Лагерь живых - Николай Берг

Спрашиваю, а как же он будет семинар слушать, чтобы потом рассказывать своим коллегам? Усмехается и показывает портативный диктофон. Собирается записывать все подряд. Потом пусть слушают. Неплохо придумано. Раненых нам набрали частью сидячих, частью лежачих, для чего в автобусе сняли половину сидений. Наборчик тот еще: падение с высоты, переломы, кишечная непроходимость и в том же духе. И огнестрел тоже есть, аж четверо. Причем у всех с повреждением костей… М-да, с хорошим хвостом мы припремся в больницу. Ну да делать нечего.

С нами отправляется броневичок и автобус. Катим дальше.

— Я одного понять не могу, — нарушает молчание Семен Семеныч.

— Чего?

— На фига сейчас ерундой заниматься? Больных куча, раненых, а тут семинар, лекции… Чушь какая-то!

— Вовсе нет. Самое время для обмена информацией. Если б еще и пораньше — лучше было бы. Медицина — это ж не математика. Тут все на опыте строится, а человек существо сложное. Поэтому подготовить врача, чтоб он все знал и все умел, невозможно. Отсюда куча специализаций. А сейчас, разумеется, время медицины катастроф, полевой хирургии и терапии. Это мало кто знает, в мирное-то время совсем не нужно было. Так что молодцы, что затеяли.

— И все равно не понимаю.

— Ну, тогда пример. Работала у нас в клинике молодая, красивая буфетчица. Не смейтесь, я понимаю, что обычно буфетчицы низенькие и полные, а эта как раз наоборот. Очень красивая по всем статьям. Доброжелательная, общительная, но в моральном плане — скала. Почему-то на работу она брала с собой сыновей. Вот ее старшенький и ухитрился, на кухне помогая, засунуть руку в новокупленную немецкую мясорубку. Немцы потом были в шоке, их агрегат гарантирован от такого, но кисть тем не менее мальчишке смололо. От фирмы ему устроили поездку в Германию и протез сделали суперский: механика-электроника реагировала на движение остатков мышц, и пальцы протеза сжимались и разжимались как настоящие. Одна беда, мальчик растет, значит, протез надо менять периодически. Ну, вот как-то на эту тему мы с ней и общались — я по образованию-то педиатр, потом на взрослых перешел. Немного позже узнал от нее, что муж страшно ревнивый, и ей приходилось детей на работу по его настоянию таскать — он был уверен, что жена не столько работает, сколько трахается с любовниками. Травму сына тоже интерпретировал по-своему, дескать, она так подсуропила, чтоб сын не мешал. Меня это удивило. Спрашиваю осторожненько: «А он в норме вообще-то, муж-то?» Нет, уже лежал в психушке. С бредом ревности. И пытался покончить с собой, в окно выпрыгнуть, да она не дала. Я ей — мол, развестись бы вам. Она удивилась. По ее мнению, ревнует — значит любит… Какая же любовь без ревности? Ну ладно.

Дело к майским праздникам, отмечаем, значится, это дело. Сугубо после работы, и она подошла посоветоваться — дескать, вот что ей делать. Муж сам не свой, но просит ее не сдавать опять в психушку. Почесали мы репы, да так ничего и не решили. С одной стороны, лучше б этому Отелло в психушку. А с другой, она его любит, жалеет, он — судя по дикой и дурной ревности — ее тоже обожает, дети опять же, праздники… С тем и разошлись. Я взял за свой счет несколько дней и поехал на «Вахту» собирать останки наших бойцов. Возвращаюсь — мужики какие-то кислые. Спрашиваю их: «Что случилось?» — «Ну, ты на похороны ездил и мы тоже». — «Что такое? Кто?» — «Милу муж зарезал. При детях. А хоронить некому было — вот клиника и впряглась…» Я так и сел. А через пару месяцев встретился со своей однокурсницей — хорошая девчонка, но вся в психологии и психиатрии, аж никакой личной жизни, хотя милая такая. Спросил ее насчет этой ситуации. А она очень удивилась: «Это ж говорит азбука. Бред ревности в типовом виде именно таков. Сначала попытка самоубийства характерна, а в случае, если жив остался, обязательно постарается объект убить». — «То есть как Отелло?» — «Именно. Отелло — четкая картина сумасшествия с бредом ревности. Хоть историю болезни пиши. Только вроде у него не было компоненты с самоубийством. Давно читала. Да вроде и там что-то такое он думал…» — «Но она же себя вела очень сдержанно!» — «А сумасшедшим это без разницы. Он был уверен, что жена неверна — и точка. Дездемону придушили тоже без разбирательств». — «Ну а как тогда с тем, что без ревности не бывает любви?» — «Чушь! Хороша любовь, когда при детях ножом кромсают насмерть…» Вот и судите, Семен Семеныч, как бы дело повернулось, если б я эту информацию имел, когда она перед Первомаем к нам подошла посоветоваться?

