратился в некое подобие округлого конца хлебного батона, так как пальцы исчезли безследно. В худшем же случае я приготовился увидеть наглядное анатомическое пособие из десяти оголенных фаланг, торчащих из ступней, как когти скелета. Но увидал я только привычные ряды пальцев.

Медицинский антракт

[88]

[1]

«Располагайтесь», — сказал моложавый, загорелый, бойкий д-р Опер[48], широким жестом указывая на кресло по северную сторону своего письменного стола, и принялся объяснять необходимость хирургического вмешательства. Он показал А. Н. Д. одну из темных безрадостных урограмм его нижних анатомических отделов. Круглая тень аденомы затмевала большую часть белесоватого мочевого пузыря. Эта доброкачественная

[89]