Трудовые будни барышни-попаданки 3 - Ива Лебедева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, до Нижнего подальше ехать будет, зато вернее. Там и подсказать есть кому, и посодействовать, рекомендацию к хорошему откупщику дать. Если явится управитель от Эммы Марковны Шторм, то не поймут. Еще и скаламбурят: почему не от Бури? Если же от Никитиных, то поймут сразу. И отнесутся с уважением, как к контрагентам самого серьезного торгового дома губернии.
Примерно с такими же напутствиями я отпустила Алексея Ивановича со спиртовым обозом. Дала ему рекомендательное письмо, повелев сперва заглянуть в контору Никитиных, а потом на завод.
На сборы ушел вечер, проводила поутру. И решила все же добраться до бумаг покойного Эммочкиного мужа. Просто сесть и прочитать.
«Дорогая моя Эммочка…»
Чуть лист не отложила. Будто принялась читать чужое письмо.
А может, и лучше, что чужое. Вот если начиналось бы оно «Дорогая Эммушка»… вот так было бы хуже. Будто мой родной человек написал. И я знаю, что его уже нет.
Нет, тот Миша, что лежит в предместьях Парижа, писал Эммочке. А вот мой Миша…
Я заставляла себя читать этот текст, пробираясь через, в общем-то, твердый, уверенный почерк, только чернила плохие, выцветшие. Может, это и к лучшему — будто я в архиве, читаю древнее письмо.
Писал жених Эммы Марковны, что он уже гвардейский капитан, что война заканчивается, что следующее письмо пришлет из французской столицы. А еще писал, что цыганка ему гадала в Страсбурге, что путь его славный, а жена его любит. И еще что-то добавила на неведомом языке, но он не понял.
Вот я — поняла.
Отбросить сантименты, читать дальше. В этих письмах должны быть ответы на вопросы, возникшие еще с осени.
Не сразу расслышала стук в дверь.
— Эмма Марковна, — несмело сказал Ванька, — к вам…
Глава 9
— Эмма Марковна, — несмело сказал Ванька, — к вам…
И запнулся. Будто даже хотел сказать имя, но не выговорил.
Не будь этой запинки, я бы удержалась от глупой шутки. Или даже не шутки. Видимо, я настолько ощутила себя Эммочкой, той самой девчонкой-вдовой, телом которой я пользуюсь уже почти год… да, кстати, вспомнить, в какую дату, отметить второй день рождения.
Но сейчас не до этого. Просто ощутила себя девчонкой, хлебнувшей нежданного счастья, а потом — горя, когда пришла тогдашняя похоронка. В кои-то веки села почитать письма покойного мужа, а тут очередной визитер. Помещик Гусев, поговорить о погоде, выпить настойки, вкусно закусить и под большим секретом поведать мне слух, который известен мне и без его услуг. Да, еще денег попросить или зерна: «Уж будьте любезны, заранее благодарствую, до Рождества верну». Ага, вернет…
Нет уж! Занята!
— Вели передать, что для всех, кроме государя императора, я сейчас занята! — резко сказала я.
И опять склонилась к письму.
— Эммарковна… — неуверенно произнес швейцар-подросток. Потом скрипнула дверь.
Я прочла еще пару строк о февральских дорогах северной Франции, таких же грязных, как и наши, о вкусном, но приевшемся блюде — супе из вина и сухарей. И только тут сообразила, что вообще-то пошутила достаточно резко.
Подошла к окну. Во дворе возле экипажа стоял Михаил Федорович и беседовал с Ванькой.
Михаил Федорович — капитан-исправник. Тот, что «Мушка».
Вам приходилось исправлять одну глупость другой? Я чуть было ее не совершила — уже занесла ногу на подоконник, чтобы выпрыгнуть в окно. Но удержалась. И даже не стала кричать. А просто помчалась в коридор. Заранее решив, что, если гость велит поворотить поводья, велю не запрячь, а оседлать и поскачу вдогонку.
К счастью, не пришлось. Едва выскочила на крыльцо, столкнулась с Михаилом Федоровичем.
— Эмма Марковна, — встревоженно спросил он, — опять у вас какая хирургическая беда в поместье?
Мой пристыженный взгляд мгновенно преобразился в удивленный.
— Швейцар сообщил, что вам необходим сударь-оператор, — пояснил гость.
Гнев, стыд, удивление… буйный смех. Ну да, хирурга, привезенного в поместье спасать Демьяна, называли «оператор». Ванька запомнил многократно услышанное слово и обратился к гостю — вы врача не привезли?
Смех — штука полезная, говорят, жизнь продлевает. Но имеет побочный эффект — необходимость объяснять его причину. Придется так и сделать, когда сядем за чай.
