Переход - Эндрю Миллер

– Когда?

– Не знаю. Когда где-то была.

– Мы напились, – говорит она.

– Конечно, напились, – отвечает он. – Ты когда-нибудь целовалась с девушкой?

– Что?

– С девушкой целовалась?

– С чего такой вопрос?

– Наверняка с профессором Кимбер. Она бы точно не отказалась.

В ответ Мод смеется – краткий смешок, который всякий раз словно застает ее врасплох.

– Поиграй лучше на гитаре, – говорит она.

– Я хочу знать всё, – отвечает он. – Суиндон семьдесят пятого года. День. Твой первый вздох.

– Вот это, что ты играл, когда меня выписали из больницы.

– Когда ты стала собой? – спрашивает он.

– Не знаю, – говорит она.

– А ты подумай.

– Я не знаю.

– Ты никогда не спрашиваешь про моих подруг.

– Зачем бы мне?

– Из любопытства?

– Если хочешь, я спрошу.

– Нет, – говорит он. – Нет. Прошлое в прошлом. Так?

– Да, – говорит она.

– А теперь только мы.

– Да.

– Тим и Мод.

Он подливает в бокалы. Оба пьют, не разбавляя. Щеки горят, во рту щиплет от джина. Решают прогуляться, но добираются лишь до спальни. Целуются, падают на кровать. Занавески открыты, но свет не включен. Обоих как будто зашили в одежду. Пуговицы ведут себя как незнамо что. Тим лижет запястья Мод, Мод гладит Тима по ушам. Спустя полчаса он отбывает в ванную, преклоняет колена перед унитазом и блюет. Устрицами, сырым мясом, кислятиной, джином. Он застревает в ванной надолго. Вернувшись в спальню, мерзнет, дрожит в дверях, стоит и смотрит, как Мод спит в луже водянистого света, просеянного сеткой на окне. Сердце сбоит: по этой фигуре на постели, компактной, как семечко, ни за что не скажешь, будто она нуждается в нем, будто она неполна. Что он себе возомнил! Он вовсе не коснулся ее, совсем ее не понял. Надо бежать, пока не поздно. Побросать вещи в сумку и бежать. Он сменит имя. Пойдет матросом на траулер. Мод со временем выйдет замуж за прохожее божество, за бога мотыльков. Или станет храмовой проституткой, или наемной убийцей, или первой женщиной на Марсе. Нет-нет да вспомнит его. Посмотрит на браслеты, на жадеитовую саламандру. Ни слезинки не проронит.

Он шепотом окликает ее. Она тихонько похрапывает – девушка, женщина, грезит о змеях. Или о чем там. Поди пойми. Тим снимает с крючка на двери свой широкий махровый халат, очень тщательно, заботливо укрывает Мод, пристраивается рядом, содрогается, зажмуривается, в голове проигрывает музыку, думает: ну надо же, а? 2001-й. Ну надо же.

Поутру не помнит ни откровения, ни фантазии. Ему нехорошо, он прибирается на кухне. Решает – на коленях стоя на светлеющем полу, – что надо быть храбрым, а остальное не важно, и криком возглашает эту весть Мод и спустя секунду-другую вроде бы слышит, как она из ванной отвечает ему «да».

Она приступает к работе у Феннимана. В универмаге у автовокзала купила себе два новых костюма. Один темно-синий, другой черный. Платья с жакетами – Тиму они напоминают наряды, в каких женщины-детективы являются в суд давать показания.

Она встает рано – часа за два до света. При свете лампы Тим смотрит, как она одевается. Замечая, она не возражает. Как ловко женщины надевают бюстгальтер. Дезодорант, майка. Тим любит смотреть, как она надевает колготки, как-то по-детски натягивает их до талии, так и видишь: вот ей восемь лет, двенадцать, зимним утром она собирается в школу. Если костюм требует, Мод садится на край постели, чтобы Тим застегнул молнию. Первые две недели он каждое утро предлагает сготовить ей завтрак, но она не хочет. Чистит зубы, затем, с пальто в обнимку, наклоняется к Тиму попрощаться.

Первый месяц – ознакомительный. Она едет в поезде, жует сэндвич, пьет чай, смотрит на серые поля, на застенчивые спозаранку дома, на свет, разгорающийся над Англией. Начинает узнавать кое-какие лица – один мужчина никогда не снимает велосипедного шлема, другой, похоже, медитирует, у одной женщины экзема. Если в вагоне жарко, Мод порой засыпает, и дважды за неделю ей снится пустыня – может, не пустыня, но точнее слова не подыскать: там все истерто, безводно, зачаточно.

В лаборатории ее знакомят со всеми, включая уборщиков. Фенниман – просвещенный борец за равноправие. Только имена, без фамилий и должностей. Обстановка непринужденной сосредоточенности. Стены нежно-серебристы. Мебель – гнутый яркий пластик. Тут и там на стенах и дверях таблички с вдохновляющими цитатами – из Мартина Лютера Кинга, Эйнштейна, Ганди. На двери в конференц-зал № 2 – стихотворение Марианны Мур:

Ты скажи, почему эта топьс виду непроходима, то —гда я скажу, что найду путии смогу ее перейти[14].

