Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский

– Но самое главное, – добавил Риттер. – Этот человек будет работать только над вашим романом. Только и единственно. Не отвлекаясь более ни на что.

– Да, – сказал Бубнов.

Это сильнее всего понравилось Юле. Чтоб ею занимались, не отвлекаясь более ни на что.

Молодого писателя звали Игнат Щеглов. Ему было двадцать шесть, по образованию филолог, но диссертацию защитил по философии. Уже успел напечатать две книги.

– А вам это зачем? – спросила его Юля. – Писали бы себе дальше свои собственные книги. Это же год на выброс.

Он ей понравился. Она посмотрела его повести. Ничего. Нормально. Грамотно и внятно, хотя без особой оригинальности. Но это как раз то, что надо. Не будет тащить за собой, навязывать свой стиль. Выглядит прилично: хорошего роста, приятный голос, аккуратно одет, по разговору видно – неглуп и начитан, держится достойно – не лебезит перед заказчицей, но и никакой тайной иронии к богатой дамочке. И никаких чарующих взоров, что тоже важно.

– Почему же на выброс? – сказал Игнат. – Это интересный опыт, мне кажется. И потом, может быть, я из ваших отходов и обрезков какую-то свою повесть сооружу.

– Но-но! – подняла палец Юля. – Все мои обрезки – мои, и никаких.

– А мои? – тут же возразил он. – Я же вам что-то буду предлагать, какой-то текст. Вы, скажем, возьмете половину. А вторая половина моя? Или нет?

– Это мы будем уже конкретно решать в каждом случае, – сказала Юля. – Теперь давайте о деле. Где, когда и почем.

Игнат Щеглов запросил очень много. По цене психоанализа: сто евро в час. Но сессия – четыре часа. Минимум две сессии в неделю – понедельник и четверг. А лучше – понедельник, среда, четверг. Вот и считайте, Борис Аркадьевич, во сколько это вам станет.

Где? Разумеется, в отдельном офисе. Через неделю он снял квартиру недалеко от метро «Беляево». Улица генерала Антонова, семь. Юля приехала посмотреть. Однокомнатная, с небольшой кухней. Новенькая икейская мебель: письменный стол, кресло рабочее, кресло для отдыха, раскладной диван с высокой спинкой. Книжный стеллаж, шкаф и комод. В кухне тоже все новехонькое: электрочайник и микроволновка, маленькая стиральная машина, несколько тарелок и чашек. Из окна виден Битцевский парк. Прохладный ветер оттуда.

Юля села на диван. Подсунула под спину подушку, тоже икейскую, с черно-желтыми узорами. Поерзала, подрыгала ногами, раскинула руки по диванной спинке. Затылком и шеей попробовала, удобно ли опираться. Сказала:

– Через неделю начинаем. А у вас есть семья?

– Мама и папа, – сказал Игнат.

– Тогда давай на «ты», – сказала Юля.

Часть первая. Вечер памяти

– Давай начнем так, – сказала Юля, листая записную книжку. – Вот прямо с места в диалог. Ты готов?

– Готов, – сказал Игнат.

– Тогда, например, вот так. Слушай и записывай.

– Ты что, будешь диктовать, а я – печатать?

– А как же! За сто евро в час – нормально. А ты как себе представлял? В чем тогда наша совместная работа? Давай садись за комп, и поехали:

– Мама, ты бы самолеты убрала, ей-богу! Устроила, понимаешь, дом-музей. Самолеты, фотографии, книги расставила, только орденов не хватает на шелковых подушечках, как за гробом несут. Или это ты специально для гостей? В честь события? Где, кстати, гости? Ты к которому звала? К семи? А сейчас уже половина восьмого, кажется. Да. – Он поглядел на часы. – Почти без двадцати. Друзья-соратники, смех один!

Так говорил тридцатитрехлетний, но уже многого достигший ученый и администратор Алексей Перегудов, обращаясь к своей матери Римме Александровне, проходя из кабинета покойного отца через гостиную в просторную столовую и подойдя к столу, накрытому на двенадцать персон.

– Подражаешь Льву Толстому, – сказал Игнат.

– Да?

– «Война и мир» примерно так же начинается, с места в карьер: «“Ну, князь, Генуя и Лукка – поместья фамилии Бонапарте. Нет, я вам вперед говорю, если вы еще позволите себе защищать все гадости этого Антихриста – я вас больше не знаю”. Так говорила фрейлина Анна Павловна Шерер важному и чиновному князю Василию». Не годится.

– Не годится, – серьезно ответила Юля. – Дешево. Грубая лесть под видом замечаний. Это так положено? Это ты всем так говоришь?

– Ах, извините.

– Ну ладно. Прощаю. Но больше так не делай. Давай дальше.

…Стол был накрыт на двенадцать персон.

