Музыка ножей - Дэвид Карной

— Ну что, кто там приехал? Есть начальство? — спрашивает Лайонс, не отрываясь от записей в блокноте.

— Нету. «Скорая» будет минут через пятнадцать.

Винсент Ли выходит из ванной. Росту он совсем небольшого, метр шестьдесят, пострижен под ноль, в левом ухе сережка с бриллиантом. Они с Мэдденом ходили в одну школу, только в разное время. «На краю леса» она называется. А они ее звали «На краю света». Это в семидесятые. Ли сейчас около тридцати, значит, он учился там лет на двадцать пять позже Мэддена.

— Привет, Хэнк! В ванной я закончил. Вы как? Можно мне уже приступать?

Мэдден кивает:

— Давай! У нас тут пара синяков обнаружилась. И раз уж тело переместили, давай сделаем несколько снимков, где ремень и линия на шее рядом. Я хочу убедиться, что все совпадает. Да, слушай. Не забудь отдать мне парочку полароидных снимков этих синяков. Как можно более крупно, ладно?

— Подождите, мне тоже надо сфотографировать ее, — говорит Лайонс и достает фотоаппарат.

Все-таки цифровые камеры очень облегчают жизнь. Снимай что хочешь и сколько хочешь. Каждый уголок места преступления можно запечатлеть. И у всех теперь есть приличные фотоаппараты, даже у Мэддена «Кэнон» в машине валяется, так, на всякий случай.

Ли заканчивает съемку тела и переходит к мебели в комнате. Особенно Мэддена интересует стол, на котором слева от компьютера лежит бумажка со стихотворением и девушкин мобильный. В принципе, комната вполне типичная для девочки-подростка из пригорода. Вот только общее впечатление создается чуть более взрослое. Может, это оттого, что на стене висит большой, почти в человеческий рост, французский плакат с портретом Рене Зельвегер в черных сапогах и мини-юбке. Рене здесь в роли Бриджит Джонс. По-французски фильм называется «Le Journal de Bridget Jones». Слева — колонка из дневника Бриджит, список из семи зароков на новый год. Последний: «J’arrête de faire de listes» — «Не составлять никаких списков». Это Винсент Ли так перевел Мэддену. Винсент в школе четыре года французский учил.

Нет, конечно, девчачьих финтифлюшек тоже хватает — несколько кукол и мягких игрушек на полке, огромное плюшевое чудовище из «Корпорации монстров» в углу, несколько самодельных коллажей с фотографиями друзей, покрывало в цветочек, сиреневая подушечка под цвет чудовища. Чистенько, опрятно. На полках три ряда книжек и диски, похоже расставленные в алфавитном порядке. На столе почти ничего нет, только «мак» с плоским экраном, айпод, принтер, DVD-плеер, несколько дисков аккуратной стопкой и фотографии в рамочках.

— Жалко-то как! — Ли закончил фотографировать и теперь разглядывает один из коллажей. — Симпатичная девчонка, и снимала неплохо.

Мэдден недовольно оглядывается. Ему всегда не по себе, когда при нем обсуждают внешность погибшего, а уж если тело в комнате лежит, то и подавно.

— Что? — спрашивает Ли. — Я что-то не так сказал? — Он поворачивается к Лайонсу, который как раз убирает в сумку камеру: — Грег, ну скажи, я прав?

— Прав, прав, — отвечает Лайонс.

Прав, конечно. Мэдден печенкой чувствует, что девочка хоть и симпатичная, но не оторва. Никого она не соблазняла. Он немало повидал пигалиц лет по тринадцать или, может, пятнадцать, которые усядутся напротив тебя и ухмыляются призывно. Знают, что мальчишки от них голову теряют, так нет, им подавай взрослых мужиков. В каком-то смысле они и не дети вовсе. Но только отчасти. Кристен Кройтер, судя по фотографиям на столе и стенах, совсем не такая. Была. Была совсем не такая.

— Знаешь, что я скажу, — Лайонс подходит поближе к Мэддену, — не из тех она, которые руки на себя накладывают.

Мэдден берет со стола мобильный. Теперь можно, Ли уже все заснял.

— Так всегда кажется, — отвечает он Лайонсу, одновременно пытаясь разобраться в телефоне. Ага, вот список звонков.

— Девчонки обычно травятся или вены вскрывают. Ну не вешаются они. Странно это.

— Я слышал, одна таки повесилась. В Долине. Только она чуть постарше была, лет девятнадцать, наверное, — говорит Ли, навинчивая на фотоаппарат новый объектив.

— Может, это мода такая… — отвечает Лайонс. — Она записку оставила?

Мэдден никак не оторвется от экрана телефона. Похоже, Кристен несколько раз кому-то звонила сегодня днем. Семь звонков, но только два номера. Значит, скорее всего, не дозвонилась.

— Оставила. Стихи какие-то, — задумчиво отвечает он, переписывая номера и число звонков в блокнот и стараясь не сбиться. — Называются «Хорал семнадцатилетней».

— «Хоралы», — поправляет его Лайонс, заглядывая в бумажку. — Это не стихи. Это текст песни.

