Морская дорога - Урсула Ле Гуин

     Тогда она пристроила лампу на полу, как можно ближе к отцу, и включила ее в розетку. Свет буквально залил страницы той книги, которую он держал в руках.

     - Ой, заяц, отлично! - воскликнул он, благодарно улыбаясь, и перевернул страницу.

     Грет поднялась по лестнице к себе. Стены и потолок в ее комнате были белыми, покрывала на двух одинаковых узких кроватях - синими. Картина, на которой были изображены синие горы и которую Грет нарисовала еще в девятом классе художественной школы, была кнопками прикреплена к дверце стенного шкафа.

     Грет долго изучала эту картину и в очередной раз убедилась, что она вполне хороша. Это вообще была ее единственная по-настоящему хорошая картина, так считала она сама и каждый раз удивлялась и восхищалась тем даром, который был дан ей просто так, совершенно незаслуженно, без каких-либо "нужных связей", безо всякого напряжения. Она вытащила из рюкзака, валявшегося на одной из кроватей, учебник со специальными текстами по геологии и яркий большой фонарик, улеглась на вторую кровать и принялась готовиться к экзамену, который предстоял ей посреди семестра. Прочитав до конца один из разделов, она снова оторвалась от книги и посмотрела на картину с синими горами. "Интересно, а на что это будет похоже?" - подумала она, испытывая любопытство и восхищение с легкой примесью страха, когда представила себе крошечные фигурки людей, разбросанные среди огромных утесов, покрытых застывшей лавой. В сентябре ей предстояло впервые поехать в экспедицию, путешествовать по бескрайним равнинам и высокогорным пустыням, под которыми лежат, свернутые словно рулоны бумаги, полезные ископаемые, где таятся рудные жилы - в темноте под землей... С некоторым напряжением Грет осторожно перевернула страницу и перешла к следующему разделу.

     Сью Шепард возилась со своим маленьким компьютером. Лицо у нее было пухлое, розовое, круглоглазое, и Рите пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы назвать его "интеллигентным". Интеллект, "интеллигентность" вряд ли способны сами по себе проявиться в пухлости розовых девичьих щек, писклявом голосе, девчоночьей манере вести себя; зато, как ни странно, эти качества часто вполне проявляются у розовощеких мальчишек с ломающимися еще голосами и детской неуклюжестью движений; отчего-то подобная внешность совсем не мешает даже юным мужчинам казаться интеллектуалами. Рита понимала, что и до сих пор, по сути дела, отождествляет "интеллигентность" и принадлежность к мужскому полу, и лишь тех женщин, которые кажутся достаточно мужеподобными, она безоговорочно признает интеллектуалками - и это после стольких лет, связанных с университетом, даже после того, как Мэг стала... Однако Сью Шепард вполне может и скрывать свой интеллект. А вот Мэг его никогда не скрывала! К тому же Рита отлично понимала, что этот дурацкий жаргон, принятый на педагогическом факультете, сам по себе уже способен скрыть любой проблеск интеллекта. Но эта девушка жаргоном не злоупотребляла, была явно сообразительна и, похоже, довольно умна и эрудированна, и Рита вдруг подумала, что этому профессору - как-его-там? - не очень-то, наверно, приятно, что рядом существует (и почти наступает ему на пятки!) кто-то молодой и яркий. Возможно, он гораздо больше любит тех аспиранток, которые смотрят ему в рот и постоянно его умасливают ("любит лесть и хорошо поесть", как говорил в таких случаях Амори). А эта маленькая Сью, тоже, наверное, мастерица умасливать своего профессора, быстренько отложила в сторону целую кучу ЕГО вопросов, явно не желая попусту тратить на них время, и принялась настойчиво, но отнюдь не бесцеремонно задавать СВОИ СОБСТВЕННЫЕ вопросы, касавшиеся в основном детства Риты и ее юности.

     - Ну, когда я родилась, семья наша жила еще на ранчо близ Прайневилля, в горах. Слышали о тамошних полынных солончаковых пустошах? Но это время я не очень хорошо помню, так что вряд ли мои воспоминания будут вам интересны. По-моему, мой отец был там управляющим и постоянно вел какие-то хозяйственные записи - это ведь было большое ранчо, просто огромное! Оно простиралась до самой Джон-Дей-ривер. А когда мне было лет девять, отец стал управляющим большой лесопилки в Альтимэйте, близ Прибрежной гряды.

     Там делали доски, двери, рамы, плинтусы и тому подобное. Теперь этой лесопилки и в помине нет. И почти не осталось следов от той дороги - широкой, утрамбованной, посыпанной гравием! - что вела в Альтимэит. Половина штата в таком состоянии, вы же знаете.

