Цифровые грезы - Эдмундо Сольдан

Она мыла посуду, а он, устроившись на пушистом кремовом ковре, разглядывал стену рядом с телевизором, где висела их огромная свадебная фотография. Никки с загадочной полуулыбкой смотрела на фотографа, в ее руках красовался огромный букет алых роз, а стоящий рядом в черном костюме и с гвоздикой в петлице Себастьян украдкой косился на невесту. Сейчас же его внимание было обращено на одну из роз, выбившуюся из букета и безвольно уронившую поникшую головку, в то время как ее подруги бодро торчали, почти касаясь подбородка Никки. Что делала эта умирающая роза на композиции, чьей целью являлось передать искрящуюся красоту момента, сохранить этот миг радости и ликования и пронести его сквозь время даже в том случае, если пара в дальнейшем изменится, любовь померкнет, а в отношениях появится тоска, рутина, а может, и ненависть? Какая, однако, небрежность со стороны фотографа оставить эту розу на снимке!

Он слушал, как Никки рассказывала ему о своем дне и думал, что она не совершила ничего, вызывающего подозрения; Никки раскрывалась ему с гордым доверием разделенной любви. В ней полно было нежных проявлений, того, что женщины так безуспешно ищут в мужчинах: перед уходом на работу, приводя в порядок его одежду (не измята ли рубашка, хорошо ли подобраны цвета), распихивала ему по карманам конфеты; посылала в редакцию виртуальные открытки и розы, спала, крепко прижавшись к нему, словно боялась, что он пропадет — «я осьминог», шептала она, «я спрут и задушу тебя своими щупальцами» — покрывала его поцелуями и учила этому детскому языку, которым положено пользоваться каждой влюбленной паре, этим попискиваниям, мяуканиям, мурчаниям и намекам, произнесенным игрушечным голоском, и понятным лишь двоим. Надо отдать ей должное — Никки придавала ему уверенности.

— Я хочу в кино.

— Что-то не хочется. Возьмем кассету в прокате?

— Ты какой-то задумчивый.

— Тебе показалось.

— Может, переключишь? Эти новости — тоска зеленая.

Еще бы… Себастьян был человеком немудреных вкусов, его пристрастия были ясными и определенными. Никки же, наоборот, порхала по жизни, куда заносило ее сиюминутным ветерком интересов, и наслаждалась этой свободой. Изучала право и не ве-рила в законы, была фанатом кино и телевидения, но считала, что такое изобилие средств массовой информации прямиком вело к исчезновению общения между людьми и что, вероятно, было бы лучше, если бы электричество не изобретали вовсе, а Эдисон взял бы и не родился. Смотрела популярные телесериа-лы, не обходила вниманием романы (толстенные романы по четыреста страниц! Брисе Эченике![20]) и просто таяла, читая и перечитывая Винни-Пуха. Подвергала резкой критике рекламные образчики красоты и счастья, но в глубине души верила этой рекламе и покупала соответствующие шампуни и духи. В супермаркете экономила на мелочах, приобретая стиральные порошки и чистящие средства подешевле, но могла разнести свои сбережения в пух и прах, наткнувшись на понравившуюся пару туфель (говорила, что нет ничего эротичнее обуви). Уверяла, что она принадлежит лишь ему одному, но была склонна к агрессивным сексуальным фантазиям, всегда включающим третьего — обычно женщину — и это пугало Себастьяна, ставя на дыбы его инстинкт собственника, единоличного обладателя исключительного права на любимого человека. Была ли такой только Никки или такими были все женщины? Вечная неразрешимая для ограничен-ных мужских способностей загадка. Слишком много тонкостей, слишком много оттенков.

Никки погасила свет и опустилась на диван, ее лицо спряталось в тени листьев папоротника, притулившегося в кадке в углу. Она чмокнула в лоб игравшего пультом Себастьяна. MTV: Майкл Джексон с белой, как у альбиноса, кожей. Бедный Майкл — перенес столько пластических операций и манипуляций по осветлению кожи и даже и не подозревал, что однажды, в не таком уж далеком будущем — в будущем, которое уже наступило и вытеснило не заметившее это настоящее — с помощью алгоритмов можно будет во много раз быстрее, безболезненнее и качественнее добиться его заветной мечты.

— Его новая версия? — промурчала Никки. — С каждым разом все бледнее и бледнее, бедняжка.