Пахнет здесь нейтрально. Сотрудники не пользуются ни духами, ни одеколонами, никто не курит. Не особо воняет даже в виварии, где в тщательно пронумерованных клетках живут триста крыс. Отопление – жестко в пределах между двадцатью двумя и двадцатью пятью градусами. Свет включается и выключается каждые двенадцать часов. Животные – те, что не подопытные, – лоснятся и пышут здоровьем, облагорожены регулярной заботой. Порой в перерывах Мод идет не в комнату отдыха, а вниз, помочь лаборанту по имени Кит, который по выходным играет в блюграсс-группе и иногда подмигивает Мод, словно только они двое видят тут все насквозь – и мечты Феннимана, и его миссию.

После ознакомления Мод выдают двести визитных карточек и два лабораторных халата (на нагрудном кармане вышивка «Лаборатории Феннимана»). И телефон – «Нокия 8260». И компьютер – «айбук-клэмшелл» (они разноцветные, и Мод достался черничный). Плюс выделяют служебную машину, «воксхолл-корсу» (лиловую), на одометре 78 000 миль, водительское кресло вылеплено под человека покрупнее Мод, человека, который ушел из компании.

Ей предстоит мониторить три проекта в трех городах. Болевые рецепторы и аллодиния в оксфордской больнице Рэдклиффа, печеночные ферменты в бристольской Королевской больнице и клинические испытания эпибатидина в Кройдоне. Под каждый проект зарезервирован один день в неделю. Четвертый день – в редингском офисе, пятый – дома за «айбуком». Платят не заоблачно, но неплохо, а если Мод успешно отработает испытательный срок, оклад увеличат. Повышение до специалиста по клиническим исследованиям возможно уже через полтора года. В последний день ознакомления Хендерсон, несмотря на холод, на порывистый ветер, через всю стоянку провожает Мод до «корсы».

– На счастье, – говорит он и вручает ей красного бумажного журавлика. Мод протягивает руку и чуть не упускает журавлика на ветру.

8

Приходит весна, и город исподтишка зеленеет. Тим в гостиной занимается йогой, пока Мод на работе, получает по физиономии солнечным лучом и воображает, будто он – святой с картины маслом.

Вот что: он напишет концерт, совсем, пожалуй, короткий, и назовет его «CYP2D6», в честь фермента печени, который преобразует кодеин в морфин, – дабы насладиться учительским взором Мод, ее красноречием, Тим заставил ее все про фермент объяснить пространно и в подробностях. Концерт он, разумеется, посвятит ей. Мод, М. М, с любовью. Подарит на день рождения или еще на какой знаменательный день. Маленький концерт! Который многое докажет.

Воодушевленный – перспективой работы, уже досконально нафантазированной минутой дарения, – Тим на велосипеде чешет в музыкальный магазин в конце Парк-стрит и покупает рабочие тетради, переплетенные в синий картон. Уртекст. Merkheft für Noten und Notizen[15]. Покупает дюжину (они такие красивые), потом катит в гастроном на Кристмас-степс, где ему из широкого мучного ящика под прилавком пухлая девушка выуживает ленты пасты. Покупает сосиски с фенхелем (потом сдерет с них кожу), сушеные боровики, нежирные сливки, импортные желтые кабачки. И бутылку красного вина с высокохудожественной этикеткой, на которой Ева, кажется, дружит со змеем – в некоем коварном южном саду они вдвоем сидят под пинией.

Когда Мод возвращается домой – день был кройдонский, три часа совещались о биосинтезе алкалоидов, потом слушали бесконечную лекцию под названием «Чему нас учит ABT 894», – вино откупорено, грибы отмокают в теплой воде, на газовой плите неспешно закипает большая кастрюля. Мод принимает душ. Когда выходит на кухню, вытирая волосы, Тим говорит:

– Сегодня настоящая весна, да?

Смотрит, как она садится, как включает свой черничный компьютер. Наливает ей вина.

– На этикетку посмотри, – говорит он. – Не исключено, что теологически сомнительная.

Прилавок у плиты – выставка радостей земных. С чесноком – раздавить зубчик плоскостью ножа, вышелушить из кожуры, порубить – Тим разделывается почти профессионально. Болтает с Мод через плечо. Слышит, как щелкает клавиатура, то медленно, то как будто Мод горстями рассыпает сухой горох. Тим допил первый бокал и наливает себе второй. Вино, поначалу интересное, с нотами розмарина и черного табака, теперь необъяснимо отяжелело, оно приторное и тяжелое, и ноты в нем – дегтя, увядших цветов, масла для ванн. Что за глупость – покупать вино ради этикетки! Что за глупость – бежать по магазинам, потому что занимался йогой и тебя потрогал солнечный луч!