А почему Ванька запнулся — понятно. Привык объявлять гостей по имени. И не сообразил сразу, как представить Михаила Федоровича. Забыл чин, похоже. А нынче ж не так скажешь, и по шее схлопотать недолго.
Да, а я-то буду как к нему обращаться?
Вышла из положения нейтральным и вполне уместным при слугах «милости прошу, сударь». И сама пошла обратно в дом, через теплые сени в кабинет, все время слыша его шаги за спиной.
А как вошли и он дверь прикрыл, так силы мои и кончились. Обернулась, да, видимо, с таким лицом, что и слов не понадобилось.
А он, как всегда, взял инициативу на себя.
— Мушка, — на ухо сказал Миша, когда я шагнула к нему и почти упала. — Ну тихо…
— Миш, — вышел какой-то жалкий всхлип, но мне было все равно. — Ты меня хоть помнишь?
— Плохо, — спокойно признался муж. Таким родным, привычным тоном, каким в прежнее время признавался, что следствие завязло, если не в тупике. — Точнее, тебя помню лучше всего прочего. Словно сон в тумане видел, длинный и логичный. Долго понять не мог, чем ты меня так цепляешь, все равно как улей в голове шурудишь, мысли начинают жужжать и метаться без толку. Думал, грешным делом, влюбился. А оно вон что…
— Ну и дурак. — Я прильнула к мужу еще плотнее, всхлипнула ему в плечо. Словами не передать, какая гора только что упала с моих плеч. — Конечно, влюбился!
— Мушка, мы тридцать лет вместе прожили, какая влюбленность. Ты еще цветов потребуй и свидание с романтикой.
— А говорил, не помнишь! — Я тихо засмеялась сквозь слезы.
— Забудешь с тобой. Как ты рядом — так пчелы жужжат, мухи в глазах мелькают, зато облака и туманы рассеиваются, — усмехнулся муж.
И обнял меня еще крепче. Его руки, губы, прерывистое дыхание говорили лучше любых слов. Хоть огнем вокруг меня сейчас дом гори — я бы не заметила…
— Мушка, главное, ты нашлась. Дальше разберемся, — сказал муж, когда мы наконец наобнимались. Точнее, не наобнимались, конечно. Так уж вышло, что простые объятия для нас с Мишей всегда значили больше, чем самые жаркие поцелуи. И после долгой разлуки сразу насытиться близостью было трудно.
Одно хорошо — несмотря на помолодевшие тела, мы оба взрослые люди. Умеем думать головой, а не гормонами. Так что урона моей репутации все ж таки не допустили, через десять минут, не позже, Павловна принесла в кабинет самовар, пироги, плюшки и другие заедки. Только приступить к чаепитию мы не успели. Сначала, дождавшись, пока Павловна выйдет, снова обнялись, а потом нас и вовсе отвлекли.
Точнее, Мишу отвлекли, дернули за штанину. Рычать Зефирка еще не научилась, поэтому жевала одежду гостя с визгливым щенячьим энтузиазмом.
К визгу добавился топоток, тотчас же стихший. Пожаловала Лизонька. Остановилась и взглянула, поджав губки, как нередко делала, оказавшись в непривычной ситуации.
И вправду непривычная. Мама то ли борется, то ли обнимается. Нельзя сказать, что с незнакомцем, общались они в прошлом году, да к тому же Миша оказался первым знакомым взрослым, обнаружившим детей возле той самой злополучной избушки.
И все равно, к новому статусу дяди Миши придется привыкать. Незнакомая ей модель отношений: взрослый мужчина, постоянно рядом с мамой.
Взрослому мужчине предстояло найти выход из ситуации. И он, конечно, нашел.
— Как подросла Зефирка-то наша, — сказал Миша. Нагнулся — я заметила, что почти без усилий, — поднял псинку. Та игриво его цапнула и пустилась лизаться.
— А какие-нибудь команды она знает? — спросил муж, причем таким тоном, что ясно — надо отвечать.
— Не-е-е. А сто такое ка-манда? — спросила девочка.
Миша поставил Зефирку на пол. Повелительно и резко произнес: «Сидеть!» Псинка удивленно взглянула на него. И села, правда вскочив через пару секунд.
— Лежать! — скомандовал Миша. Так как Зефирка не торопилась, опрокинул ее на спинку. Зефирка задрыгала лапками, Лизонька рассмеялась.
— А еще мы научим ее давать тебе лапу, — сказал Миша.
«Кажется, взаимоотношения с отцом у моей дочери будут в порядке», — подумала я.
Жаркая буря улеглась, настало время размышлений. Пока что наши объятия видели Зефирка