Сегодня была десятая годовщина смерти генерал-лейтенант-инженера Сергея Васильевича Перегудова, бывшего министра специального приборостроения; было такое министерство с самого конца сороковых по середину семидесятых.

Приглашены были: начальник Межведомственного управления специальных разработок генерал-полковник-инженер Ярослав Диомидович Смоляк; академик-радиотехник Альфред Адольфович Бергман с женой; замминистра обороны Николай Андреевич Мальцев, тоже с женой; профессор Генриетта Михайловна Карасевич с дочерью Ольгой; Тоня, дочь министра Перегудова от первого брака, и, наконец, Алексей и его жена Лиза. Десять человек – ну и, разумеется, Римма Александровна, вдова министра Перегудова, и ее помощница-подруга-дальняя родственница Любовь Семеновна, живущая у нее в доме.

Римме Александровне было пятьдесят шесть, но выглядела она прекрасно. Даже странно было, что эта красивая моложавая дама – мама вот этого дяденьки, сутуловатого и лысеющего.

– Как ты выражаешься, однако, – пожала плечами Римма Александровна. – В честь события… Сегодня годовщина смерти твоего отца!

– Ну, извини. Но самолеты тут вообще ни при чем. Он не строил самолетов.

– Твой отец делал то, без чего ни один самолет не летает! – надменно сказала Римма Александровна. – Особенно современный!

После краткой паузы она сказала:

– Когда мы приехали, на могиле уже были цветы. Розы очень хорошие. Интересно, кто это принес? Тонька, наверное. Наверное, нарочно приехала рано-рано. Не хотела со мной встречаться. Ну что же. Я ее понимаю отчасти. Кто я для нее? Змея-разлучница. Увела у матери мужа, а у нее – отца. Да, да. Ты права, Тонечка. Но извини, твой папа ушел ко мне от твоей мамы тридцать пять лет назад. Да, тебе было пять лет, ты очень переживала. Девочки это всегда переживают особенно. Но ведь тридцать пять лет назад! Жизнь назад, если по меркам прошлого века! Человек успевал родиться, вырасти, стать знаменитым и умереть. Как Лермонтов. Он вообще в двадцать шесть. Или Грибоедов. Какая бессмысленная злопамятность! Тридцать пять лет прошло, а она все забыть не может. Тем более что отец умер десять лет назад. Десять лет как его на свете нет. Ну, позвони, приходи, посидим, поговорим, вспомним. Просто будем общаться, мы же родственники! Так нет же. Так и будет меня ненавидеть. Странные люди! Какие кругом странные люди.

Зазвонил телефон в другой комнате, в гостиной.

Римма Александровна побежала ответить. Слышно было, как она сначала говорит: «Алло», а потом: «Здоровья вам, здоровья!»

– Бергман, – сказала она, вернувшись в столовую. – Сердце прихватило.

– Дипломатическая болезнь? – усмехнулся Алексей.

– Какой ты злой! Он же совсем старенький, песочек сыплется… Как это неприятно – вот это твое недоверие ко всем. Сказал человек, что болеет, значит болеет. Тоньки тоже не будет, скорее всего. Кто же остается? Ярослав обещал. А почему ты без Лизы?

– Она тоже болеет.

– Поймал меня! – засмеялась Римма Александровна. – Остаются: Мальцевы и Генриетта с Олечкой. Я в этот раз решила, пусть Генриетта придет с дочерью. Это будет правильно. Ты не против?

– Да нет, я очень даже за.

– Вот и хорошо. Плюс мы с тобой, Любочка и Ярослав, итого восемь. Ничего.

В дверь позвонили.

– Давай загадаем? Я думаю, Ярослав, – сказала она и крикнула: – Любочка, откройте!

– Мальцев, – сказал Алексей.

Это оказался фельдъегерь от Мальцева. Лейтенант вытащил из портфеля («А почему не из полевой сумки?» – с отстраненным смешком подумал Алексей) конверт, передал Любови Семеновне. Она расписалась. Римма Александровна распечатала письмо, достала открытку.

– «В этот печальный день мысленно вместе»? – спросил Алексей. – Слушай, не плачь, ну их всех к черту. Давай выпьем.

– Мальцев – ладно, – сказала Римма Александровна. – Но Ярослав меня удивляет. Где он шляется?

– Ярослав Диомидович отсутствует по уважительной причине, – сказал Алексей.

– Откуда ты знаешь? Ты что, звонил ему на работу?

– Нет. Но я знаю его много лет. И ты его знаешь, еще дольше. Раз его нет, значит, его вызвали по абсолютно неотложному делу.

– Откуда ты знаешь? Что его, в Отдел вызвали? К Романову?

– К какому Романову? – спросил Игнат.

– К Григорию Васильевичу, – объяснила Юля. – Заведующий Отделом оборонной промышленности ЦК КПСС с восемьдесят третьего по восемьдесят пятый. Я знаю, о чем пишу. С именами и датами у меня порядок.