Пирамидальное путешествие - Михаил Задорнов

Второе. Опустимся глубоко. Если вдруг под водой тебе станет плохо, покажешь мне рукой вот так. — Он повертел кистью, как будто закручивал в люстру электрическую лампочку. — Я же тебе покажу в ответ три знака на твое плохо. Первый, — он поднял вверх два пальца — указательный и безымянный, разведенные буквой "V". — Этот знак, — сказал он, — будет означать кредитную карточку «Visa». Следующий знак, — он опустил вниз три средних пальца, — будет означать «Master card». Затем он изобразил, как он ест.

— «Dinner club card», — догадался я.

— Смышленый, — одобрил сэнсей. — А это что такое? — Он расставил руки и ноги и стал похож на заплывшую жиром английскую букву "Х".

— Не знаю.

— Это главный знак — «American Express». Если тебе под водой станет плохо, я покажу тебе по очереди все три знака, ты на один из них мне кивнешь, и я пойму, какой карточкой ты будешь расплачиваться наверху, если я тебя спасу. О'кей?

— О'кей, — ответил я.

И мы после самого сложного в моей жизни экзамена нырнули с ним в долгожданное безытальянское безмолвие.

Когда люди смотрят на что-то очень пестрое, они говорят: «Все цвета радуги». К подводному миру Красного моря это выражение может употреблять только дальтоник. Радуга по сравнению с подводным миром Красного моря — скряга и скупердяй. Она по законам физики не может расщедриться бананово-кардамоновыми оттенками с бирюзово-гранатовыми вкраплениями и зеленовато-малиновыми отливами цвета сверкающего в свете софитов костюма летучей мыши Киркорова.

Многие рыбы действительно были разукрашены, как мировые звезды эстрады на сцене. Но неэстрадная тишина придавала им более философский и умный, чем у эстрадных звезд, вид. Рыбы не унижались, не заискивали перед зрителями излишней дергатней и трясучкой. Они все плавали очень важно, неторопливо, сознавая собственную красоту. Рыб и всех этих чудовищ было столько, что казалось, от них можно отталкиваться ногами. Говорят, соленая вода особенно щедро разукрашивает живность. Действительно, Балтийское море пресное, и все рыбешки в ней маленькие и серые.

А тут!… Коралловое дно вперемешку с водорослями было похоже сверху на расстеленную ткань для японского праздничного кимоно, из которого с удовольствием пошили бы себе рубахи горячие кавказские кореша и наши иммигранты на Брайтоне. Выражаясь современным языком, подводный мир кишел наворотами. Это было настоящее подводное шоу. Немое, но удивительно впечатляющее.

Водоросли развиваются как в замедленной съемке. Из водорослей выглядывает какая-то рыба, толстая, похожая на автобус. Глаза огромные, как две линзы. Смотрит на нас внимательно, упрямо, точно хочет сглазить. Под ней скала в жабо.

Проскользнула мимо стайка рыбешек таких цветов, которых нет даже в аквариумах у российских финансистов. Какие-то подводные овощи, вроде как грядка патиссонов. У каждого внутри пещерка-ловушка. Выбросишь вперед руку, пещерка, как на фотоэлементе, захлопнется.

Морские ежи и морские огурцы, как начинающие артисты, надулись важностью от сознания красоты собственного костюма.

Кораллы-рога, кораллы-мозги, рыбы-шарики, рыбы-пузыри, рыбы со свинячьими носами, рыбы с индюшачьими хвостами. Медленно проплыло, обогнав нас, какое-то чудовище в юбке-кринолине. Моллюски-блины, моллюски в шипах, точно куски разорвавшейся зимней резины от нашего КАМАЗа.

Нет, на такие чудеса нельзя охотиться. Таких рыб нельзя есть, как нельзя есть елочные игрушки. Их можно касаться только взглядом.

Правда, вся эта замедленная добропорядочность подводного мира царит только, пока не приглядишься. А посмотришь внимательнее, какая-то плоская очередная тварь стелется по дну, точно подводная лодка. Думает, ее не видно, судя по всему, уже что-то натворила. Краб дал от нее деру. Огромная рыбина погналась за более мелкой. У самого берега черепаха, отправляясь в свое двухсотлетнее путешествие, чего-то испугалась и втянулась в панцирь. Фиолетовые цветы с желтыми оборочками на выступе скалы заманивают сорвать их. Но, прикоснешься — обожжешься. Каракатица прикинулась на всякий случай камнем. Над ней веревками развиваются чьи-то щупальца с присосками.

Вот так миллионы лет существует этот замедленный хищный мир, прикрытый красотой и космическим спокойствием. Мир, недоступный для человека, хотя и живет по тем же законам.

