Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Юрий Жуков

Японию, практически не участвовавшую в войне, не удовлетворило приобретение бывших германских колоний — Каролинских, Марианских и Маршалловых островов в Тихом океане и бухты Цзяочжоу на китайском Шаньдунском полуострове. В ночь на 19 ноября 1931 г., воспользовавшись как предлогом взрывом полотна Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД) под проходившим японским воинским эшелоном, Токио отдал приказ разоружить китайские гарнизоны во всех городах вдоль ЮМЖД и занять их. Лидер партии гоминьдан и глава национального — нанкинского правительства Китая Чан Кайши запретил диктатору Трех восточных провинций (Маньчжурии) маршалу Чжан Цзолишо оказывать какое бы то ни было сопротивление захватчикам, дабы избежать расширения конфликта, перерастания его в войну. Однако японские вооруженные силы все же не ограничились лишь зоной ЮМЖД и оккупировали всю Маньчжурию. А 9 марта 1932 г. объявили ее «независимым государством» Маньчжоу-Го, возглавляемым сыном последнего китайского императора Пу И.

Советско-японская граница, прежде практически морская, увеличилась почти вдвое — за счет появления весьма протяженного, от Владивостока чуть ли не до Читы, сухопутного участка. На нем почти сразу же разместилась мощная японская армейская группировка, генералы которой не скрывали своих агрессивных устремлений. Но первыми расценили происшедшее как угрозу для СССР отнюдь не в Москве. Посланник США в Китае Джонсон сообщал 13 января 1932 г. в Государственный департамент:

«Я все более и более убеждаюсь, что японские действия в Маньчжурии должны рассматриваться больше всего в свете русско-японских отношений, чем китайско-японских… Высшие военные власти Японии пришли к заключению, что для них имеется возможность действовать в Маньчжурии и продвинуть японскую границу дальше на запад в подготовке к столкновению с Советской Россией, которое они считают неизбежным»[1].

Сталин и узкое руководство в целом, занятые нелегкими проблемами, связанными с индустриализацией, — поиском новых зарубежных кредитов или займов, созданием легкой промышленности, механизацией РККА и сокращением ее численности — поначалу не хотели верить в серьезность возникшей на востоке угрозы. Видимо, уповали на иное, безопасное для СССР развитие событий.

11 ноября 1931 г. в городе Жуйцзине открылся I Всекитайский съезд рабочих и крестьянских депутатов. Он провозгласил образование Китайской советской республики, сформировал Совет народных комиссаров во главе с Мао Цзэдуном и Реввоенсовет, который возглавил Чжу Дэ. Руководство китайской компартии обратились к гоминьдану с предложением прекратить шедшую пять лет братоубийственную гражданскую войну и создать единый антияпонский фронт. Чан Кай-ши отклонил предложение и бросил все имевшиеся в его распоряжении силы против советских районов. Однако те устояли, отразили нападение. Более того, 5 апреля 1932 г. Китайская советская республика объявила Японии войну.

Как свидетельствуют факты, Сталин решил, что новая ситуация коренным образом изменит положение в Китае, приведет рано или поздно к рождению общего фронта коммунистов и гоминьдана, который и вынудит Японию повернуть свои армии на юг, от советской границы. Поэтому он пытался сделать все, лишь бы не раздражать, не провоцировать Токио. Он предложил начать переговоры о продаже принадлежавшей Советскому Союзу Китайской восточной железной дороги (КВЖД), потребовал полного прекращения «подрывной работы ОГПУ и Разведупра в Маньчжурии»[2]. Однако в то же время Сталин остался равнодушным к предложению национального, гоминьдановского Китая восстановить дипломатические отношения, разорванные еще в 1929 г., и заключить пакт о ненападении.

19 июня 1932 г. Сталин писал из Сочи, где он находился в отпуске, в Москву Молотову, что США «пытаются вовлечь нас лаской в войну с Японией… Предложение нанкинцев о пакте ненападения — сплошное жульничество. Вообще нанкинское правительство сплошь состоит из жуликов». Правда, на всякий случай сделал оговорку: «Это не значит, конечно, что мы не должны считаться с этими жуликами или их предложением о пакте ненападения»[3]. Но уже через девять дней, скорее всего под влиянием наркома иностранных дел М.М. Литвинова, Сталин стал менять свое отношение к проблеме. 28 июня он дал указание остававшимся в Москве членам узкого руководства — Молотову, Кагановичу, Ворошилову и Орджоникидзе:

«Согласен, что в отношении Нанкина нужна сдержанность, но позицию сдержанности нужно проводить так, чтобы не получилось отталкивание нанкинцев в объятия Японии. Этот вопрос, как и вопрос о наших отношениях с Америкой, имеет прямое отношение к вопросу о нападении Японии на СССР. Если Япония благодаря нашей излишней сдержанности и грубости к китайцам заполучит в свое распоряжение нанкинцев и создаст единый фронт с ними, а от Америки получит нейтралитет, — нападение Японии на СССР будет ускорено и обеспечено»[4].

