Дорога в Бородухино - Вячеслав Кондратьев

— Надо же было им оправдать свою трусость.

— А страшно все-таки было… Все вещи упаковывают, собираются, и мы вроде как одни остаемся.

— Я не верила, что немцы войдут в Москву.

— Вы-то вообще смелая, а я ой как трусила. Не за себя, конечно, за дочку… — Соседка помолчала немного. — Обидели вы все-таки меня, не взяли подарочек для Андрея…

Вера Глебовна взглянула на нее, вспомнила почему-то вокзал, где появилось у нее незнакомое прежде и радостное чувство слитности свой судьбы с судьбами других, и подумав, сказала:

— Наверное, я была не права.

— Так возьмете? — обрадовалась соседка. — Я мигом! — и выбежала из комнаты.

Вера Глебовна невольно улыбнулась.

— Вот, — почти торжественно положила на стол банку консервов соседка.Сейчас-то делить нам нечего.

Вера Глебовна поблагодарила и заметила, что и раньше делить им было нечего.

— Не скажите. Раньше завидовала я вам, что сын у вас, а теперь вышло, что я счастливее — дочка у меня. А был бы сын, как paз этим летом на войну бы пришлось идти… Да, война — всем плохо, но нам, матерям, хужее всего. Верно, Вера Глебовна?

— Да, — прижгла Вера Глебовна потухшую цигарку.

— Ну, пойду я… Очень желаю вам с Андреем свидеться. Вижу, совсем лицом спали за эти дни. Понимаю я вас, Вера Глебовна.

Вера Глебовна кивком поблагодарила соседку за сочувствие и подумала, что странный народ русский — в счастье завидует, в несчастье сочувствует. Да, слава богу, теперь ей никто уже не может завидовать. Печально улыбнувшись, она стала готовить себе завтрак — чай, кусочек хлеба и две картофелины.

Поев, она стала собираться опять туда же — к коменданту города, уже заранее испытывая неприятное чувство предстоящего унижения, но тут прозвучали два звонка. Сердце сразу забилось — кто может звонить, какое известие принести?

Открыв дверь, она увидела мать Ирины и облегченно вздохнула. Та сразу бросилась к ней с благодарностями и слезами — дочь она застала, пробыла с ней до самого вечера, — а потом с извинениями, что вчера в суете и спешке и не поблагодарила как следует. Вера Глебовна пригласила ее присесть, спросила имя-отчество и представилась сама. Иринина мать вытерла платком мокрые глаза.

— Вот мы и одни, — сказала она. — Я знаю, Ирина пошла добровольно, хоть и скрывает это от меня… Что ж делать, — вздохнула она удрученно, — они совсем не думают о нас… А может, так и нужно теперь?

— Что нужно? — резковато спросила Вера Глебовна. — Не думать о близких?

— Идти на фронт, — почти прошептала Иринина мать.

— Она — девочка! Зачем же ей? Андрей служил в армии, для него война была неизбежна…

— Ирина говорила, что Андрей обязательно выпросится на фронт с Дальнего Востока.

— Выпросится? — повторила Вера Глебовна, об этом она как-то раньше не думала. — Не знаю… Он ничего об этом не писал… Господи… Нет… нет… вряд ли…

Это предположение ударило больно — неужели это так? И война для сына не судьба, не неизбежность, а он сам, сам… по глупому мальчишеству… И этого могло не быть. Вот это — "могло не быть" безнадежно придавило грудь. Она потянулась к папиросам.

— Да, они не подумали о нас, — повторила, вздохнув, мать Ирины. — Теперь наша жизнь до конца войны — непрестанное ожидание самого страшного, — она всхлипнула.

— Успокойтесь, — странно холодным голосом сказала Вера Глебовна, закуривая.

После удара боли поступок Андрея — если он действительно выпросился на фронт — поднял в ней раздражение, даже гнев против сына. Он не подумал о ней, о матери. Он же знает, что, кроме него, у нее никого нет на целом свете.

— Я держалась там, на вокзале, — продолжила мать Ирины, — а сегодня ничего не могу делать. Бросила работу и пришла к вам… Вы знаете, что моя Иринка была влюблена в вашего Андрея?

— Нет, откуда я могла знать?

— И глупая девочка решила, что это ее первая и последняя любовь. И вот… военкомат… армия, а теперь фронт.

Вере Глебовне стало очень неловко, и она не знала, что сказать.

— А ваш Андрей… у него была Женя… — закончила Иринина мать.

— С Женей у Андрея давно все кончено. Они даже не переписываются.

— Ира говорила… Женя поступила гадко.

— Если б только она одна, — с горечью заметила Вера Глебовна.

Они помолчали немного…

— Вы очень одиноки? — спросила Иринина мать.

— Да.

— Можно заходить к вам?

