Синие стрекозы Вавилона - Елена Хаецкая

— Где был, говорю? Дурак!

Бэда увернулся, сел на койку, молча принялся снимать ботинки. Зевнул с лязгом, по-собачьи.

Беренгарий навис над ним, отчетливо дыша перегаром.

— Верховный заходил, — сказал он. — Тобой интересовался.

Бэда пяткой загнал ботинки под койку и с наслаждением растянулся на матрасе. Почти сразу же заснул. Беренгарий постоял немного рядом, пошатываясь, после громко, со страданием, рыгнул и направился в сортир, хватаясь за стену и проклиная эту сучку Пиф, с которой так нажрался на этой сраной презентации.

В полдень Бэду едва добудились два служителя, присланные нарочно Верховным Жрецом.

Верховный Жрец все еще пребывал в недовольстве.

За ремонт серебристого «Сарданапала» лукавый механик запросил вдвое больше того, что было сэкономлено на программисте. К тому же Верховная Жрица, вздорная баба с красными пятнами по всему лицу от затянувшегося климакса, явно собиралась настоять на ревизии. У Верховных давно уже шли серьезные разногласия практически по всем административным вопросам. Их отношения, и без того непростые, осложнялись еще тем обстоятельством, что для поддержания надлежащего неистовства в среде Оракула руководству было строжайше предписано регулярное оргиастическое совокупление.

Совокупляться Верховному Жрецу, задерганному интригами, собственным казнокрадством и нерадивостью подчиненных, давно уже не хотелось. А с Верховной Жрицей — тем паче.

Верховной же Жрице хотелось, но уж никак не с Верховным Жрецом.

Поэтому накануне полнолуния оба они находились в самом скверном расположении духа.

Зная все эти обстоятельства до тонкости, тетка Кандида загодя приобрела справку от местного эскулапа и теперь лежала у себя в каморе, больная чем-то заразным. Так что Верховной Жрице только и оставалось, что срывать свою злобу на каких-то старых отчетах, методически превращая их в кучу обрывков. Она называла это «устраивать снегопад».

А Верховному Жрецу подвернулся Бэда...

Пинать спящего на койке новенького программиста было неудобно, поэтому один из служителей просто огрел его предусмотрительно припасенной плеточкой.

Бэда подскочил, вытаращив глаза. То, что он увидел, очень ему не понравилось. Два дюжих молодца, облаченные в кожаные фартуки. По случаю жары, кроме фартуков, на них больше ничего не было, поэтому Бэда мог свободно обозревать их потные мускулистые торсы, густо поросшие, где надо, черным волосом, а когда те повернулись — то и на диво упругие ягодицы, помеченные клеймом. Шифр был незнакомый. Потом умный Беренгарий растолковал глупому Бэде, что такую метку ставит Министерство Внутренних Дел, при котором, собственно, и готовят костоломов. Впрочем, в дипломе у них значилось «мозгоправы». Их можно встретить во всяком приличном учреждении. Правда, Бэда до сих пор не работал в приличных учреждениях...

— Да встаю я, встаю, — мрачно сказал Бэда. И когда мозгоправ огрел его вторично, рявкнул: — Одеться дай, говно!

Подумав, мозгоправ плетку опустил. И то правда. Как оденешься, когда все время лупят.

Ворча под нос невнятное, Бэда натянул штаны.

— Будет, — лаконично сказал мозгоправ. И подтолкнул его в спину.

Бэда послушно пошел из комнаты — в одних штанах, босой. Беренгарий проводил его глазами и, вздохнув, постучал себя пальцем по виску.

Когда дверь за полоумным программистом закрылась, Беренгарий вытащил кипятильник и принялся готовить себе кофе.

— А за что его? — спросил кто-то из угла.

Не оборачиваясь, всецело поглощенный своим похмельем Беренгарий ответил:

— В бараке ночевать положено. Не вольнонаемный.

— Подумаешь! — фыркнули в углу.

— Гм, — сказал Беренгарий. — Так его со жрицей видели.

В углу почтительно свистнули.

— Рано начал, — заметили.

— Рано кончил, — поправил Беренгарий. — В прежние времена за такие дела яйца отрезали. Очень даже запросто.

В углу пожали плечами. На том разговор и закончился.

А Бэду тычками через двор погнали. И не то, чтобы так уж упирался Бэда — вовсе и нет; напротив, смирен был и топал, куда велели, без разговоров; а просто положено так было, чтобы тычками гнать.

Пригнали, в подвал на грузовом лифте спустили. Мрачный лифт, темный, еще деревянный. Двери за спиной хлопнули оглушительно и открылся коридор. Гнусный коридор. Да и весь флигель гнусный, а уж о подвале и говорить нечего. И запах стоял здесь неприятный. Воняло будто тухлой рыбой.

Белобрысый на то и дураком был, чтобы головой вертеть и с любопытством по сторонам смотреть. И даже лыбиться — будто не понимал, куда его ведут.