А Майкл ли это? Себастьян уже не задавался подобным вопросом. Совершенно бессмысленно — лишняя потеря времени. Цифровая технология достигла такого уровня, что была способна создавать альтернативные реальности, причем куда более правдоподобные, чем сама — изначальная — реальность. «Да» или «нет» потеряли значение; важно было как, с помощью какой программы, с каким бюджетом. Себастьян вздохнул: эх, сколько он мог бы наворотить, обладая всего лишь четвертью суммы, имеющейся в распоряжении подающего надежды дизайнера из Силиконовой долины…

Никки отобрала у него пульт и переключила на черно-белый фильм на канале классики. Себастьян прикусил язык, чтобы не ляпнуть лишнего: он терпеть не мог эти бесцветные ленты. На одном из их первых свиданий Никки повела его в синематеку посмотреть «Трамвай «Желание»», он не продержался и десяти минут: неужели всем плевать на технический прогресс — если можно раскрасить старые фильмы, то почему бы это не сделать?

Переключит или нет? Никки принадлежала к людям, терзаемым комплексом вины за пробелы в культурном и историческом образовании. Каждый раз, щелкая кнопками пульта и натыкаясь на канал новостей, документальных или класических фильмов, она чувствовала себя обязанной задержаться и посмотреть хотя бы несколько минут, хотя на самом деле спешила включить свой сериал или Багса Банни[21]. Такое щелканье кнопками превращало многих в заложников этого своего комплекса, страдающих от невозможности в полной мере насладиться своим поверхностным легкомыслием, выбрав то, что действительно нравится, и признав, что последние голливудские сплетни привлекают их куда больше, чем события в Боснии или Руанде.

Наконец Никки переключила на «Право мечтать» — бразильский сериал на седьмом канале. Себастьян тоже немного посмотрел — правая рука пригрелась на неукротимо полнеющем левом бедре Никки. Ноздри щекотал сладковатый аромат духов. Запах показался ему новым и словно пронизывающим насквозь — немного напоминает весенний жасмин. Себастьян напрягся. Он не доверял переменам в выборе духов, причесок и нижнего белья — как и вообще любому отклонению от привычной рутины. Неужели?..

Нужно держать себя в руках: она не ничего сделала, а он уже принюхивается, словно полицейская ищейка в поисках наркотиков, припрятанных в двойном дне чемодана. Излишняя уверенность также смущала и заставляла колебаться и сомневаться. Ему даже думать не хотелось, что будет, если Никки действительно даст ему малейший повод к недоверию…

— Ты так вкусно пахнешь…

— Нравится? А мне so so[22].

— Новые духи, да?

— Дурачок, я так пахла на нашем первом свидании. Просто давно ими не пользовалась.

Себастьян встал и отправился запереть дверь. Через полупрозрачную шелковую занавеску проглядывал погруженный во мрак парк, деревья патетически вздымали к небу голые ветви, бледные муниципальные фонари еле тлели. Не зря это место облюбовали наркоторговцы.

Он задержался, не в силах отвести взгляд от парка. Как звали того человека, в которого Никки влюбилась настолько, что бросила колледж и вышла за него замуж? Гильермо. Такая всепоглощающая любовь, что Никки нашла в себе силы бросить учебу и стать домохозяйкой, покорно принимая его болезненную ревность, измены, а под конец и побои, пока не собралась с духом и не развелась. Да как она могла любить кого-то до него?! Гильермо виновен в ее душевных травмах и странных фантазиях: теперь Никки хотелось иметь две противоположные вещи одновременно — долговременная уверенность брака и наслаждение моментом, как возмещение потерянного времени. Может, она и до сих пор любила его — кто знает.

Нужно держать себя в руках.

— Ты идешь, Себас?

— Не хочу смотреть телек.

— Там тебе пришло письмо, я положила его на письменный стол.

Себастьян обнаружил конверт на месте. Справа на стене висели постеры Клинта Иствуда в «На линии огня» и Тома Хэнкса в «Форресте Гампе» — фильмов, которые он обожал не за их глупые сюжетные линии, а за цифровые спецэффекты. У него не было желания когда-нибудь познакомится с известными актерами или режиссерами — в конце концов, они делали самую обычную работу, — но он много бы отдал за воз-можность пообщаться с теми, кто спустя тридцать лет заменил телохранителя Кеннеди в хронике того времени на Клинта Иствуда. С теми, кто позволил Тому Хэнксу подать руку президенту Кеннеди. Естественно, сегодня даже самые скромные фильмы — без этих межгалактических суперзвездолетов и мускулистых динозавров или комет, что вот-вот разнесут в клочки старушку-Землю, — не обходились без компьютера: настоящая порнография спецэффектов. Туман в «Разуме и чувствах» — целиком и полностью детище цифровой технологии, так же как и буря в «Ледяном шторме». В итоге Себастьян проникся глубочайшим уважением к тем, кто мог создавать фильмы, не прибегая к компьютерным трюкам.