Из жизни взятое - Константин Коничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Колонна! Слухай мою команду. На пр-рав-в-во!.. Прямо, за конным милиционером, шагом ар-рш!..
Всё население Оларёва, хоть и не первый раз видело спецпереселенцев, высыпало от мала до велика на улицу. И были всякие суждения и разговоры.
– У нас пустых мест много, обживутся…
– Страдать идут…
– Не страдать, а трудиться. Вот бы так-то и наших кой-кого пощипать не грех.
– Доберутся и до наших…
– А здешних кулаков, говорят, на юг будут высылать.
– Этого не хватало! Они там растолстеют…
– А где у нас кулаки? Осталась одна середняцкая верхушка да твёрдозаданцы. Обложили их дополнительными налогами, а они со своим «твёрдым заданием» часто и справиться не могут. Кулаки настоящие – те уже смылись, ищи их, где пристроились.
– Найдём, – сказал сельский исполнитель, сверкая начищенной медной бляхой, прицепленной верёвочкой к пуговице. – Найдём. Всех кожевников, маслозаводчиков, закупщиков, торгашей – всех найдём!.. А куда высылать, власть подскажет…
…Дальний путь в тотемские леса шёл через Кадников и Большую Мургу, через Корбангу и Биряково, и где-то суживаясь, терялся за далекой почтовой станцией Фоминской, сворачивая в верховья лесных речушек, замаскированных толстым снежным завалом.
К вечеру колонна спецпереселенцев подходила к тихому мещанскому Кадникову, бывшему уездному городишку. И опять Сашка Быков, милиционер и «квартирмейстер», заблаговременно рысью домчавшись до места очередного ночлега и вернувшись обратно, доставил Судакову следующую телефонограмму из Вологды:
«…Передайте сопровождающему колонну спецпереселенцев Судакову: по его вине нарушен порядок в Оларёве. Ночлег куркулей на частных квартирах – недопустимое явление. Категорически запрещаю общение спецпереселенцев с местным населением во избежание распространения злостных слухов и антисоветской агитации. Касперт».
– Строго, но безрассудно, – Судаков, прочтя бумажку, порвал её на мельчайшие клочки и швырнул на ветер. – Как можно запретить общение с местным населением? Мы не по воздуху ведём эту публику, не пустыней, а деревнями и селами. Попробовал бы он сам сняться с кресла и приобщиться к этой колонне…
И, обратись к милиционеру, спросил:
– Ну, как там с ночлегом?
– Обеспечен. Кипяток, хлеб… Сена лошадям не хотят давать. Не предусмотрено.
– Мы и от овса не откажемся. Дело государственное. Пусть не шутят…
На окраине городка колонну встретил сам начальник гормилиции и с ним двадцать милиционеров. Начальник сказал, что усиленный наряд милиции прибыл с фабрики «Сокол», дабы не было эксцессов.
– Каких, например? – официальным тоном спросил Судаков.
– Скажем, убийств, побегов и прочего…
– Уберите их с глаз долой всех до одного… У людей и без того тяжелое нервное состояние. Но идут они тихо, мирно. И я отвечаю за порядок. Нам достаточно двух милиционеров, которые имеются и несут свою службу. Вы можете остаться с нами и проводить эту массу к ночлегу.
Начмил пожал плечами. Что ж, если представитель из Вологды так разговаривает, – пожалуйста. И тут же распорядился:
– Товарищи милиционеры, вы свободны. Ступайте все в управление.
– Кстати, где приготовлен ночлег? – поинтересовался Судаков.
– В тюрьме, в бывшей уездной. Она совершенно пуста. Там ни одного арестованного нет. Протоплена. Нары устланы соломой…
– Вы с ума сошли! – возмутился Судаков. – Ни в коем случае!.. Мы ведем их к месту будущей трудовой жизни. Нет, как хотите, я протестую. Не то место вы избрали для ночлега. Продумайте и перемените. Какие «добрые» кадниковцы… Видите ли, они соломки на нары подостлали! Вы, может, и аншлаг на воротах вывесили: «Добро пожаловать!». Извините. Но тюрьма есть тюрьма…
– Разве часть в театре да часть в бывшей богадельне. Киргизов, тех можно всех в бывшую гарнизонную казарму… – сразу же сообразил начальник милиции.
– Вот это другой разговор.
– Но сегодня в театре местными силами ставится «Любовь Яровая».
– Перенесите «Любовь» на завтра.
– Придётся согласовать.
– А как насчёт сена? Шестнадцать лошадей в обозе. Воза два надо.
