Когда плачет скрипка. Часть 1 - Виктор Дан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил постеснялся спросить, за что сидит сын, но она без поощрения сама, как видно не в первый раз, поведала о своем горе.
– Муж у меня сильно пил. Все ему на водку не хватало. Как Валик (сына Валентином звать) из армии возвратился, свел он, муж, будь он проклят, его со своими дружками. А Валик водителем был. И стали они из прокатного лист вывозить и по селам для кровли продавать. Однажды их знакомого вахтера на проходной неожиданно заменили и их всех заарестовали. И не просто так. Один из мужиков, не Валик – это точно, ножом ударил вахтера. Хорошо, что не насмерть… Уговорили они Валика взять все на себя. Ты молодой, а у нас семьи, помогать будем. Вахтера запугали, чтобы тот сказал, что не помнит, кто ударил… Двести рублей мне как-то дали. Через год их все равно посадили за другое. Когда сына осудили, мужа я выгнала. Тяну теперь лямку одна…
«Нет ли в этой истории аналогии с нашим случаем? Ведь известно, что в групповых преступлениях ответственность распределяется отнюдь не в соответствии с действительным участием и виной», – мысль Михаила возвращалась к предмету его забот.
Водитель объявил: «Зона!»
Несколько пассажиров вышли из автобуса, среди них Михаил и его попутчица. От развилки до места предстояло пройти еще более двух километров по разбитой дороге в сторону моря, которое скорее угадывалось за туманной дымкой на юге.
Солнце в очередной раз спряталось за тучи. С востока дул довольно холодный сырой ветер. Справа и слева простиралась дикая степь, еще бурая от прошлогодней сухой низкорослой травы, но уже с озерцами изумрудной зелени на хорошо прогретых местах.
Землю не распахивали – не годилась для земледелия из-за валунов и многочисленных выходов гранита. Колония собственно и представляла собой гранитный карьер.
Возникла зона в конце двадцатых годов: индустриализация требовала много стройматериалов, а коллективизация поставляла контингент.
Во время войны здесь работали военнопленные, сначала наши, потом с 43-го немцы и румыны. Военнопленные немцы значительно расширили и модернизировали лагерь и карьеры. На его месте в начале пятидесятых и была организована исправительно-трудовая колония строгого режима.
– Дайте сумку, я вам помогу!
– Так вы, молодой человек, тоже сюда?
– Да, как видите…
– Друга или родственника проведать?
– В каком-то смысле это так.
Неопределенность ответа была правильно понята. Вопросов на эту тему больше не было. Вот что значит природный такт.
Встречу с Ярмаком обещали во время перерыва на обед, когда заключенных возвращали из карьеров в лагерь.
– Я приехал по вашему письму, – объяснил Михаил, когда они расположились в комнатушке, предназначенной для свиданий заключенных с посетителями. – Мы, я вижу, одинакового возраста, давай будем на «ты».
– Как хочешь, начальник! – ответил Ярмак разочарованно, – Извини! Посолиднее, бля, что ли не нашлось?…
– Не волнуйся! Твоим делом также занимается опытный следователь, начальник отдела Манюня Николай Петрович. Слышал?
– Как же, как же, бля! Он нам тогда, бля, поверил, бля, и отпустил, бля… А потом нас, бля, опять взяли в оборот…
Михаил разглядывал своего собеседника.
Довольно красивый парень. Еще по фотографиям в деле Михаил отметил, что чертами лица, прической он напоминал американского актера Редфорда.
Конечно, отпечаток лагеря был явный: обветренное загорелое лицо тусклого грязно-коричневого оттенка, такие же тусклые беспокойные глаза и красновато-серые от гранитной пыли волосы. Одет он был в ватник и робу темно-синего цвета.
– У тебя через каждое слово «бля». Следи за речью. Ты ведь когда-нибудь выйдешь отсюда.
– Извини. Это как зараза. Все время в напряжении, постоянно мысленно ругаешься. Приходится сдерживаться – в любой момент пахан или его шестерки могут сделать вид, что ты их оскорбил или недостаточно почтителен. Тогда держись…
– Ты, наверное, слышал или читал, что матерщина – разновидность онанизма.
– Удивил! Посиди здесь, тогда узнаешь, что такое онанизм…
– Все равно! Контролируй себя… Теперь о главном! Утверждение о невиновности в твоем заявлении неубедительно. Нам нужны новые факты, какая-нибудь зацепка.
– Какие новые факты? Я рассказывал уже двадцать раз! Кто-то убил эту проститутку, а я должен париться в этой яме еще восемь лет. Не могу больше! – Ярмак был близок к истерике. – Эти шакалы, паханы! Не пойму! Они на службе у охраны или охрана – у них? Не работают, рвут из глотки каждый кусок, для них «колючка» словно не существует… Превратили заключение в ад кромешный.