— Конечно. Буду рада. Вот только надо мне сперва попасть в Малоярославец…

Они распрощались. Иринина мать хотела поцеловать Веру Глебовну, но та деликатно уклонилась — она терпеть не могла никаких нежностей.

Вечером перед приходом Батушина она думала о матери Ирины. В той чувствовалась какая-то примиренность со случившимся, которая Вере Глебовне была непонятна. Она вспомнила ее слова, что теперь, наверно, нужно всем идти на фронт, сказанные хоть и с заплаканными глазами, но с какой-то тихой убежденностью… Надо идти на фронт. Но почему этой девочке? Почему Андрею?

Батушин пришел ровно в восемь, как и обещал, и опять со своим портфелем. Он опять наклонил свою седоватую голову, целуя руку Веры Глебовны, и опять она ощутила легкое покалывание его коротко стриженных усов и запах одеколона.

— Мне сегодня снова отказали, — сказала Вера Глебовна, ставя чайник на керосинку. — Скажите, ваш сослуживец возьмет меня без пропуска?

— Может, и возьмет, но пропускные пункты… Вас просто-напросто могут высадить из машины. Хорошо, если это случится в городе, а если по дороге… Как будете добираться обратно?

— Тогда вы должны сходить со мной вместе к коменданту. Я не стала говорить ему, как я могу доехать до Малоярославца, боялась вас подвести, но если вы сами…

— Хорошо, Вера Глебовна, — сразу согласился Батушин.

— Вы знаете, мне почти все хотели помочь на вокзале, но…

— Я же говорил вам…

Вера Глебовна заварила чай и пошла к буфету за чашками. Батушин раскрыл свой портфель и стал выкладывать из него свертки.

— Опять, Иван Алексеевич? — покачала она головой.

— Да, опять. Тут есть кое-что и для Андрея, и вам на дорогу, — твердо сказал он.

Они сели за стол. Вера Глебовна разлила чай, а Батушин нарезал принесенный хлеб, колбасу и высыпал в пустую сахарницу куски рафинада.

— Вот вы спрашивали меня, с чем я поеду к Андрею? У меня есть письмо Николая Егорыча.

— Что же он пишет? — насторожился Батушин.

— Он… он… благословляет сына на войну, — с горькой усмешкой сказала она.

— Другого он и не мог написать, — с некоторым облегчением произнес он, вынимая серебряный портсигар и кладя его на стол. — Но и вам, Вера Глебовна, надо знать, что сказать Андрею.

— Что? — с мукой вырвалось у нее. — Господи, если бы я могла молиться. Но я не верю. Ни во что.

— У вас есть во что верить, — твердо сказал Батушин после небольшой паузы. — Есть.

— Во что?

— В Россию.

— В какую?

— В ту, в которой вы родились, в которой живете, в вашу Родину…

Вера Глебовна подняла глаза, хотела что-то сказать, но не сказала. Перед ее глазами опять встали Киевский вокзал, эшелоны, женщина, разыскивающая мужа, комиссар эшелона, военврач, поезд с ранеными, красноармеец, подошедший к ней за спичками… Да, там она увидела Россию, ее народ, частицей которого она так ясно ощутила себя там…

— Да, да, конечно… Вы правы.

— Вот так-то, Вера Глебовна, — сказал Батушин, а потом спросил, когда она пойдет к коменданту города.

— К десяти, как всегда. Но там громадная очередь. Если сможете, подойдите часам к двум.

— Есть, — сказал Батушин и стал прощаться. Минут через десять, как проводила она Батушина, раздались два робких звонка, и, открыв дверь, Вера Глебовна увидела Женю. Она удивленно подняла брови и, не приглашая ту войти, вопросительно глядела на девушку не очень добрым взглядом.

— Вы удивлены, Вера Глебовна? — спросила Женя. — Но я должна…

— Честно говоря, никак не ожидала вашего появления. С чем пожаловали?

— Вера Глебовна, ну зачем такой тон? Я виновата, я знаю, но…

— Ладно, проходите, — сухо пригласила Вера Глебовна, перебив Женю.

Когда вошли в комнату, Женя сразу спросила:

— Вера Глебовна, где Андрей?

— Вы уверены, что я вам скажу? — холодно ответила Вера Глебовна, прямо смотря на нее.

Женя потупилась, но, справившись с собой, сказала довольно твердо:

— Скажете, Вера Глебовна… Я не уйду от вас, не узнав.

— Что же такое случилось? Два с лишним года вас не интересовало, что с ним и где он…

— Я знала, — не дала ей Женя закончить, — он служил на Дальнем Востоке. Его друзья получали письма и говорили мне. Но сейчас война.

— Она уже девять месяцев…

— Не мучайте меня, Вера Глебовна! Сейчас все наши ребята на фронте, и мне не от кого узнать. Скажите, он все еще на Востоке?

— Нет.

— На фронте? — упавшим сразу голосом спросила Женя.