Привели.

Все, как положено: по стенам разное выставлено — тут тебе и «гантели царя Хаммурапи», и «ашшурская железная дева» (с шипами), и «седалище Семирамис» (тоже с шипами, только более острыми), и «шутка Эрешкигаль» (заостренные козлы, на которые сажают верхом), и «коготочки Наны»... Словом, набор внушительный. Впечатляющий, можно сказать, набор.

У стены, где оконце, вросшее в землю, стол с креслом. В кресле, туча тучей, — Верховный. Набычился, надулся, будто девку у него свели.

У ног его, прямо на холодном каменном полу, маленький чернокожий писец пристроился. Глазки в полутьме поблескивают, с лица улыбка не сходит: счастлив человек. На коленях дощечка, в руке стилос, за ухом еще один. Бритоголовый, коротконогий, с одутловатыми щеками.

Белобрысого программиста без худого слова за руки взяли — дался. Вложили руки в кольца, какие нарочно на цепях с потолка свисали. Ключом ловко повернули. Раз-два, замок замкнули. Только тут забеспокоился Бэда, головой задергал.

— Вы чего, мужики? — спросил ошалело.

Мозгоправы, разумеется, в ответ на такой глупый вопрос только промолчать могли.

А Верховный в своем кресле поудобнее устроился. Рукой махнул: начинайте.

Бэду и огрели по спине. Тот взвыл не своим голосом, на цепях запрыгал.

Верховный сказал скучно:

— Замечен в том, что ночь не в бараке провел.

— Так я же вернулся под утро, — возразил Бэда. Сдавленно так проговорил, неудобно говорить ему, на цепях повисши.

— Согласно внутреннему уставу Оракула, все не вольнонаемные... — начал Верховный Жрец, а завершать фразу не стал. Хоть и дурак этот новенький, а сам поймет.

Бэда и понял.

— Ну... виноват, — сказал он покорно.

— Где ночью был? — спросил Верховный Жрец.

Мозгоправ тут же снова Бэду плеткой уважил. Бэда завопил ужасно. После, слезами заливаясь — тут не захочешь, а польются — взмолился:

— Я и так все расскажу, как было. Чего сразу драться-то?

— Конституцию плохо читал, — сказал Верховный.

Бэда Конституции Вавилонской вообще не читал. Поэтому только носом потянул. А мозгоправ пояснил:

— По новой Конституции, рабов допрашивают исключительно под пыткой. Иначе показания считаются недействительными.

— Мать вашу, — пробормотал Бэда.

— Где был ночью? — повторил вопрос Верховный.

— Сперва на презентации этой ебаной, — сказал Бэда. Зажмурился. Пока не били — воздерживались. — Потом жрица ваша, Пиф, ослабела... Напилась и буянить стала. Какого-то жирного по морде съездила... Тут на нее холуи набросились. Жирный-то оказался директором банка...

Верховный сделал знак мозгоправу, и Бэда огреб очередную плетку.

— Блядь! — возопил он. — До смерти, суки, не забейте!

Слезы, уже не таясь, стекали по его покрасневшим щекам.

— Ты знай рассказывай, как было, — грозно проговорил Верховный Жрец, — а нас не учи.

— Ну вот. Холуи на Пиф эту насели, за руки ее схватили. Один давай ее по щекам бить, чтобы в чувство, значит, пришла... Она у вас хоть и блядь, судя по всему, первостатейная, а все же... Ну, лучше уж блядища, чем холуи эти. Я ее у них отобрал и очки одному расколотил... Слушай, убери свою убивалку, а то подохну ведь!

— Не подохнешь, — сказал мозгоправ. — Нас нарочно учили, чтобы не подох. У меня и диплом медицинский есть...

И с маху хлестнул.

— Ма-ама! — закричал Бэда. — У меня, чую, уже и кровь по спине ползет...

— Это моча у тебя по ногам ползет, — сказал мозгоправ. — Показания давай.

— Я тебе не пидор, чтоб давать! Господи, все за грехи мои... — заплакал Бэда. — Унес я эту Пиф. Она по дороге два раза еще от меня выворачивалась, все плясать хотела. На стол какой-то полезла, стол своротила и канделябр... Дорогие же вещи, потом не расплатиться будет... Я ее на набережную снес, чтобы проблевалась...

— Значит, ты ушел с презентации в обществе младшей пифии Оракула, именуемой Пиф?

— Ну, — согласился Бэда.

— А тебе известно, что Пиф дала обет безбрачия, за что получает существенную прибавку к жалованью?

— Откуда мне чего известно? Вот на мою голову... — сказал Бэда. — Проблевал я ее, взял тачку — на ее деньги, конечно, — и домой повез. Она сперва смирная сидела, потом в драку с шофером полезла. Он едва не выбросил нас посреди города. Я пригрозил, что в Оракул нажалуюсь. Ну, довез он нас... Убери плетку, ублюдок!