Поездка в Обонежье и Корелу - Владимир Николаевич Майнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XII
Вся Свирь закуплена лесопромышленниками; в особенности имена Гр. и Бен. царят всюду; Гр. и Бен. — боги свирские, и народ поставлен решительно в сомнение, кому выгоднее молиться: им двоим или Александру Свирскому. Патрон свирских жителей и в особенности судоходов — Александр Свирский, уважаемый во всем Обонежье (Заонежье почитает своих святых, Палеостровских и Каргопольских). Предания о нем до сих пор живут в народе, и в особенности лежит к нему сердце народа, потому что, как было уже выше замечено, он всегда был заступником его пред немногими, но полновластными тогда помещиками. Интересно весьма то обстоятельство, что местным здешним святым никаких служб долгое время не существовало, даже не имелось вовсе и житий некоторых из них; так напр., один монастырь получил службу его основателю и святому от беспоповщинских раскольников поморского согласия, которые в ту пору не были гонимы и потому находились в приязненных отношениях к обитателям монастыря. Монастырь Александра Свирского расположен всего в 6 верстах от берега Свири в прекрасном месте; он состоит собственно из двух монастырей, которые построены у озера Святого; преподобный никогда не хотел принять на себя сан игумена и только силой почти заставили его согласиться на это неприятное для него звание — «сам старостой не был, так и всех старост не любил», говорит народ. В настоящее время монастырь этот может считаться первым по богатству во всей Олонецкой епархии, которая впрочем далеко не может похвастаться богатством. Говорят, что уже решено устроить при монастыре школу иконописи, которая, по уверению монахов и их управителей, должна принести огромную пользу краю. Насколько верно это убеждение монашествующей братии, предоставляю судить читателю, которому однако напомню, что значительная часть Олонецкой губернии населена раскольниками, которые не примут произведений Александра-Свирского искусства, и что в крае вообще школ крайне мало.
XIII
Вечером пароход пристает к Вознесенской пристани, началу так называемой Мариинской системы, родине сибирки, тифа и камню преткновения всяких санитарных комиссий. Сотня лодок окружает пристань, штук 20 рослых девушек и женщин вскакивают на пароходный сходен и решительно осаждают пассажиров предложениями услуг по части перевозки на другую сторону реки. Дело в том, что, неизвестно по какой причине, пароход останавливается не в Вознесеньи, а на противоположном берегу, где через 10-15 шагов от Свири начинается такая трясина, что не рискнешь даже ехать по ней на знаменитых смычках, экипаже, который измышлен олончанами для передвижений по болотинам. Увидав эту трясину, я понял, где кроется между прочим причина тех лихих болестей, которыми дарит «Марьинка» тех, кому судьба указала по ней двигаться: и людей, и тяговых кляч. Все лучшие здания, все административные помещения, все трактиры, все кабаки, отправление трешкотов — все это помещается на другой стороне, а пароходу до этого как-будто и дела нет; подойдет он к своей болотине и претерпеливо дожидается в продолжение 9 часов, прихода из Петрозаводска своего товарища. Интереснее всего то, что в Вознесеньи пароходы Северного общества принимают значительное количество грузов, как для Петрозаводска (преимущественно хлеб, тысяч до 2-х пудов в рейс), так и для Петербурга и все эти грузы приходится из устья канала перевозить на пристанный берег, где заблагорассудилось приставать пароходам, в лодках, что составляет значительный расход для товароотправителей, делая необходимыми две перегрузки в одном Вознесеньи. Сначала немного опасаешься дамских услуг, но когда увидишь, какие крепко сколоченные индивидуумы хватают вас и тащат в свою лодку, то робость проходит и остается лишь... торговаться. О путешественник! не взирай на бойкость Вознесенских Харонов в сарафанах с восторгом и умилением идиллика, а прежде всего старайся сторговаться в цене, а также и не умиляйся очень при фразе: «что пожалуете!» Мы были предупреждены по части неудобств веры в эту фразу, которая царит во всей Олонецкой губернии и за умиление пред которою платятся путешественники из категории благодушных и поэтов. Переезд обходится двугривенный, но были легковерные, которые должны были заплатить целых 2 рубля. Пройдя мимо 20-30 кабаков, пред которыми галдело, ругалось и бестолковничало человек до 100 бурлаков и рабочих с барок, стоящих у пристани и идущих к Петербургу, мы отправились поглядеть на ту страшную заразу, которая отняла у России и вообще у науки такого талантливого труженика, каков был покойный А. Ф. Гильфердинг, и как раз попали на процедуру упаковки человек сорока на маленький и гаденький трешкот, носящий, Бог весть в силу каких высших соображений, громкое прозвище «Ури». В стороне отправления трешкота издалека еще слышалось какое-то странное пение и, видно, на ловца и зверь бежит: у пристани стояли 5 калик и пели знаменитый стих о Голубиной книге; вариант был хотя и не из особенно замечательных, но представлял все-таки некоторый интерес в смысле наблюдения над постепенною порчею или амальгамированием стихов, былин и т. п. Так напр. «часты дождички» происходят от слез ангельских — «по грехам-то ангелы плачут человеческим»; «тучки небесные» — от морщин на лице Божием, что великую Осподь думу думает, о грехах думает человеческих» Давыду Евсеичу (а кто пел и Асеичу) приписаны уже слова по отношению к Волотоману Волотомановичу: «широка рука христианская, высока рука царская у белого царя Волотомана Волотомановича». Между птицами первенствующая роль приписана «Алконосту», которого изображение можно найти вместе с «Сирином» в некоторых раскольничьих рукописях, напр. в цветниках, златоустниках и др., или же в виде отдельного изображения с надписью
