То был мой театр - Виталий Станцо

Многим в наше время категорически противопоказан этот спектакль. Спектакль-воззвание. Снектакль-набат. Очень может быть, появись он сегодня - разделил бы участь таких любимовских постановок, как "Живой", "Быть или не быть" (спектакль памяти Высоцкого), "Борис Годунов" (Пушкин!), "Берегите ваши лица" (Вознесенский). Но спектакль появился вовремя. И двадцать лет помогал жить многим людям.

"Сегодня зрители Таганки

По совокупности поэты..."

Это Вознесенский, и он прав. Без "Доброго..." не было бы Таганки - очень важен запев.

Но хватит патетики. Ещё несколько личных наблюдений.

За свою жизнь я видел "Доброго", вероятно, раз двадцать. Считаю обязательным для себя, как своего рода интеллектуальную зарядку, смотреть этот спектакль каждый сезон: или на открытие, или в день рождения театра, или просто когда надо кого-то туда свести. Просветить кого-то.

Видел "Доброго...", идущего блистательно, как, например, в день десятилетня театра, 23 апреля 1974 года. Какой был спектакль! Мастер подыгрывал Мастеру, все получалось, хмель вдохновения и праздника излучала сцена. И публике это передавалось, а публика в тот день, естественно, была своя на девяносто, если не на все сто процентов. После финала Зина стояла на просцениуме в чёрном костюмчике Шен Те, предельно измученная и счастливая. И рук ей не хватало, чтобы удержать бесчисленные тюльпаны, розы и гвоздики, преимущественно красные. Ярким пятном на черно-красном этом фоне выделялся пучок белых калл. И почти так же бело было лицо актрисы. Лицо человека, отдавшего всё, что мог, - все силы, душу, голос, нервы, мозг...

В тягло сценического бытия она вкладывалась до предела очень часто. Никогда не позволяла себе играть в четверть накала, а полнакала по-славински - это куда больше, чем работа во всю мочь многих и многих менее темпераментных и даровитых. Жаль, что в кино не было у неё роли, хоть как-то приближающейся к театральным сё работам. Работам Первой Актрисы моего Театра.

Почему так неинтересно сложилась кинематографическая её судьба? Не берусь ответить на этот вопрос. Скорее всего, никто из кинорежиссёров не смог подобрать для неё соответствующего горючего материала. А чайник на вулкане, насколько я знаю, не разогревают...

Видел я "Доброго..." - однажды, дело было на выездной площадке одного из московских дворцов культуры - в абсолютно разваленном виде. Плохо работали (плохо по таганским меркам) все. В привычном оформлении под привычную музыку знакомые актеры играли совершенно другой спектакль. Традиционный. Медленный. Тупо-моралистический. Правда, беспроигрышные комические сцены срывали обычный аплодисмент - большинство-то смотрело спектакль впервые, им не с чем было сравнивать... Мне было досадно и - скучно. Но где-то к середине второго действия Зинаиде эта жвачка стала надоедать. Она вдруг заторопилась, и партнёры волей-неволей должны были подтягиваться под задаваемый ею ритм. Только усталый Высоцкий все ещё "долдонил" текст...

Лётчик (вяло): "Я понятия не имею, что у меня будет за жена..." У Брехта здесь ремарка, что произносит он это громко и шутливо. Он же не экзамен невесте устраивает, он изображает экзамен перед гостями с Жёлтой улицы, тянет время... Ясно, в этой сцене переиграть лучше, чем недоиграть. Но Володя в тот день не в форме. И тогда кроткая обычно Шен Те Славиной начинает лукавить! Начинает подначивать, подзадоривать жениха. Текст тот же, брехтовский, с точно расставленными "да" и "нет", но подает их Зина по-иному. И в Володе просыпается интерес, он подхватывает игру, втягивается в неё, и в финальном зонге картины это уже Высоцкий! И сам завёлся, и других заводит. И спектакль выстраивается, входит в свой естественный, заданный режиссурой и Брехтом острый и точный ритм. И подчиняет публику, в массе отнюдь не свою, и заставляет и думать, и чувствовать, и со-чувствовать.

И сделала это Зинаида - нервная первая скрипка блистательного таганского ансамбля, добрый человек с по-человечьи небесконечнымн возможностями, но с бесконечной самоотдачей, самосожжением.

Часто мне бывает за неё страшно.

Участников спектакля "Добрый человек из Сезуана", работавших в нём ещё на Арбате и улице Вахтангова, осталось всего девять. Или после смерти Колокольникова уже восемь? В театре их называют сезуановцами.

Сцена из "Гамлета", в которой и неодушевленный занавес стал - Действующим лицом!

Действующие лица

Тогда - зимой 1963-1964 года - "Доброго человека..." смогли посмотреть сравнительно немногие. Но событием или, если хотите, гвоздём театрального сезона он стал. Московская публика впервые почувствовала по-настоящему, что это за взрывоопасная штука - Брехт, хотя и до того были, конечно, брехтовские пьесы на московской сцене, да и "Берлинер Ансамбль" к нам приезжал.

Но языковый ли барьер, другие ли причины, а что-то метало ощутить задиристо-просветлённую, простую и сложную одновременно, бунтарскую брехтовскую мысль, неординарную его политичность и остроту.

"Добрый человек..." стал открытием не только режиссёра Ю.П.Любимова и актрисы З.А.Славиной. Он стал и открытием Б.Брехта. Для многих, для меня в том числе.

Спектакль "имел прессу", преимущественно доброжелательную. Константин Симонов рассказал о нём кратко в "Правде" ещё в конце 1963 года. "Доброго..." в то время играли на маленькой студийной сцене и изредка в Вахтанговском театре. Шёл он триумфально при неизменно переполненном зале.

На один из таких спектаклей попали несколько физиков из Дубны, в том числе чрезвычайно заводной Георгий Николаевич Флёров, тогда ещё не академик, но человек достаточно знаменитый. Читающая публика знала, что он - один из первооткрывателей спонтанного (самопроизвольного) деления атомных ядер, что у себя в Дубне он вместе с сотрудниками пытается "удлинить Менделеевскую таблицу", получив физическими методами новые химические элементы. Но мало кто знал в то время (впервые в открытой литературе об этом рассказано в книге И.Головина "Курчатов", вышедшей в 1967 году), что лейтенант Г.Флёров в мае 1942 года осмелился послать Сталину письмо, в котором доказывал необходимость делать собственную атомную бомбу, а позже экспериментально определял критическую массу плутония...

К концу 50-х годов от оборонной тематики Флёров отошёл (или его "отошли") и с 1960 года обосновался в Дубне. Невоздержанный на язык, резкий в суждениях, "одержимый", но словам Головина, неукротимый Флёров всегда прекрасно владел "великим искусством наживать себе врагов". Но и привязывать к себе он тоже умел. Неутомимостью, разносторонностью интересов, острым умом, фантазией, смелостью. Вот этот человек вместе с молодыми сотрудниками и оказался той зимой на спектакле студентов-щукинцсв. После спектакля физики пришли к лирикам -за кулисы. Вот тогда и началась дружба Дубны с будущей Таганкой.