Сашка - Михаил Лермонтов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
123
Садится в изголовьи и потомНа сонного студеной влагой плещет.Он поднялся, кидает взор кругомИ видит, что пора: светелка блещет,Озарена роскошным зимним днем;Замерзших окон стекла серебрятся;В лучах пылинки светлые вертятся;Упругий снег на улице хрустит,Под тяжестью полозьев и копыт,И в городе (что мне всегда досадно),Колокола трезвонят беспощадно…
124
Прелестный день! Как пышен божий свет!Как небеса лазурны!.. ТоропливоВскочил мой Саша. Вот уж он одет,Атласный галстук повязал лениво,С кудрей ночных восторгов сгладил след;Лишь синеватый венчик под глазамиИзобличал его… Но (между нами,Сказать тихонько) это не порок.У наших дам найти я то же б мог,Хоть между тем ручаюсь головою,Что их невинней нету под луною.
125
Из комнаты выходит наш герой,И, пробираясь длинным коридором,Он видит Катерину пред собой,Приветствует ее холодным взором,И мимо. Вот он в комнате другой:Вот стул с дрожащей ножкою и рядомКровать; на ней, закрыта, кверху задомХрапит Параша, отвернув лицо.Он плащ надел и вышел на крыльцо,И вслед за ним несутся восклицанья,Чтобы не смел забыть он обещанья:
126
Чтоб приготовил модный он нарядДля бедной, милой Тирзы, и так дале.Сказать ли, этой выдумке был радПроказник мой: в театре, в пестрой залеЗаметят ли невинный маскарад?Зачем еврейку не утешить тайно,Зачем толпу не наказать случайноПрезреньем гордым всех ее причуд?И что молва? – Глупцов крикливый суд,Коварный шопот злой старухи, илиДва-три намека в польском иль в кадрили!
127
Уж Саша дома. К тетке входит он,Небрежно у нее целует руку.«Чем кончился вчерашний ваш бостон?Я б не решился на такую скуку,Хотя бы мне давали миллион.Как ваши зубы?.. А Фиделька где же?Она являться стала что-то реже.Ей надоел наш модный круг, – увы,Какая жалость!.. Знаете ли вы,На этих днях мы ждем к себе комету,Которая несет погибель свету?..
128
«И поделом, ведь новый магазинОткрылся на Кузнецком, – не угодно льВам посмотреть?.. Там есть мамзель Aline,Monsieur Dupré, Durand, француз природный,Теперь купец, а бывший дворянин;Там есть мадам Armand; там есть субреткаFanchaux – плутовка, смуглая кокетка!Вся молодежь вокруг ее вертится.Мне ж всё равно, ей-богу, что случится!И по одной значительной причинеЯ только зритель в этом магазине.
129
«Причина эта вот – мой кошелек:Он пуст, как голова француза, – малостьИстратил я; но это мне урок —Ценить дешевле ветреную шалость!»И, притворясь печальным сколько мог,Шалун склонился к тетке, два-три разаВздохнул, чтоб удалась его проказа.Тихонько ларчик отперев, онаЗаботливо дорылася до днаИ вынула три беленьких бумажки.И… вы легко поймете радость Сашки.
130
Когда же он пришел в свой кабинет,То у дверей с недвижностью примерной,В чалме пунцовой, щегольски одет,Стоял арап, его служитель верный.Покрыт, как лаком, был чугунный цветЕго лица, и ряд зубов перловых,И блеск очей открытых, но суровых,Когда смеялся он иль говорил,Невольный страх на душу наводил;И в голосе его, иным казалось,Надменностью безумной отзывалось.
131
Союз довольно странный заключенМеж им и Сашей был. Их разговорыКазалися таинственны, как сон;Вдвоем, бывало, ночью, точно воры,Уйдут и пропадают. ОдаренСоображеньем бойким, наш приятельВосточных слов был страшный обожатель,И потому «Зафиром» нареченЕго арап. За ним повсюду он,Как мрачный призрак, следовал, и что же? —Все восхищались этой скверной рожей!
132
Зафиру Сашка что-то прошептал.Зафир кивнул курчавой головою,Блеснул, как рысь, очами, денег взялИз белой ручки черною рукою;Он долго у дверей еще стоялИ говорил всё время, по несчастью,На языке чужом, и тайной страстьюОдушевлен казался. Между тем,Облокотись на стол, задумчив, нем,Герой печальный моего рассказаГлядел на африканца в оба глаза.
