Чистая вода - Рой Якобсен

Георг не появлялся больше часа. Наконец вышел в сухом комбинезоне, бледный, с заострившимися чертами лица; похоже, он был на грани срыва. Мужики торчат здесь уже семь недель, прикинул Юн; ничего, кроме работы и одиночества, и куда ни бросишь взгляд — кругом болото. По рыбным промыслам Юн знал, как это бывает: человек работает, работает, спит мало, и на душе все тяжелее; наконец кто-нибудь сорвется, полезет драться, ну и покалечится или сбежит. После такой разрядки на несколько дней наступает что-то вроде затишья. Но солнце всходит, и мир продолжает жить дальше.

Тут все иначе. Эти двое — друзья, им не нужны нервные срывы и драки, чтобы справиться с собой. Они и не глядят друг на друга, заметил Юн; они вкалывают. Георг прикручивал гири, Пол собирал трубы и муфты под сварку. Каждые полчаса водолазы молча менялись. Работали быстро и точно, без лишних движений, не загоняя себя, как сделали бы неопытные работники, желая всех поразить, но все время в одном и том же гениально выверенном напряженном ритме, в ритме максимальной эффективности. И Юн, привыкший ложиться костьми, задыхаться и добиваться результата авралом, понял, что здесь драки не будет. Эти двое хорошо знали друг друга. Им случалось и раньше упираться лбом в стену, и они научились укрощать душевные бури трудом.

— Работаем,— сказал Георг в четыре, протянул Полу разводной ключ и забрал у него сварочный аппарат. В пять часов он повторил то же слово. В половине шестого, меняясь инструментами, они чуть заметно улыбнулись, потянулись, разгибая спины, и послали Юна в вагончик за фонарем. В семь часов они сменились в последний раз, а ближе к половине восьмого остался подходящий кусок трубы, чтобы Полу с Юном было чем заняться завтра с утра, пока Георг съездит в поселок за грузилами.

А когда Юн опустил руки в ведерко с жирным щелоком и желто-белый раствор принялся растворять грязь и жир, вдруг появилась Лиза — такая, как всегда, как на фотографиях, что лежат дома в ящике комода, и на снимке, который он, открыв утром глаза, видит перед собой. Что придется ей наврать сегодня, чтобы сбежать от отца и в верес-няке на полпути между их домами строить вместе с Юном воздушные замки? Спеша на встречу, они видели друг друга километра за два; маленькие шахматные фигурки из горной породы, сообщники по самой страшной тайне этого острова. Как-то ему довелось прочитать книгу о них, и она заканчивалась хорошо, потому что у нее не было конца и те двое преступников все время оставались вместе, вместе, вместе… Ему не хватает ее. Господи, как он тоскует по Лизе.

6

Снова дождь.

Юн стоит в темноте под окнами школы и заглядывает в физкультурный зал: там местный бард развлекает песнями под гитару человек двадцать слушателей, в основном учителей и сотрудников администрации. Тут Элизабет, почти все ее друзья, новый пастор с половиной своего бойскаутского войска, жена Римстада (она физиотерапевт в доме для престарелых), а у стены под баскетбольным щитом, на приличном удалении от любовницы, устроился Ханс.

— Жалкий лицемер,— мысленно обругал Юн учителя, стремившегося быть на дружеской ноге с учениками, не любившими его,— верблюд прилипчивый.

Ханс явился сюда десять лет назад и выглядел как турист, приехавший в горы: куртка-анорак, резиновые сапоги, борода. А теперь он отец семейства, купил дом, сбрил бороду и перелез в вельветовые брюки и кожаный пиджак, вот только взгляд обманщика никуда не делся.

Он был одним из главных борцов за новый водопровод. Поначалу все от него отмахивались; но он биолог и сам взял пробы воды из частных колодцев, а потом предъявил результаты начальству и местным дуракам и сказал, что в этом пойле бактерий, как в хлеву, зато кислотность в два раза ниже нормы, так что пить такую воду и остаться здоровым невозможно. И мало-помалу народ перешел на его сторону: сперва коллеги и друзья, потом эксперты из водного надзора и те, кто рассчитывал заработать на чистой воде,— Заккариассен с его рыбзаводом, владельцы крупных крестьянских хозяйств. Когда в конце концов удалось протолкнуть решение через муниципальный совет, за него проголосовали почти все.

В первом ряду сидит женщина лет тридцати. Ее-то Юн и ждет. Модно одетая: черные колготки, косметика, браслет, наверняка эротично позвякивающий, и стильно подстриженные черные как смоль волосы. На коленях у нее фотоаппарат и блокнот, куда она еще ничего не записала. Она журналистка из города, из местной газеты, куда Элизабет (как, впрочем, и Ханс) пишет свои «письма читателя».