Мэдден оборачивается к судмедэксперту.

— Ты что, знаешь ее?

— Да. Был пару лет назад такой хит. Канадской группы, «Broken Social Scene» называется.

— Да, классная группа, — подтверждает Ли.

— «Теперь ее нет. Навела марафет и назад не придет, — читает вслух Лайонс. — Запри машину, забудь про мобилу, лежи в тишине, вспоминай обо мне». Он делает паузу и читает написанное ниже от руки: «Я не буду жертвой. Я так не могу. Простите меня. Не сердитесь, просто надо было слушать. Почему никто из вас меня не слушал?»

— Ну и как? Тебе это о чем-нибудь говорит? — спрашивает Мэдден.

— Песенка? — Лайонс пожимает плечами. — По-моему, обычные страдания про то, как плохо быть подростком.

— А это видел? — Мэдден нажимает на клавиатуру компьютера, и экран вспыхивает. Хэнк наводит курсор на значок CD, и из выпуклой стенки «мака» выезжает диск. На диске аккуратная надпись. Черными чернилами, заглавными буквами. МУЗЫКА НОЖЕЙ. — Знаешь такую группу?

Лайонс некоторое время таращится на диск. За их спинами Ли полыхает вспышкой, запечатлевая золотистый диск «Maxell». Видимо, вспышка срабатывает, как катализатор мыслительных процессов в мозгу Лайонса.

— Слушай, — внезапно говорит он, — может, это бред, но, по-моему, так хирурги называют музыку, которую они ставят в операционных.

— Хирурги? В операционных? — изумленно переспрашивает Мэдден.

— Да, а что? Это нам что-то дает?

Мэдден разглядывает переписанные в блокнот номера. Кладет телефон девушки на стол и достает свой мобильник.

— Донна, привет! — говорит он дежурной. — Хэнк Мэдден тебя беспокоит. Слушай, можешь пару номеров пробить? Я сейчас не у компьютера.

— Секундочку, Хэнк! Компьютер включится только. Он подвис, и я его перезагружаю.

Наконец Мэдден диктует второй номер, тот, что девушка набирала четыре раза.

— Это телефон некоей Керри Пинклоу, — сообщает Донна после паузы.

Мэдден диктует первый номер, набранный трижды, последний раз три часа назад, в 13.36.

— Владельца зовут Т. Коган.

— Коган — это он или она?

— Не знаю, какого оно пола, Хэнк, но это врач. Доктор Т. Коган.

7

Игрок добегает до базы

Лето 1973 года

В первый раз Когана привели в больницу, когда ему было девять лет. Что-то случилось у мамы с головой. Мама вечно все забывала, и никто не мог объяснить, в чем дело. Поэтому ее направили в университетскую клинику Чикаго на прием к «специалисту». Так его взрослые называли. Тед помнил, как вошел в двери, а там дяди и тети в белых халатах, и папа сказал, что они помогут маме. Вот такое у него осталось первое впечатление от врачей и медицины.

Мама умерла в 1983-м. Ему тогда было девятнадцать. Последние шесть лет она провела в доме престарелых еврейской общины. Она умерла всего в шестьдесят. Даже в самом начале болезни мама не могла, например, вспомнить, куда положила нужную вещь. Или папа вез ее по магазинам и договаривался встретиться с ней в пять в таком-то месте. А когда приходил, ее там не было. И он повсюду ее искал. Находил, спрашивал, что же, елки зеленые, случилось, а она отвечала: «Не знаю. Я ничего не помню». Тут любой догадается — что-то не так. А потом начались личностные изменения. В наши дни все знают, что это симптомы Альцгеймера, а тогда диагноз никак не могли поставить.

У Теда был брат, на одиннадцать лет старше его. Вот он вырос в нормальных условиях. Отец, как и положено, приходил с работы уставший (он был булочником), и мама готовила ужин и ждала возвращения мужа и сына. Она всем старалась услужить. Ей казалось, в этом и заключается роль матери и жены. Так было принято у поколения их родителей. Люди редко выражали свои чувства, редко целовались, обнимались и говорили нежные слова. Никто не разговаривал так, как говорят образцовые супруги в сериалах, никаких «Здравствуй, дорогая» и тому подобной ерунды. Но зато, если ужин ждет тебя на столе и все домочадцы в сборе, лучше понимаешь, что такое семья.

Когану было девять, когда все рухнуло. А когда маму увезли навсегда, ему было одиннадцать. За несколько лет до того брата отправили во Вьетнам. Он попал в морскую пехоту. Так что детство у Когана было не такое, как у всех. Отец часто задерживался на работе, а потом еще куда-то уходил, и Тед оставался один. По вечерам, закончив учить уроки, он отправлялся играть в бейсбол. Выходил на улицу и бросал старые теннисные мячики в коробку, полную строительной пены. Коробка стояла в глубине гаража. Дырка в ней была как раз такого размера, какого бывает ловушка на бейсбольной рукавице. Тед тренировался часами и однажды попал пятьдесят раз кряду.