Договор по совести - Владислав Сериков

Жил я на чердаке, работал на заводе грузчиком. Расплатившись кое-как с долгом, стал готовиться к приезду жены с двумя детьми: снял блиндаж — самый настоящий, военного времени — за 150 рублей в месяц.

Блиндаж был вырыт во дворе у моего хозяина. В войну в нем прятались люди. Жить там — по современным понятиям — невозможно. С началом дождей под ногами стояла вода. Но приехала семья, и мы жили в этой землянке. Лучшее за эти деньги жилье в Сталинграде тогда найти было трудно. Почти все, что зарабатывал, я отдавал за блиндаж. Оставалось только на питание. Хозяин попался невероятно жадный и корыстный.

Но справедливость все-таки есть: в одну из ночей нашего хозяина обокрали. Утром он первым делом Прибежал чуть Свет — злой, взъерошенный — спрашивает:

— У вас что взяли?

— Ничего!

— Как же так? И замка на блиндаже нет, а ничего не унесли?

А у нас просто нечего было взять.

…Почему, оказавшись в Сталинграде, я пошел работать на металлургический завод? Ехал я в родной город с тайной мечтой стать сталеваром.

Но в то время надо было лет пять ждать очереди, чтобы попасть в цех подручным сталевара. Эта профессия пользовалась огромной популярностью.

Не попав в мартеновский цех, я пошел в грузчики.

В ту пору это был тяжелый физический труд, без всякой техники. Работа в полном смысле слова адская. Но молодой, здоровый организм выдерживал невероятные нагрузки. Да еще после смены подрабатывал, где только можно: на вокзале подносил чемоданы, помогал и мебель грузить.

Как хотелось, чтобы семья жила в достатке! После ночной работы иногда принесу домой виноград или другие фрукты (тогда, бывало, даже ночью на улицах продавали) — сколько радости! Каждая маленькая удача превращалась в событие. Помню, купили жене первое платье (какое там платье — платьишко, теперь в таком разве что на кухне можно появиться, а тогда оно казалось бальным), и были счастливы.

Все мое поколение, за исключением разве некоторых, переживало такие трудности. Но духом не па-. Главное — война была позади!

Помню коммунальные квартиры. Множество семей сходилось вечером на кухню: помогали друг другу, шутили, говорили о насущном, мечтали о будущем. Разговоры велись не о пустом — люди жили общими интересами страны.

Простота нравов уживалась с возвышенностью чувств. Человек плохо жил, бедно одевался, но на стене в рамке висела Почетная грамоту, да еще под стеклом.

Была радость труда, победы, дух соревнования. Наша бригада грузчиков — все, как на подбор, крепкие, здоровые парни — часто занимала призовые места.

Поставят в ряд платформы, на каждой — бригада грузчиков. И начинается соревнование, никем не организованное, — каждая бригада старалась разгрузить первой. Тяжелая это была работа. Представьте себе: на платформах чугунные чушки по 80—100 кг. А разгрузка цемента, извести? Нечем дышать, кожа на руках разъедена.

Казалось бы, такой изнурительный труд должен уничтожить в человеке все духовное и мир вокруг должен померкнуть.

Но нет, мы не сдавались. Старались жить полноценно. Находили время для чтения. А главное, стремились общаться с интересными людьми, наблюдать жизнь вокруг, осмысливать. Словом, работа ума и души не прекращалась ни на минуту.

Я присматривался к бригаде. В ней сошлись случайные люди, которые по разным причинам не смогли по-другому устроиться. Был, например, фронтовик-капитан, переживший плен. Председатель колхоза, за что-то снятый с работы. И двое демобилизованных рядовых — я и еще один парень. Разные судьбы, характеры. Я не вникал в их биографии, не принято было интересоваться. Точно так же и они не интересовались моими анкетными данными. Но я чувствовал: это неплохие люди, каждый по-своему несчастен. Люди трудной судьбы. Они не доказывали свою правоту, просто работали. Человек проверялся в бригаде на деле: в труде или в критической ситуации. Словам мало кто верил.

Помню, разгружали вчетвером вагон с металлом и оказался на дне огромнейший лист. Надо было приподнять и сбросить его через борт. Подняли мы лист — двое с одной стороны, две с другой. И вдруг мой напарник поскользнулся и упал. Я чувствовал: немыслимо удержать такой груз, никаких сил не хватит. Надо бросить… Но тогда погибнет человек. Когда напарник поднялся, мы перекинули лист через борт. От напряжения я надорвался, кровь пошла горлом, попал в больницу. Но человек остался жив.

Что такое договор по совести, я узнал задолго до бригадного подряда. Сколько было в жизни случаев, когда я мог ради личной выгоды, спокойствия, благополучия нарушить этот договор. Но всегда находились люди, которые вели меня по верному курсу…

Разные пути мы выбираем в жизни. Всем с детства хочется признания, уважения. Один идет избранной дорогой, не обращая внимания на лишения, твердо веря, что дело, которому он взялся служить — праведное и труд его не пропадет, а признание придет со временем. Другой же считает: «Признание — это карьера. Должность обеспечит признание».

Но важнее для каждого человека найти свое призвание в жизни. Это я понял рано, еще мальчишкой, когда с крутого речного берега с восхищением и завистью часами наблюдал, как увлеченно и умело, с профессиональным достоинством трудятся простые матросы и грузчики — самые уважаемые и популярные люди в ту пору на всей Волге.

Путь к призванию часто бывает долгим и тяжелым испытанием. Так получилось и со мной. Я прошел весь этот путь до конца и нашел свое призвание уже взрослым человеком. Кем только ни приходилось работать: грузчиком и асфальтировщиком, забойщиком каменного карьера и рыбаком… Сейчас, когда прошли многие-многие годы, я осознал: труд и только труд, каждодневный и упорный, поможет человеку найти свое любимое дело.

Помог мне найти себя и труд грузчика. Это была такая рабочая закалка, которая, не раз выручала меня потом на стройках Крайнего Севера, помогла не струсить, выстоять в борьбе с суровой природой, а позднее и полюбить мужественную профессию строителя. После той работы грузчиком на «Красном Октябре» мне всегда казалось — все мои самые главные испытания остались позади.

Как и многим моим сверстникам, мне пришлось немало постранствовать по родной земле. Вот тогда я. и почувствовал близость всех пройденных дорог и родных просторов.

Страна возрождалась из пепла и руин. Я побывал в Магнитогорске, Уральске, Бокситогорске, на целине — с начала ее освоения. И нигде я не мог с семьей остановиться надолго: нет жилья. А у нас уже было двое детей: в 1953 году родилась дочка — Аллочка.

В какой уж раз отправлял жену с детьми назад в Уральск, оставался опять один в Сталинграде. Жил в полуразрушенном сарае вместе с каким-то стариком. Подступала зима. Я все надеялся: что-то сделаю, что-то придумаю. Хотелось закрепиться, остаться — город-то мой!