Заняв такую промежуточную позицию, Сталин не спешил с принятием окончательного решения. Да, с его согласия в Москве заведующий 2-м восточным отделом НКИД Б.П. Козловский и в Женеве М.М. Литвинов начали вялотекущие переговоры с представителями национального Китая. Козловский и Литвинов настаивали прежде всего на ни к чему не обязывающем восстановлении полномасштабных дипломатических отношений, которые, мол, и позволят позже вернуться к вопросу о пакте о ненападении. И лишь для того, чтобы оказать давление на Японию, 1 июля «Известия» оповестили мир о проходивших беседах. Но в то же время, и не менее официально, узкое руководство оценило события в Жуйцзине как важную победу тактики и стратегии Коминтерна. В тезисах по докладу О.В. Куусинена XII пленуму ИККИ, одобренных Сталиным 16 августа[5], с нескрываемой гордостью отмечалось: «Наступил конец относительной стабилизации капитализма… В Китае — революционная ситуация, на значительной территории — победа советской республики… В Китае — массовый подъем антиимпериалистической борьбы, развертывание советского движения, крупные успехи героической китайской Красной армии…»[6]

Только четыре месяца спустя Сталин отважился сделать выбор, отказавшись от надежды на скорую победу революции в Китае. 12 декабря 1932 г. в Женеве М.М. Литвинов и глава китайской делегации на Конференции по сокращению и ограничению вооружений Янь Хойцин обменились нотами, объявившими о восстановлении нормальных дипломатических и консульских отношений между СССР и нанкинским правительством[7], отношений Москвы с тем режимом, который шестой год вел кровопролитную борьбу с коммунистами, с Китайской советской республикой. Но пакт о ненападении с Нанкином был заключен только 21 августа 1937 г., уже после открытой агрессии Японии против Китая.

…Еще более взрывоопасная ситуация начала складываться в Европе, а породили ее события в Германии, которую начиная с конца 1917 г. большевики рассматривали как идеальный и самый надежный центр пролетарской революции и на которую летом 1923 г. сделали основную ставку и «отодвигаемый» от власти Л.Д. Троцкий, и приходивший ему на смену Г.Е. Зиновьев, и будущий лидер правых Н.И. Бухарин. 14 октября «Правда», редактируемая Бухариным, опубликовала подборку материалов без подписи «Какое дело русскому крестьянину до германской революции». В одном из них утверждалось:

«Соединение самой могучей техники и промышленности Германии с сельским хозяйством нашей страны будет иметь неисчислимые благодетельные последствия. И та, и другая получат громадный толчок к развитию».

В том же был непоколебимо уверен и Зиновьев. Две недели спустя в «Правде» он заявлял: «Союз с победоносной пролетарской революцией (в Германии — Ю.Ж.) может быстро и радикально обезвредить опасные стороны нашего НЭПа. Союз пролетарской Германии и Советской России создал бы новую фазу НЭПа, ускорил бы и упрочил бы развитие нашей государственной промышленности и подрезал бы в корне тенденцию новой буржуазии занять гос подствующее положение в хозяйстве нашего Союза Республик»[8]. Практически то же утверждал Троцкий.

«Мы сейчас, — писал он, — несомненно, подходим вплотную к одному из тех исторических узлов, которые определяют дальнейшее развитие на ряд лет, а по всей вероятности, и десятилетий. Центром европейских и мировых проблем является Германия»[9].

Даже девять лет спустя, в июле 1932 г., в Кремле сохранялись те же, уже явно несбыточные и не отражающие политическую реальность надежды. На настроения Сталина и других членов узкого руководства не повлияли очевидные факты. В частности, тот, что ни самый глубокий в Европе экономический кризис, ни порожденная им невиданная ранее массовая безработица и сопутствующий ей голод не отразились на активности германского пролетариата, не привели пусть даже к отчаянному, заведомо обреченному на поражение революционному выступлению. Несмотря на очевидную утопичность, Сталин — по сути, от имени ИККИ — одобрил лозунги для организуемой германской компартией всеобщей забастовки: «Долой правительство Папена! Да здравствует рабоче-крестьянская республика — Советская Германия!» [10] Ответ на такой призыв был получен две недели спустя — на прошедших внеочередных выборах в рейхстаг КПГ оказалась на третьем по поддержке избирателей месте после нацистов и социал-демократов. Такое же положение сохранилось и при новых выборах, прошедших 6 ноября. Коммунисты получили всего 100 мандатов из 608, социал-демократы — 121, нацисты — 196.