– Не знаю. Сено у нас только в маслопроме, а там отказали. Не знаю, право, как и быть…
Весь этот разговор слышал Охрименко и ещё несколько спецпереселенцев. Когда начмил ушёл готовить ночлег, Охрименко подошел к Судакову с сияющим лицом и душевно сказал:
– Гражданин начальник, бывшие куркули балакают про вас, что они с вами согласны до Камчатки идти. Добрая, говорят, душа у человека… А насчёт сена не хлопочите. Поручите мне, я расстараюсь…
– Отбери людей по человеку из каждой двадцатки, получай хлеб. С сеном тут потрудней, – приказал Судаков.
– Был бы хлеб, а сена добудем самостоятельно, – пообещал Охрименко. – Не извольте беспокоиться. У нас ведь и карбованцы водятся, в случае чего… лошадей не заморим… Послужат…
В театре «Любовь Яровая» состоялась. Она шла не впервые. Оказалось триста мест свободных для спецпереселенцев. А так как они являлись ночлежниками, то присутствовали на спектакле бесплатно. Гулко аплодируя, они привлекали к себе внимание местных зрителей.
Судаков перед сном читал окружную газету «Красный Север»… Соревновались между собой районы, поспешно выгоняя проценты коллективизации и стремясь к полному, сплошному её завершению.
А выходя из Кадникова, колонна спецпереселенцев натолкнулась на заметное встречное движение. Кой-кто из местных жителей отправлялись в путь, куда – неизвестно. Одно знали отъезжавшие: на своей земле житья им не стало, лучше уезжать по своей воле, туда, где есть хоть какая-то, пусть и не очень надежная, возможность найти место под солнцем. А то, быть может в недалеком будущем вот так же, как спецпереселенцы, вышагивать им на голые, пустые, неизведанные места.
На третий день шествия даже переклички не производили: в каждой двадцатке знали всех налицо. Странно – в обозе недоставало двух подвод. Судаков хотел было поднять шум-тревогу, но Охрименко оказался тут как тут:
– Порядочек, гражданин начальник. Не браните нас. Два воза прессованного сена «накосили» ночью на базе маслопрома и пустили вперёд по дороге на Корбангу. Мы их скоренько догоним. А как «накосили» при таких снегах – не пытайте…
И снова – в путь. Чем дальше, тем трудней стало продвигаться. Менялась погода: за потеплением следовал то морозец резкий, то ветер, заметавший снегом дорогу. Казалось, что до весны здесь далеко-далеко.
Коллективизация в вологодских деревнях, судя по газете, завершалась невероятно быстрыми темпами. Не обходилось и без перегибов. Не желавших вступать в колхозы местные ретивые организаторы ставили в такие условия: хочешь – вступай и не хочешь – вступай.
И так было не только на Вологодчине. Иначе не появилась бы и не застала в эти дни в пути колонну спецпереселенцев статья «Головокружение от успехов». И рухнуло начатое дело, путём принуждения наспех раздутое. Из колхозов, только что созданных, к названиям которых не успели привыкнуть, люди разводили обратно по своим дворам скот, разбирали в курятниках обобществлённых куриц, искали в общем скопище сбрую, хомуты, седелки, растаскивали к своим дворам дровни. И все возбужденно галдели: «Опять по-старому…»
Ещё вчера некоторые девчата с печалью и унынием пели:
Давай, дроля, погуляемОдно воскресеньицо.Записался ты в колхоз,А мне – на выселеньицо!..
А сегодня только малая, самая малая часть – сознательные передовики и беднота – остались в колхозах – примерно, вместо ста процентов четыре, шесть… Другие настроения породили новые коротушки-частушки, столь свойственные вологодской деревне.
Парни вдоль улиц шатались с гармошками.
Здравствуй, милая моя,Из колхоза вышел я.Загибали – перегнули,А теперя все вернули!..
На всю колонну куркулей сумели где-то за большие деньги раздобыть один лишь номер газеты со статьей. Читали вслух.
– Значит, избегали применять убеждение, допускали принуждение…
– А у нас что там творилось!..
Зашумели переселенцы. Киргизы – и те повеселели. Авось снова к собственности, к лошадиным несметным табунам…
Размышлял – так и этак – над статьей и молодой коммунист Иван Судаков. Забежав в одно из почтовых отделений, позвонил в Вологду: как быть?..
– Выполняй задание, веди к месту!.. – только и услышал в телефонную трубку от Касперта.
Оба милиционера и Охрименко на одном из привалов обратились к Судакову:
– Колхозы разваливаются. Как понимать эту статью?.. Что-то народ воспрянул! Пользуясь послаблением, скотину развели, резать начинают. Киргизы за дешевку восемь кобыл купили на мясо. Шесть живьём ведут, двух изрубили да на кольях за плечами кусками несут – кто боковину, кто ляжку. Все дни молчали, как за гробом шли, а теперь ожили, только и слышно – шурум-бурум, шурум-бурум, и ни черта по-русски!..