133
И, наконец, он подал знак рукой,И тот исчез быстрей китайской тени.Проворный, хитрый, с смелою душой,Он жил у Саши как служебный гений,Домашний дух (по-русски домовой);Как Мефистофель, быстрый и послушный,Он исполнял безмолвно, равнодушно,Добро и зло. Ему была законЛишь воля господина. Ведал он,Что кроме Саши, в целом божьем миреНикто, никто не думал о Зафире.
134
Однако были дни давным-давно,Когда и он на берегу ГвинеиИмел родной шалаш, жену, пшеноИ ожерелье красное на шее,И мало ли?.. О, там он был звеноВ цепи семей счастливых!.. Там пустыняОсталась неприступна, как святыня.И пальмы там растут до облаков,И пена вод белее жемчугов.Там жгут лобзанья, и пронзают очи,И перси дев черней роскошной ночи.
135
Но родина и вольность, будто сон,В тумане дальнем скрылись невозвратно…В цепях железных пробудился он.Для дикаря всё стало непонятно —Блестящих городов и шум и звон.Так облачко, оторвано грозою,Бродя одно под твердью голубою,Куда пристать не знает; для негоВсё чуждо – солнце, мир и шум его;Ему обидно общее веселье, —Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.
136
О, я люблю густые облака,Когда они толпятся над горою,Как на хребте стального шишакаКолеблемые перья! Пред грозою,В одеждах золотых, издалекаОни текут безмолвным караваном,И, наконец, одетые туманом,Обнявшись, свившись будто куча змей,Беспечно дремлют на скале своей.Настанет день, – их ветер вновь уносит:Куда, зачем, откуда? – кто их спросит?
137
И после них на свете нет следа,Как от любви поэта безнадежной,Как от мечты, которой никогдаОн не открыл вниманью дружбы нежной.И ты, чья жизнь как беглая звездаПромчалася неслышно между нами,Ты мук своих не выразишь словами;Ты не хотел насмешки выпить яд,С улыбкою притворной, как Сократ;И, не разгадан глупою толпою,Ты умер чуждый жизни… Мир с тобою!
138
И мир твоим костям! Они сгниют,Покрытые одеждою военной…И сумрачен и тесен твой приют,И ты забыт, как часовой бессменный.Но что же делать? – Жди, авось придут,Быть может, кто-нибудь из прежних братий.Как знать? – земля до молодых объятийОхотница… Ответствуй мне, певец,Куда умчался ты?.. Какой венецНа голове твоей? И всё ль, как прежде,Ты любишь нас и веруешь надежде?
139
И вы, вы все, которым столько разЯ подносил приятельскую чашу, —Какая буря в даль умчала вас?Какая цель убила юность вашу?Я здесь один. Святой огонь погасНа алтаре моем. Желанье славы,Как призрак, разлетелося. Вы правы:Я не рожден для дружбы и пиров…Я в мыслях вечный странник, сын дубров,Ущелий и свободы, и, не знаяГнезда, живу, как птичка кочевая.
140
Я для добра был прежде гибнуть рад,Но за добро платили мне презреньем;Я пробежал пороков длинный рядИ пресыщен был горьким наслажденьем…Тогда я хладно посмотрел назад:Как с свежего рисунка, сгладил краскуС картины прошлых дней, вздохнул и маскуНадел, и буйным смехом заглушилСлова глупцов, и дерзко их казнил,И, грубо пробуждая их беспечность,Насмешливо указывал на вечность.
141
О, вечность, вечность! Что найдем мы тамЗа неземной границей мира? – Смутный,Безбрежный океан, где нет векамНазванья и числа; где бесприютныБлуждают звезды вслед другим звездам.Заброшен в их немые хороводы,Что станет делать гордый царь природы,Который верно создан всех умней,Чтоб пожирать растенья и зверей,Хоть между тем (пожалуй, клясться стану)Ужасно сам похож на обезьяну.
142
О, суета! И вот ваш полубог —Ваш человек: искусством завладевшийЗемлей и морем, всем, чем только мог,Не в силах он прожить три дня не евши.Но полно! злобный бес меня завлекВ такие толки. Век наш – век безбожный;Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный,Мои слова прославит, и тогдаНельзя креститься будет без стыда;И поневоле станешь лицемерить,Смеясь над тем, чему желал бы верить.
143
Блажен, кто верит счастью и любви,Блажен, кто верит небу и пророкам, —Он долголетен будет на землиИ для сынов останется уроком.Блажен, кто думы гордые своиУмел смирить пред гордою толпою,И кто грехов тяжелою ценоюНе покупал пурпурных уст и глаз,Живых, как жизнь, и светлых, как алмаз!Блажен, кто не склонял чела младого,Как бедный раб, пред идолом другого!
144