     И это все очень странно! Люди с востока думают, что здесь царит первозданная дикость, что это настоящий "дикий край", а на самом деле ходят-то они по усыпанным гравием индейским дворам, по их старинным поселениям, это ведь только растительность вокруг выросла новая, а вот наших "вторичных" городов, которые тут то возникали, то исчезали, уже никто и не помнит. А все потому, что деревья и сорняки вырастают на месте людских поселений ужасно быстро. Плющ, например...

     А сами вы откуда?

     - Из Сиэтла, - дружелюбно и с охотой откликнулась Сью Шепард, однако по ее тону было ясно, что она не позволит сбить себя с толку, руля из рук не выпустит и вопросы будет задавать сама.

     - Ну что ж, это хорошо. А то мне, похоже, все труднее становится беседовать с теми, кто с востока.

     Сью Шепард рассмеялась; возможно, просто не поняла. И продолжила свой допрос:

     - Итак, вы ходили в школу в Альтимэйте?

     - Да, сперва я училась там. Но потом переехала в Портленд к тете Джози и поступила в тамошнюю старинную школу Линкольна. Ближайшая средняя школа была от Альтимэйта в тридцати милях, да и дорога просто отвратительная. К тому же отцу местная школа казалась недостаточно хорошей. Он боялся, что я наберусь там дурных манер, вырасту хулиганкой или, еще того хуже, выскочу замуж... - Сью Шепард молча постукивала по клавишам своего компьютера, и Рита вдруг подумала: "А как же мама? Неужели и она хотела отослать меня, тринадцатилетнюю девчонку, из родного дома в чужой большой город, в чужую семью своей золовки?" Этот вопрос поставил Риту в тупик, и она долго вглядывалась в свое прошлое, словно желая что-то понять. "Я знаю, чего хотел отец, но почему я не знаю, чего хотела моя мать? Плакала ли она? Нет, конечно же, нет. А я? Вряд ли. Я даже не помню, был ли у нас с матерью какой-нибудь разговор на эту тему. Тем летом мы занимались моим гардеробом. И она учила меня делать выкройки. А потом мы впервые поехали в Портленд; мы жили там в старом отеле "Малтнома" и ходили по магазинам. Мне купили школьные туфли и еще одни, выходные, шелковые, переливавшиеся как перламутр, с маленьким каблучком-рюмочкой и тоненькой перепонкой на подъеме. Жаль, что таких больше не делают! У нас с мамой уже тогда был один и тот же размер обуви... А еще я помню, как мы с ней обедали в ресторане - настоящие хрустальные бокалы, и мы только вдвоем... Но где же был отец? Странно, но я никогда даже не задумывалась: каково было мнение мамы насчет моей отправки в Портленд? Да так этого никогда и не узнала. Как никогда не знаю, что же на самом деле думает Мэг по тому или иному вопросу. Они обе всегда предпочитали молчать - как скалы! И рот у Мэг - в точности как у моей матери: губы плотно сжаты, трещина в скале, да и только! Интересно, почему Мэг решила стать преподавателем? Это же нужно говорить, говорить и говорить целыми днями, а ведь говорить-то она терпеть не может. Хотя Мэг, конечно, никогда не была такой резкой, как Грет. Впрочем, Амори такой резкости от дочери никогда бы не потерпел. Но вот почему мы с матерью ни разу не поговорили по душам?

     Она, конечно, была поистине стоической женщиной.

     Скала! Да и что говорить... Я ведь была счастлива в Портленде, а она жила себе спокойно в Алтимэйте..."

     - О да, в Портленде мне очень нравилось! - ответила она Сью Шепард. - Двадцатые годы были чудесным временем для подростков; возможно, мы оказались даже несколько испорчены собственным благополучием - нет, не так, конечно, как современные дети. Бедняжки! Теперь ведь так сложно быть подростком, верно? Мы в свои тринадцать-четырнадцать лет ходили в школу танцев, а они получили СПИД и атомную бомбу.

     Моя восемнадцатилетняя внучка, по-моему, в два раза старше, чем я - когда была в ее возрасте, конечно. И в то же время она удивительно порой инфантильна... Все это так сложно! В конце концов вспомните Джульетту!

     Это ведь никогда не бывает СОВСЕМ просто, не так ли?

     Но я, например, уверена: самые счастливые, самые невинные годы моей жизни - это учеба в старших классах школы и на первых курсах колледжа. Все это было еще до кризиса. Лесопилка, правда, закрылась уже в 32-м, когда я училась на втором курсе, но на нас, студентах, на самом деле это сперва почти не сказалось. А вот для моих родителей и старших братьев это был страшный удар. Когда буквально в одночасье закрылась лесопилка, все они приехали в Портленд искать работу. Все!