После концерта, когда почти все под барабанящим проливным дождем уже разбежались по машинам, из темноты вынырнул Юн и предложил журналистке помощь — у нее зонт заело.

Она испуганно отпрянула назад, но Юн опустил руки по швам, показывая, что не собирается ее душить.

— Вы меня напугали,— сказала она, схватившись за сердце, но все же отдала Юну зонт; он освободил заклинившее кольцо, раскрыл полотнище. Эту встречу он тщательно продумал, заранее заучил реплики — и вдруг все забыл.

— Наверно, о мире пел? — продолжил он беседу и кивнул в сторону певца, как раз втискивавшегося в машину пастора, который взялся отвезти его к парому.

— Да,— засмеялась она.— Репертуарчик на любителя.

Юн жил напряженной сексуальной жизнью. В основном он управлялся с этим собственноручно, на чердаке, с помощью стопки порножурналов. Перед женской красотой in natura, как сейчас, он совершенно терялся: красота не для него. Тут ему никогда ничего не перепадет. Не родилась еще такая красавица, чтобы взглянула на Юна и обомлела от любви,— впрочем, и дурнушки такой тоже не

нашлось. Он читал в журналах о толстухах и уродливых и сочувствовал им всей душой. Но братство некрасивых — это не общность, а сумма затравленных одиночеств, здесь каждый идет ко дну сам по себе.

— Я тут живу,— представился он, кивнув в ту сторону, откуда надвигались дождевые тучи.— Охочусь в окрестностях…Да… На водопроводе работаю. Вы Лизу помните? — Он взял себя в руки и перешел к делу.— Я потому хотел поговорить с вами, что в вашей газете много о ней писали.

Журналистка медлила с ответом. Они одни, кругом темнота, и до привычного ей мира далеко, как до луны.

— Лиза? — пробормотала она, играя ключами от машины.— Нет, что-то не помню. И вообще, я очень тороплюсь. Может быть, обсудим это в другой раз?

— Она уехала в Копенгаген учиться на балерину. Вы об этом писали.

— Да, что-то такое припоминаю. Она с завода на севере острова, так ведь?

— Да.

— Дочь заводчика, насколько я помню.

— Да. Моего возраста. Волосы длинные, черные, примерно до сих пор.— Юн показал на ее воротник. Они стояли уже не под крышей, а под открытым небом, она под зонтом, он поодаль, чтобы не показаться навязчивым. Журналистка махнула было рукой, приглашая и его под зонт, но как-то вяло, и он остался стоять под дождем.

— Она пропала,— сказал Юн.

— Пропала? Что ты имеешь в виду? Она не вернулась домой? Бывает. А чего ты от меня хочешь?

Ничего особенного. Просто прочитать все, что она писала о Лизе. У них же должен быть архив. Посмотреть фотографии, которые отец с сестрами отдали газете.

Она держала зонтик над его головой, он изо всех сил старался не дышать ей в лицо. Люди не любят, когда им пыхтят в лицо, особенно если они только что нехотя сделали вам одолжение.

— С этим, наверно, не будет проблем. Когда ты хочешь приехать?

Она взглянула на часы и невольно вздрогнула, он отпрянул назад, под дождь.

— Не надо,— сказала она раздраженно.— Не делай так.

Юн не понял ее.

— Не мокни под дождем. Стой под зонтом, пока мы не договорим. Ты меня нервируешь.

— Ладно.

— Мокрый насквозь, ну и видок у тебя… Так, нет, что я говорю!

— Ничего страшного.

— Да,— быстро заговорила она.— Конечно, Лизу я помню. Но это было одно из первых моих заданий. Наверно, два года назад, даже больше. Ее искали и столичные газеты, да?

— Угу.

— И она так и не вернулась домой?

— Нет.

— Странно. Юн подержал зонтик, пока она открыла машину и села в нее, потом засунул его в окно.

— Встретимся на следующей неделе, хорошо? Юн кивнул, она подняла на него глаза:

— Ты здесь остаешься? Мучается, наверно, не должна ли она подвезти его. Юн давно научился помогать людям выходить из затруднительных положений и упредил ее приглашение.

— Нет, спасибо, мне на север.

Машина завелась, но женщина помедлила еще пару секунд.

— Меня зовут Марит,— сказала она, протягивая руку.— Не знаю, сумею ли я тебе помочь, но, если приедешь, спроси Марит. О'кей?

— Угу.

— И извини.

— За что?

— О господи, забудь.

Она подняла стекло и уехала. Юн подождал, пока огни машины скроются за поворотом, и медленно побрел следом.

Он думал о Лизиных глазах. Их странное мерцание, делавшее их похожими на пару плохо отшлифованных зеркал, сводило с ума не только Юна. Все поражались, что у такой чудачки такой красивый взгляд. С той самой секунды, когда Юн перед зданием администрации вспомнил о Лизе, она не сводила с него глаз.