Как отмыть грехи

То, что в Египте есть пирамиды и Красное море, знают все. Но далеко не все знают, какая легендарная гора есть на Синайском полуострове. Правда, многим туристам не известно, что и сам Синайский полуостров находится в Египте. Он зубом мудрости вдается в Красное море. Весь в горах и в пустынях. Со стороны Красного моря оторочен пляжами и морским прибоем. Сюда съезжаются туристы со всех континентов покупаться, погулять по ресторанам, попить дешевого вина и нахлебаться псевдоголливудской жизни за деньги профсоюзов всего мира.

Синай — это такой египетский Крым. Так же, как вокруг Крыма, идут споры, чей он. Арабы, естественно, считают, что Синай был арабским еще до того, как они его заселили. Пылко доказывают, как во время последней войны с Израилем героически разбили евреев и вернули себе исконно арабский полуостров. Евреи не менее убедительно рассказывают, какое сокрушительное поражение в этой войне они нанесли Египту. И только после победы подарили Синай арабам из-за своей вечной еврейской щедрости!

Но в отличие от Крыма, на Синай тянутся туристы совсем другого толка. Это те христиане из разных стран, которые если и не соблюдают заповеди, то хотя бы знают, что они есть. И знают, что заповеди эти, согласно легенде Ветхого Завета пророк Моисей получил от Всевышнего во время восхода солнца на вершине одной из самых высоких гор Синая. Поэтому многие между собой эту гору теперь называют — Гора Моисея.

Каждый вечер с наступлением темноты несколько тысяч паломников со всего мира собираются у ее подножия, чтобы совершить восхождение и, подобно Моисею, встретить рассвет на вершине.

Наверняка каждый надеется, что ему на восходе солнца Господь тоже шепнет что-то заветное и укажет оттуда на его Землю обетованную. И он тоже начнет новую жизнь с первого же понедельника. Говорят, что поэтому больше всего собирается народу у горы во вторник.

К такому испытанию большинство готовится заранее. Берут с собой теплые вещи. Ночью на горе очень холодно. Еще каждый берет с собой фонарик — идти предстоит всего лишь в свете звезд. Дорога, точнее, тропа, осталась нетронутой со времен самого Моисея. Гора высокая и крутая, закрывает собой часть неба, как будто на звездную карту наложили вырезанный из картона ее силуэт. До вершины более двух тысяч метров. Но это если на вертолете. Или если тебя встряхнут и поднимут за шиворот наверх, как мешок с картошкой. А если пешком, петляя, километров одиннадцать. Где идти, где карабкаться, где почти ползком. Главное — успеть к рассвету! Иначе можно пропустить заветное слово. А повторять для опоздавших Всевышний не будет. Это не производственное совещание.

Конечно, тот, кто ленится, может нанять верблюда. Правда, верблюд пройдет только первые километров пять, а дальше начнется такое, что не только черт, но сам верблюд себе ноги переломает. Эту последнюю часть пути сможет пройти только самое выносливое животное в мире — человек!

Зато согласно поверью, тому, кто пройдет все эти трудности восхождения, не на верблюде, сам поднимется на гору, Господь там, на вершине, во время восхода солнца простит все его предыдущие грехи. И кто-то уже спустится с горы как очищенный от излишней информации файл и со свежими силами будет готов к его заполнению новыми грехопадениями.

Очередной нанятый мною англоязычный проводник-араб, этакий Дерсу Узала, сказал, что надо начинать подъем ровно в двенадцать ночи.

— Не раньше? — несколько раз переспросил я его на всякий случай.

Дерсу меня успокоил. Он поднимается на эту гору с такими, как я, каждый день, поэтому не надо его учить. Все сделать успеем — и встретить восход, и отмыться. Все сделаем.

Когда же мы встретились с ним у подножья горы ровно в двенадцать, он мне тут же заявил, что надо нанять верблюдов, потому что опаздываем, слишком поздно встретились и можем к рассвету не успеть. Мне ничего не оставалось делать, как подавить в себе в очередной раз разведенную гордыню и нанять двух верблюдов. Потому что иначе я бы не успел к рассвету на вершину горы и остался бы с неотмытым «черным налом» грехов на всю оставшуюся жизнь. А во второй раз, клянусь, приезжать в Египет мне уже не хотелось. Потому что Египет — замечательная страна, но в ней есть один существенный для меня недостаток — арабы.

Впрочем, так можно сказать про любую страну. В Америке очень раздражают американцы. Очень. В Германии слишком много расплодилось немцев. Италия была бы значительно менее суетной без итальянцев. А если бы из Франции убрать французов, Париж стал бы самым интернациональным, идеальным городом мира. Единственная страна, которой не подходит такая метафора — Россия. Уберите из нее русских — одна грязь останется. А так грязь вперемешку с веселухой все-таки. Я, когда путешествую по российским дорогам, думаю, кто сказал, что в России самые плохие дороги? Разве кто-нибудь под грязь заглядывал когда-нибудь?