— Может, вы и правы… — задумчиво говорит шофер.

— Снимать панорамно, скорость снизить, мы на прицеле, — заявляет Саша, ведомый духом из «длинного уха».

— Чей прицел?

— Тут вояки стояли, похоже, что они. Вон на пешеходном переходе явно пулеметное гнездо. Да и место вкусное — складская зона Парнас… тут все что угодно есть.

Снимаю, что вижу и на что показывают спутники. Впрочем, нас не останавливают, едем беспрепятственно.

И оживленно здесь — совершенно неожиданно. За весь день мы и сотни машин с живыми не видели — а тут и грузовики, и бэтээры, и люди. Видим, что со складов вывозят кто во что горазд. Мертвяки угомоненно лежат на обочинах дорог, таких, чтоб активно передвигались, не вижу. Да и упокоенных-то мало. Стрельба идет, но не суетливая, без перестрелки. И что непривычно, редковатая какая-то.

Несколько стрелковых гнезд на складских крышах. Парные патрули. Но опять же не чистые военные, а всякие разные люди. Ну да последнее время и у военных самый разношерстный камуфляж был, что на складах залежалось, до принятия на вооружение юдашкинского милитари-гламура. Вот интересно, камуфло какое он придумал? Не иначе голубовато-розоватых тонов с бантиками и рюшечками…

— Саша, спроси «старшого», с этими военными контакт заводить будем?

Оказывается, не будем. Кронштадтские и сами тут отовариваются, и зона в принципе им известна более-менее. Союз не сложился, но некое взаимодействие место имеет быть.

И отлично — меньше раненых притащу на хвосте. Спина затекла, задница — словно кто напинал кирзачом, голова тяжелая… Скорее бы Кронштадт.

Да и тут вроде всякие военные уже есть, хоть немного, но есть. А вот крупных жилых кварталов нет. Поселки старые, деревенского типа, и коттеджные — такие толп зомбаков не дают. Уже легче.

Дорога отличная, прямая, брошенные машины выкинуты прочь с полотна, в общем, все замечательно. Еще раз видим кучу гипермаркетов у дороги. И тоже тут уже более-менее порядок.

Что удивляет — опять пара висельников на ветру сохнет. М-да, вот бы развернулись правозащитники. Те же «Гумын Рэтс Вотч». Последнее их резюме тронуло до слез: оказывается, арест Ходора самое страшное нарушение человеческих прав!

Даже странно, что, когда в Ичкерии в начале 90-х бравые ребята устроили русскоязычным резню со своими национальными прибаутками — ни одна вша из этих правозащечников не пукнула на тему резни, этнической чистки и геноцида. Зато когда туда сунули недомордованную еще, к счастью, армию, несмотря на все уверения либералов, таки оказавшуюся нужной, вот тогда вой с лаем был до небес! После этого у меня лично к правозащитникам — сугубое отношение…

Немного интересно, что ж это линчеванные такое устроили, что их подвесили сушиться? Хотя какая разница…

Уже на автомате снимаю и этот узел снабжения. Наверное, мы уже вышли на финишную прямую. Движение тут достаточно оживленное. Правда, несутся все как оглашенные, что туда, что оттуда. Мы же сохраняем величавый неспешный темп. Ну да наши в простреленных УАЗах небось взмерзли уже до синих носов.

— Стоп, колонна, — неожиданно командует Саша, репетуя ожившую рацию.

Надо же, а ведь задремал и аж слюни пустил, вот ведь стыдоба!

— Пока просто стоп. Сейчас уточнят.

Вывернув голову, вижу, что Николаич и Сергей подходят к краю дороги. Смотрят в бинокли. А подходили-то враскоряку — тоже устали уже.

«Старшой» подносит рацию ко рту, и Саша тут же оживает:

— В поле метрах в трехстах от дороги стоит БТР, видимо брошенный. Грех не прибрать, если исправен.

— Каким составом идем?

— Всей группой, плюс Семен Семеныч. Охранять остаются приданные и примазавшиеся. Камеру не забыть, мало что там! Чтоб потом не заявили, что-де пристрелили экипаж и злостно исхитили ценную вещь.

Не было бабе печали — нашла в поле БТР… И чего ему стоять, ежели вещь хорошая? Не трактор же…

Ветерок со снежком после теплой кабины вызывает какое-то судорожное зевание, от которого все тело дергается и глаза слезятся. Подходим к Николаичу. Вижу, что также идут Дима-опер с Вовкой-водилой. Из машин вылезло несколько человек — организуют охрану колонны.

Когда подхожу, Николаич в рацию уговаривает Надю не лезть с нами.

Строптивая медсестра в конце концов внимает доводам разума — и остается.