– При твоей статье тебе их нечего бояться, – попытался остановить его Михаил. Тот словно не слышал.
– Сергей уехал. Каролина вышла замуж. Марик пакует деньги – папа ему сделал кооператив, а я за всех отдуваюсь.
– Давай не будем тратить время на эмоции. Только факты и по делу, если хочешь себе помочь. Манюня уверен в твоей невиновности, я, честно признаюсь, сильно сомневаюсь. Мне не нравится, что ты девушку, да еще мертвую, назвал проституткой. Знаешь, это известный прием преступников: дискредитировать свою жертву. Будь она исчадием ада, не тебе распоряжаться ее жизнью, ее убийство остается преступлением. Что значит «за всех отдуваюсь»? Так вы ее убили, пусть случайно?
– Не убивали мы! Я виновен, да, я очень виновен, но только перед матерью и Каролиной.
– Тогда расслабься. И по порядку… в двадцать первый раз. Постараюсь тебя не перебивать. Как можно более подробно… Ну, успокойся! Начни с утра того злополучного дня.
Ярмак помассировал лицо руками, глубоко вздохнул, что-то пробормотал неразборчиво и начал свой рассказ.
Глава 3 Реквием для скрипки с оркестром
Михаил возвращался в приподнятом настроении. Погода после полудня заметно улучшилась. Шел уже четвертый час, а он еще ничего не ел, кроме бутерброда, припасенного с вечера. Под предлогом, что торопится уехать обратно, Михаил отказался от обеда в лагерной столовке. Хотелось поскорее вырваться из затхлой атмосферы зоны.
Он купил в буфете банку рыбных консервов, городскую булку, пачку печенья и теперь торопливо направлялся к кургану несколько в сторону от дороги. Возвышенность оказалась не курганом, а огромным валуном или, может быть, небольшой скалой из гранита, усеянной камнями поменьше.
Михаил нашел прогретое солнцем место, уселся прямо на отмытый дождями камень, достал свой дорожный нож и принялся за еду, перебирая в памяти разговор с Ярмаком и любуясь панорамой с самой высокой точки в округе. Плато, изрезанное оврагами, постепенно понижалось к морю. Линия горизонта скрывалась за морской дымкой.
В целом картина напоминала слоеный пирог в разрезе: внизу красно-коричневый с прожилками зеленого, потом серо-голубой, над ним бело-облачный кремовый слой и, наконец, чистое голубое небо над головой.
– Это был День печати, пятое мая… Каролина уезжала куда-то на следующий день, и мы решили отметить это событие. Сбросились, кто сколько мог, купили бутылку водки, шампанское, еды и сели на трамвай.
– Что было до того?
– Был очень теплый день… Сразу после занятий пошли на пляж. По-моему с последней пары мы даже сбежали. Пили пиво и почти ничего не ели. Мы не были пьяными, так… слегка возбуждены.
Сели в тот злополучный трамвай. Марик рассказывал анекдоты, и мы хохотали, как перед смертью. Все на нас оглядывались. Потом подошли к этой девушке.
– Остановись! Давай подробнее. Кто ее первый заметил? Кто предложил или первый подошел? Вспоминай!
– Ночью на нарах я только и делаю, что вспоминаю. Первым ее заметил Марик. Он сказал что-то вроде: «Видите вон того ангелочка со скрипочкой?» «Видим! – ответили мы. – Это наш паганини в юбке». Мы ее знали по институтским концертам. Марик добавил: «Кроме того, это самая дорогая проститутка нашего города и нашей области. О Союзе молчу – в Москве, возможно, есть дороже». Сергей предложил в шутку: «Давайте узнаем сегодняшнюю таксу». И мы к ней подошли. Разговор начали издалека. Это мы все за глаза смелые. Тем более, вблизи ошеломляла ее красота. Помню, я просил ее что-нибудь сыграть. А Сергей сказал: «Сыграй ему реквием для скрипки с оркестром». А получилось, что реквием на скрипке сыграли ей… Во время суда упоминали: на похоронах играл студенческий оркестр и преподаватель – на ее скрипке.
– Ты или твои друзья когда-нибудь это рассказывали?
– Да нет! Никого это не интересовало! «К ней в трамвае с разговорами приставали?» Да, приставали. «На улице приставали?» Да, приставали. Вот и весь допрос.
– Продолжай. Что было дальше?
– Мы вышли из трамвая, и оказалось, что нам по пути. Она хотела идти быстро, но не могла из-за высоких каблуков. Поэтому мы не отставали. Я пытался даже удержать ее за руку. Когда мы поравнялись с ее переулком…
